– Виктор собирался продать свои владения?

– Ну да. Но Чейзу каким-то образом удалось отговорить его от этого.

Хоуп ничего подобного ей не рассказывала. Впрочем, едва ли девочка четырех лет могла знать все детали этого дела. Со слов подруги получалось, что после смерти деда никогда ни один из Тесье, кроме Чейза, не жил здесь, но Френсис, Виктор и Хоуп изредка наезжали в имение.

Хоуп в возрасте четырех лет поселили в Нью-Йорке, на Манхэттене, где жил Виктор. Позже, когда Френсис была занята писанием своих бестселлеров, а Виктор гастролировал со скрипичными концертами по всему миру, Хоуп кочевала по пансионам и частным школам – тем же самым, в которых в свое время училась ее мать. На лето Хоуп часто посылали в какой-нибудь лагерь, а другие ее каникулы семья обычно проводила в роскошном отеле, на вилле или яхте.

Так рассказывала сама Хоуп. В это пестрое житье вплетались письма Чейза, его телефонные звонки и иногда совместные путешествия.

Чейз… В воспоминаниях Хоуп о своем детстве, которыми она делилась с Кэсс, он всегда был старшим братом, уверенным в себе, собранным, зрелым.

На мгновение Кассандра нахмурилась, потом улыбнулась.

– Итак, значит, Чейз жил здесь с вами и Эндрю.

– Чейз к тому времени уже испытал горечь многих потерь – Хоуп и гран-пера. Думаю, он боялся слишком сблизиться с нами и привязаться из страха когда-нибудь потерять и нас. Он остался с несколькими слугами, которых и знал-то не очень хорошо, пока не вырос настолько, что смог жить здесь один.

– Но вы бывали у него и виделись с ним.

– О да. Я настаивала на том, чтобы он первым пробовал мою стряпню, а Эндрю давал ему читать свои статьи, прежде чем печатать их.

Когда Элинор, во время рассказа машинально перебиравшая вещи, дошла наконец до черного свитера, сброшенного Кассандрой, лицо ее помрачнело, будто то, что она держала, навело ее на мрачные мысли.

– Это случилось, когда Чейз уже вполне мог жить один… Он попросил нас поселиться с ним.

– Эндрю тогда… заболел?

– Заболел, – откликнулась Элинор, не отрывая глаз от черного свитера и будто обращаясь к этой черноте. – Странное слово, правда? Болезнь Альцгеймера – страшная болезнь;[2] ведь за три месяца до смерти он был вполне здоров.

Элинор подняла глаза на Кассандру:

– Как бы то ни было, но именно тогда Чейз предложил нам поселиться с ним. И когда мы… то есть я отказалась, он стал время от времени заезжать к нам и помогать. После смерти Эндрю Чейз предложил мне работу; собственно говоря, он придумал ее для меня специально.

– «Синий ирис».

Элинор улыбнулась:

– Значит, вы с Хоуп и об этом говорили?

– Надеюсь, вас не обидела ее откровенность со мной?

– Конечно, нет. Это даже очень мило. Но готова спорить, что Хоуп… не говорила вам, потому что откуда ей было знать… Решение Чейза открыть магазинчик сувениров и дегустационный зал не имеет ничего общего с этим. Винодельческое предприятие Тесье не нуждается ни в какой рекламе, и никогда не нуждалось. Просто мне было не по себе одной, и Чейз это знал. Чейза Тесье никогда не смущало общество старых людей – возможно, потому, что у него самого душа старого человека.

– Но вы вовсе не старая, Элинор.

– Внутри мы все молодые, Кэсси, если только не позволяем себе быть старыми. Но в то время я чувствовала себя шестидесятивосьмилетним ископаемым, дряхлым и никому не нужным.

– Теперь вы этого не чувствуете?

– Боже правый, конечно, нет! Я чувствую себя не старше вас, и все благодаря Чейзу. Право же, он замечательный человек…

Я знаю это. Дело не в нем, а во мне.

– Чейз во многих отношениях очень похож на Жан-Люка, на гран-пера, – продолжала Элинор. – Он честный, благородный и справедливый.

Наконец-то Кассандра поняла: женщина, стоявшая сейчас перед ней, была настоящей сказочной крестной, а зрение у нее было такое острое, какое и представить трудно: она видела, что творится в человеческом сердце, угадывала его тайные желания.

«Чейз замечательный, – сказала ей Элинор. – Он благородный, щедрый, и честный». Но хотела она сказать совсем другое: «Чейз даст шанс и тебе, Кассандра. Даже тебе».


– Могу я вам помочь?

– О, что вы…

– Что я здесь делаю? Ну, во-первых, я здесь живу. И так уж случилось, что мой офис как раз напротив – стоит только перейти двор. Поэтому, когда я заметил в кухне свет, решил заглянуть сюда.

– В такой поздний час вы были в офисе?

– Был, и нашел вас здесь. Итак, Кассандра, чем я могу помочь? Вы проголодались? Меня бы это не удивило. За обедом вы почти ничего не ели.

Да нет же, я ела больше обычного.

Кассандра заставляла себя есть, хотя желудок ее протестовал, но от его оценивающих серых глаз не укрылось то, что она ела как птичка, по крайней мере по сравнению с Хоуп.

И что же он подумал о ней теперь, найдя ее среди ночи в кухне? Может быть, счел ее тайной обжорой и даже хуже – решил, что свое тайное пристрастие к обжорству Кассандра хочет свалить на Хоуп?

Ей показалось, что в ледяном блеске его серых глаз светилось торжество, – ведь он поймал ее на месте преступления! Вероятно, мысленно он уже осудил ее за попытку растоптать с таким трудом достигнутое самоуважение Хоуп, и теперь Кэсс ждало суровое наказание.

– Кассандра!

– Я искала что-нибудь… Вино или какой-нибудь более крепкий напиток.

Во время обеда Кэсс не выпила ни капли спиртного, но возможно, что для такого винодела, как Чейз, тайное пьянство было еще худшим пороком, чем тайное обжорство. Этого она не знала. Выражение его лица оставалось спокойным и бесстрастным.

Кэсс чувствовала, что он судил ее и вынес свой приговор, и от этого ей стало больно.

Сейчас было самое время актрисе, поселившейся в ней, выйти на сцену. Но, обычно бесстрашная, она не смела проявить себя. Должно быть, и Бланш дю Буа, и многие другие обличья, которые Кассандре всегда удавалось так легко принять, теперь, под взглядом этих гранитных серых глаз, просто не смели появиться.

Удивление, боль, вызов, страх – Чейз увидел всю эту смену чувств на ее лице, будто трепет переливчатых крыльев бабочки. Он заметил, с каким трудом она перевела дыхание.

Чейзу Тесье было двадцать шесть лет, и он имел некоторый жизненный опыт. Уже лет десять у него были связи с женщинами.

– Должно быть, у вас месячные?

Ее бледные щеки вспыхнули, хотя кулачки все еще оставались сжатыми, как белые, бескровные шарики. Несмотря на все нараставшую боль, она почувствовала себя смущенной и этим удивила его и по-своему очаровала.

Ее знойная Бланш, пожалуй, не была бы в таком случае смущена.

– Да, – пробормотала она. – Верно. Я слышала, что алкоголь иногда помогает в таких случаях.

– Я тоже это слышал.

Для его любовниц эта тема не была запретной, их она ничуть не смущала. Напротив, они со сладострастием расписывали ему свои страдания в такие периоды – боль, охватывавшую их, ярость, наконец, наступление успокоения. Любовницы Чейза распространялись и о мерах, которые они принимают в подобных случаях, в частности о действии алкоголя, и предлагали полечить их лучшими винами Тесье, самыми старыми и прославленными, которые не только избавляли их от боли, но и доставляли наслаждение.

– Вы никогда не пробовали это средство прежде?

– Нет, у меня нерегулярные циклы.

Раз в шесть – восемь месяцев как знак моей принадлежности к женскому полу.

– К тому же я только недавно узнала о подобном действии алкоголя.

– В таком случае вы оказались в должное время в должном месте. Пойдемте со мной.

Чейз шагал широко, шаги его были свободными и грациозными. Он искренне хотел помочь ей. Но… пока они шли в «Синий ирис», боль несколько ослабела.

– О! – прошептала Кэсс, когда они оказались в магазине сувениров, а затем в дегустационном зале, три стены которого были из стекла и позволяли видеть розы и виноградники. Внутри всюду стояли ящики, полные безделушек, предназначенных для продажи. Столы со стеклянным верхом были украшены хрустальными вазами, в которых красовались ослепительные ирисы; сюда приглашали гостей посидеть за стаканом вина. Тут же возвышалась целая стена стеллажей с бутылками, полными лучших вин Тесье. Пол был синим, как ирисы, а рамка для стекла – кремового цвета, и вся комната несла заряд бодрости, радушия и веселья.

– Как здесь красиво!

– Благодаря Элинор.

Спасибо, что вы дали Элинор шанс и дали этот шанс нам всем…

– Как вы себя чувствуете?

– Сейчас неплохо.

– В таком случае надо использовать этот момент передышки. Какое вино вы предпочтете?

– О, все равно. Я пью очень редко.

– Вам двадцать один год?

В этом странном создании все было непохоже на то, о чем ему рассказывала Хоуп и чего ожидал Чейз.

Кассандра вызывающе вздернула подбородок:

– Да, это так.

– И должно быть, вам столько лет уже целую вечность?

– Нет, только с прошлого праздника забавной нечистой силы Хэллоуин.

– Хэллоуин? – Он внимательно посмотрел на нее: сливового цвета комбинезон, перехваченный в талии широким лиловым кушаком, черные сапоги на высоких каблуках, роскошные янтарные волосы – настоящая грива, и выражение незащищенности и уязвимости в ярко-синих глазах.

Что это? Подарок судьбы, насмешка? Искусительница или кающаяся грешница, птичка со звонким голосом или пестрый павлин?

Разве ты сам не видишь?

Все, с кем Кассандра была близка до сих пор, ставили сокрушительный диагноз сразу и не раздумывая. Да и как можно было отнестись к тощей как скелет девочке с асимметричным лицом, волосы которой всегда были бог знает в каком состоянии, – разве что как к ведьме. Все и считали ее ведьмой.

От Чейза не укрылась внезапная печаль Кэсс, и он вдруг ощутил почти непреодолимое желание обнять ее, прижать к себе, убить любого, кто причинил ей боль; но он не посмел. Однако, когда он заговорил, в голосе его прозвучала нежность.

– Знаете, – сказал он мягко, – вы, безусловно, подарок судьбы.

– О!

– А разве могло быть иначе? – Чейз указал на стену, уставленную стеллажами: – Так что вы предпочитаете?

– Что-нибудь самое дешевое. Я хочу сказать, недорогое. Конечно, я заплачу.

– Здесь цены одинаковые – всё за счет заведения. Выбирайте.

Она ничего не понимала в винах, но когда ее взгляд упал на светло-розовый напиток в столь красивой бутылке, что ее можно было принять за вазу для роз…

– Можно немного этого? – Она указала на бутылку.

– Ах этого! – В его глазах заплясали смешинки. – Это «Белый Зинфандель».

Продолжая говорить, Чейз прошелся по комнате и, вернувшись с охлажденной бутылкой, которую достал из-под стойки, откупорил ее и налил в стакан.

– А сами вы не выпьете? – спросила Кэсс, когда он подавал ей хрустальный стакан, в котором, переливаясь, сверкало вино.

– На мой взгляд, «Белый Зинфандель» слишком сладок.

– То есть напиток не для мужчины…

Он одарил ее медлительной и очень сексуальной улыбкой:

– Совершенно верно. Не для мужчины.

Кэсс хотелось ответить на его улыбку такой же дразнящей и понимающей, нежной и обольстительной улыбкой, но Бланш, как и все другие дружественные ей персонажи, отказывалась выйти из потайных закоулков ее души, потому что, прежде чем Кассандра решилась воспользоваться собственными чарами, боль в нижней части живота напомнила ей о ее женских слабостях с такой силой, что у нее перехватило дыхание.

– Пейте, – мягко настаивал Чейз.

Она подчинилась и принялась пить маленькими глотками. Вкус вина оказался столь же изысканным, как и цвет, однако оно было довольно крепким, особенно для непривычного человека, к тому же ослабевшего от боли.

– О!

– Так быстро оно не могло подействовать.

– Как видите, подействовало. Мне уже лучше.

Вцепившиеся в ее внутренности когти разжались, и сама Кэсс теперь плыла и покачивалась на розовых волнах, словно в благословенном теплом озере, а внутри у нее звучала нежная и радостная музыка, будто целый хор исполнял любовную серенаду.

Это твой шанс. Он дает тебе шанс.

Она плыла в этой волшебной стране из стекла, в саду из ирисов, цветущих в хрустальных вазах от Лалика, и Чейз плыл рядом с ней, элегантный, изящный, неторопливый – настоящий хозяин, снисходительный страж. Это было счастливое путешествие, окрашенное в нежно-розовый цвет вина, вызвавшего румянец на ее щеках и улыбку на губах.

Наконец она остановилась перед витриной с серьгами в форме виноградных гроздьев, искусно окрашенных во все цвета и оттенки – от пурпурного до кремового. То был целый виноградник стеклянных позвякивающих сережек, одни восхитительнее других.

– Как чудесно! – тихо произнесла Кассандра.

Взгляд ее задержался на изготовленных вручную стаканах, расположенных полкой ниже. Там были стаканы для вина, кубки, изящные кратеры – бокалы для шампанского. В их форме не было претенциозности, они были просты и изящны. И что самое невероятное – на их стеклянной поверхности как живые переплетались виноградные лозы и розовые кусты.