Эта мысль испугала ее, но она успокоилась, подумав, что не стоит расстраиваться заранее, и лучше не рассуждать на подобные темы.

Насколько Кармела знала, в обществе считалось хорошим тоном устраивать длительные помолвки. Оставалась лишь надежда исчезнуть из жизни Гэйлов через месяц-другой, когда умрет жена Джимми.

Правда, сколько Кармела ни пыталась хладнокровно оценить создавшуюся ситуацию, как бы решительно ни уговаривала себя, что нет никакой необходимости волноваться, все-таки ее сердце неистово заколотилось, когда горничная воскликнула:

— Вот мы и приехали, ваша светлость! Теперь вы сами сможете убедиться, помните ли, как прекрасен дом Гэйлстон.

— В последний раз я была здесь в пятилетнем возрасте, — ответила Кармела, — едва ли я вспомню хоть что-нибудь.

Однако несколько минут спустя, когда огромный дом предстал их взору, она подумала, что хоть раз в жизни увидев подобное великолепие, забыть его уже не смогла бы.

Давным-давно она слышала от графини, будто дом на этом месте первоначально строили для монастыря ордена цистерцианцев, затем его переделали. Каждое последующее поколение Гэйлов изменяло, улучшало и достраивало свое родовое поместье.

Дедушка Фелисити в прошлом столетии пристроил к дому новый фасад с высокими коринфскими колоннами, для этого он специально в Греции покупал статуи и урны для украшения верхней части здания.

В результате всех перестроек дом получился внушительных размеров, просто непомерно большим, и Кармела представила себя рядом с ним маленькой, до крайности ничего не значащей. Ей стало совсем жутко.

Словно почувствовав дом, лошади ускорили ход, и хотя хорошие рессоры не давали пассажирам ощутить неровности дороги, им все-таки пришлось слегка понервничать. Прежде чем лошади как вкопанные остановились перед внушительной парадной дверью, карету все-таки слегка занесло на переезде через каменный мост.

К парадной двери вел лестничный марш, и как только карета остановилась, на ступенях лестницы расстелили красный ковер, по которому Кармеле нужно было подняться наверх.

Чувствуя себя, словно ей предстоит взойти на гильотину, она вылезла из кареты. Вдоль лестницы выстроились лакеи в напудренных париках и праздничных ливреях, и каждый вежливо кланялся, когда она проходила мимо.

Немного смущенно девушка улыбалась в ответ. Наверху, у парадной двери, ее приветствовал пожилой дворецкий, больше напоминавший архиепископа:

— Добро пожаловать домой, ваша светлость! Это счастливый день для тех из нас, кто помнит вашу светлость и рад видеть вас снова.

— Благодарю, — ответила Кармела. — Жаль, со мной нет моей бабушки.

— Мы все скорбим, ваша светлость, а то было бы совсем как в старые добрые времена, — поддержал беседу дворецкий.

Он вел ее через большой мраморный зал, украшенный статуями и фресками отличной работы.

— Его светлость ожидает вас, барышня. Он присоединится к вам в гостиной.

Дворецкий открыл дверь шикарной комнаты, увешанной картинами, с окнами, выходящими в сад, изобилующий весенними цветами, сиренью и чубушником.

— Я сообщу его светлости о вашем прибытии, — сказал дворецкий и оставил ее в одиночестве. Кармела затаила дыхание.

Она не стала осматривать комнату и подошла к окну.

Ее охватила внезапная тоска по дому. Как бы хорошо сейчас оказаться там и смотреть, как отец пишет очередную странную, мистическую картину. Ничто тогда не волновало бы ее, кроме оплаты счетов, по которым они задолжали в деревне.

Теперь, когда она окончательно вовлечена в этот маскарад, обманывая графа и выдавая себя за Фелисити, ее положение не только рискованно, но и крайне предосудительно.

Как могла она согласиться на подобную ложь, когда ее мать сотни раз повторяла:

— Кем бы мы ни были, любимая, в этой жизни — нет большей трусости, чем уклоняться от правды, и мы должны всегда смело противостоять всему, что готовит нам жизнь.

«Но я ведь обманываю не ради себя самой», — возражала сама себе Кармела.

Но у нее не получилось избежать чувства вины и найти оправдания, в которые поверят, когда обо всем станет известно.

Тут она услышала звук открывающейся двери и почувствовала, как замерло в груди сердце. Медленно повернувшись, она увидела графа. Она никогда не представляла, как может выглядеть этот человек, но поскольку Фелисити яростно ненавидела его, Кармела ожидала увидеть нечто мрачное и устрашающее.

Ему надлежало обладать грубым лицом и, по ее мнению, следовало походить на пуритан, которых она всегда ненавидела за победу над роялистами.

Но граф явно не подходил под эти описания. Ей навстречу шел очень красивый, высокий и стройный мужчина, одетый по последней моде.

Как предположила Кармела, судя по его выправке, он предпочел бы облачиться в военную форму.

Она не успела определить, почему именно так она подумала. По мере того, как граф приближался, она заметила, что он смотрит на нее проницательным и оценивающим взглядом. Тут же Кармела заподозрила, что, в конечном счете, этот человек действительно может оказаться, как они и ожидали с Фелисити, «великаном-людоедом» из страшной сказки.

— Счастлив встретиться с вами, кузина Фелисити, — произнес граф, поравнявшись с ней, и Кармела, присев в реверансе, протянула руку.

Когда граф взял руку и она ощутила силу его пальцев, ее пронзила неприятная мысль о плене, из которого будет нелегко бежать.

— Надеюсь, поездка не сильно утомила вас? — поинтересовался он.

— Все хорошо, спасибо, — ответила Кармела. — У вас быстрые лошади, и мы не задерживались в пути.

— Проходите и присаживайтесь, — предложил граф, — хотите что-нибудь освежающее?

— Нет, спасибо.

— Завтрак будет скоро готов. Уверен, вы не отказались бы осмотреть места, которые не видели столько лет.

— Да, несомненно, — согласилась Кармела.

Девушка смущалась и старалась не смотреть на графа.

Но она постоянно чувствовала на себе его взгляд, который, казалось, не просто внимательно изучает ее, но и проникает глубоко внутрь, как будто он уже подозревает, что она не та, за кого себя выдает.

Но Кармела постаралась не думать об этом.

Она походила на Фелисити, она была одета как Фелисити, и поскольку никто из Гэйлов не видел ее подругу на протяжении многих лет, почему вдруг один из них стал бы сразу подозревать ее в обмане?

— Вижу, вы все еще в трауре по вашей бабушке, хотя прошла уже половина срока, — заметил граф. — Меня не было в Англии, когда она умерла, я лишь месяц назад узнал, что вы остались одна.

Кармела промолчала. Она просто склонила голову, отметив про себя, что граф одновременно узнал и о наследстве, завещанном Фелисити.

Но он, казалось, ожидал ее ответ, и после некоторой паузы она заговорила тихим голосом:

— Я была во Франции… Гостила у друзей бабушки.

— Во Франции? — удивился граф. — Я знал о вашем отсутствии, но не предполагал, что вы за границей.

— Бабушка отчасти француженка и она всегда стремилась привить мне любовь к Франции, храня светлые воспоминания о ней, довоенной.

— И что вы думаете о стране теперь? — поинтересовался граф.

— Я полюбила эту страну и ее людей, — уклончиво отвечала Кармела.

— Они очень страдали во времена Наполеона, — заметил он. — Мы можем только надеяться, что они смогут восстановить себя как нацию и внесут свою лепту в вооружение Европы.

Он говорил так, будто это имело значение для него лично. Наконец взглянув на него, Кармела хотела было поговорить с ним о Франции, но решила не рисковать и не касаться столь опасной для себя темы, поскольку сама знала слишком мало о стране. Вместо этого она сказала:

— Я всегда знала о величественности и великолепии этого дома, но он превзошел все мои ожидания.

Граф улыбнулся.

— Подобные чувства испытал и я, когда вернулся из Европы, чтобы занять место главы семейства.

Он поколебался, потом добавил:

— Вы понимаете, Фелисити, отныне я — ваш опекун, и как опекун имею планы относительно вашего будущего, которые мы обсудим сегодня чуть позже. А теперь я полагаю, вы хотели бы переодеться к завтраку.

— Да, конечно, — сказала Кармела, стремительно поднимаясь на ноги.

Граф вышел из комнаты вместе с ней и немного проводил ее. У лестницы он, взглянув на гостью, произнес:

— Наверху вас ждет миссис Хантли, домоправительница, по ее словам, она помнит, как вы родились. Она покажет вашу комнату. Думаю, она сумеет позаботиться, чтобы вам было удобно.

— Благодарю вас.

Поднимаясь по лестнице, Кармела чувствовала, что с облегчением оставляет графа.

Встреча с миссис Хантли несколько утешила Кар мелу.

Было приятно слушать ее экспансивные рассказы о том, какой очаровательной маленькой девочкой была она, то есть Фелисити, и как все тосковали по ее бабушке.

— В доме никогда больше не появлялось никого, хоть немного напоминавшего ее светлость, — ни на минуту не умолкала миссис Хантли, помогая Кармеле высвободиться из дорожного костюма. — Когда здесь, в Гэйлстоне, устраивали балы, она выглядела… ну совсем как королева. Такие вот дела, тогда я была еще молода, и сам дом казался мне настоящим королевским дворцом.

— Да, он и сейчас такой! — улыбнулась Кармела.

— Право, мы сильно надеемся, его светлость не забудет об увеселениях, и балы опять будут проводиться здесь, как в старые добрые времена, — призналась миссис Хантли.

И она продолжала рассказывать, как тоскливо стало в доме, когда пришло известие о гибели молодого виконта во Франции, и как граф, отец барышни, так никогда и не оправился от удара.

— Его светлость не смог вынести трагическую весть, это так! — заметила миссис Хантли. — Я, бывало, жалела, что вы не возвратились сюда ободрить его. Как-никак, ваша светлость, вы ведь родная ему, плоть и кровь, если уж так говорить.

— Думаю, никому и в голову не приходило, будто я вернусь когда-либо сюда! — отрезала Кармела.

Она почувствовала, что миссис Хантли словно упрекает ее за невнимание к отцу. Но домоправительница заключила:

— Вся эта борьба внутри семейства — плохое дело, ваша светлость, и спорить тут не о чем! И так нехорошо, когда народы между собой воюют, но когда мать — против сына, и семья разбита, совсем уж не правильно, и никто не сможет доказать мне обратное!

— Я совершенно согласна с вами, — призналась Кармела.

— Вот и ладно, теперь вы вернулись назад, ваша светлость, и хотя ваш отец не с нами, господь да упокоит его душу, не сомневаюсь, вы поможете его светлости, новому графу, как никто другой не сможет ему помочь.

Кармела, однако, была склонна предполагать, что его светлость достаточно самостоятелен и не нуждается ни в чьей помощи.

Чем больше она думала о нем, тем больше приходила к убеждению, сколь опасен этот человек. Хотя опасен вовсе не тем, чего опасалась Фелисити.

Она твердо знала: ей следует быть аккуратной в общении с ним. Граф слишком внимательно следит за каждым ее шагом, она ощущала это почти физически.

Для Селвина Гэйла было естественно относиться ко всему настороженно. Так бы он воспринял любого, кто прожил вдали от семьи столько лет. Но Кармеле это не нравилось.

Когда она переоделась в очередное, как всегда, восхитительное платье Фелисити, на этот раз белое, миссис Хантли проводила ее к лестнице. Траур подчеркивала лишь лиловая лента в волосах, да скромные лиловые домашние туфли.

— Вы прямо, как картинка, ваша светлость, вам все так идет! Хорошо бы вам здесь понравилось! Мы-то как рады вашему приезду. А если вам здесь будет в радость, то тогда и всем станет хорошо!

При этом миссис Хантли украдкой бросила взгляд поверх перил в холл, будто на всякий случай проверяя, не слышал ли ее граф.

«Даже слуги боятся его!»— подумала девушка и невольно задалась вопросом, почему. Она спускалась по лестнице, уверенная в непревзойденности своего внешнего вида — все было на высоте; и платье, и новая прическа, и незаметный слой пудры.

Пока лакей спешил открыть ей дверь, она услышала голоса и поняла, что граф не один.

К этому она не была готова, но постаралась взять себя в руки, приготовиться для встречи с кем-нибудь еще, втайне надеясь, что, если там и окажутся другие родственники Фелисити, она не допустит никакой ошибки и не скажет что-нибудь лишнее.

Войдя в гостиную, Кармела увидела беседовавшего с графом молодого человека, великолепно сложенного, выглядевшего именно так, как она обычно представляла себе настоящего денди.

Шейный платок ослепительно белого цвета был повязан сложным и хитрым узлом вокруг ворота рубашки, кончики которого торчали высоко вверх, выше линии его подбородка.

Его сюртук плотно облегал тело, и создавалось впечатление, словно его изваяли вместе с ним, так же неотразимы были панталоны цвета шампанского.

Высокие сапоги с золотыми пряжками были до блеска начищены, а когда он переложил руку, драгоценный камень в его перстне заиграл в солнечном луче, падавшем из окна.