– Та женщина на острове, – осторожно начинает он, – Эми. Это твоя сестра, так ведь?

– Да, – вздыхаю я.

Гэвин внимательно разглядывает снимок. Мне там шесть лет, а Эми два годика. На обеих летние платьица в цветочек. Одной рукой я обнимаю сестренку за пухлое плечо. Гэвин переводит на меня взгляд, и мне не составляет труда прочесть его мысли: Почему бы тебе не простить ее? В конце концов, вы же родня.

– Нет. – Я решительно забираю у него фотографию и прячу ее в ящик стола.

– Я же ничего не сказал, – замечает он с легкой обидой.

– Мне и так ясно, о чем ты подумал.

– Раз ты и так знаешь, – пожимает он плечами, – тогда я все-таки выскажусь.

Я устало потираю лоб.

– Джун, она ужасно расстроена тем, что ты не хочешь с ней разговаривать. Может, пора уже продвинуться вперед? Почему бы тебе не оставить прошлое в прошлом?

– Не так-то это просто. – Я чувствую, как во мне вскипает раздражение. – А ты не мог бы просто поверить мне на слово, что я не желаю иметь с ней ничего общего?

Гэвин не сводит с меня озабоченного взгляда.

– Мог бы, – говорит он наконец. – Просто я помню, как она на тебя смотрела. И я боюсь, что в один прекрасный день ты пожалеешь о своем решении.

– С чего вдруг? – возражаю я. – Ты же совсем ее не знаешь. Как не знаешь и того, что она сделала.

– Верно, – кивает он. – Но я вижу, с каким усердием ты отгораживаешься от прошлого. Это не может не сказаться на твоей жизни. Как, впрочем, и на жизни твоей сестры, – вздыхает он. – Там, на острове, я заметил в ее глазах боль. Джун, она…

– Она для меня – пустое место, – я быстро поворачиваюсь к письменному столу. – Ну что, мы покончили с обедом?

Гэвин смотрит на меня с явным замешательством, и мне остается лишь пожалеть о своей резкости.

– Да, – говорит он и направляется к двери. Вновь звякают колокольчики Руби, но на этот раз звон их кажется одиноким и потерянным.

* * *

Больше всего мне хочется зарыться головой в подушку и как следует выплакаться. Но вместо этого я пытаюсь найти утешение в очередной паре писем. В прошлый раз мне встречалось упоминание о книжке «Малыш смотрит». Я немедленно приступаю к поискам и в скором времени нахожу первое издание с пухлым младенцем на обложке. Я невольно улыбаюсь, пролистывая знакомые мне страницы. Присев у стола, я принимаюсь за чтение.

14 июня 1946 г.

Дорогая Брауни,

ты, должно быть, очень занята, так как на этой неделе я вовсе не получила от тебя весточки. Но я решила не прерывать традицию и отправить тебе очередное послание. Надеюсь только, я не успела утомить тебя своими письмами.

Боюсь, что «Операция “Сестры”» окончательно провалилась. Я пригласила Люсиль заглянуть ко мне в «Синюю птицу», о чем впоследствии глубоко пожалела. Нежданно-негаданно в магазин зашел Энтони. Он поцеловал меня в щеку, так что мне пришлось объясняться с сестрой насчет наших с ним отношений. Боюсь, это получилось не лучшим образом. В довершение ко всему оказалось, что Люсиль когда-то работала в начальной школе, в которую ходила дочь Энтони – Мэй. И сестра прекрасно знала о том, что он женат на Виктории. Можешь представить, как она взглянула на меня, когда сложила вместе все эти детали. Наши с ней отношения вновь оказались на нуле, и я уже не думаю, что мы сможем как-то их расшевелить. Надо ли говорить, что эта мысль разбивает мне сердце.

Энтони уезжал по делам в Чикаго, и все это время я ужасно по нему скучала. Я успела втянуться в нашу с ним повседневную жизнь. Энтони приходит ко мне после работы, и мы ужинаем в маленькой квартирке над магазином. Теперь я готовлю чуточку лучше, чем это было в самом начале. По вечерам я с большим усердием изучаю «Поваренную книгу Бетти Крокер». Только представь: я и поваренная книга! Ну и умора! И все это не просто так, а ради мужчины (не удивлюсь, если меня сию же секунду поразит молния).

Но какой же это замечательный мужчина! Очень добрый и заботливый. И он по-настоящему любит меня. Он часто повторяет мне об этом, но главное, что я сама вижу любовь в его глазах. Мне нравится, когда Энтони смотрит на меня. Мы говорим о нашей с ним жизни, об общем будущем. Мы оба понимаем, что никогда не сможем узаконить наши отношения, но меня это не пугает. Главное, что сердце Энтони всецело принадлежит мне одной.

На прошлой неделе, когда мы вместе сидели у камина, я спросила, почему бы ему не привести в магазин Мэй. Похоже, это было не самым удачным предложением, поскольку Энтони ужасно разволновался. И не просто разволновался, а рассердился на меня за эту мысль. Это стало нашей первой размолвкой (если можно назвать так случившееся).

Никогда не забуду, как он сказал мне: «Как ты не понимаешь, Руби? Мне нельзя смешивать эти два мира. Так будет лучше и для нас с тобой, и для Мэй».

Сначала я не поняла причин столь резкого отказа и обиделась на него за то, что он не хочет допускать меня в ту, другую, свою жизнь.

– Разве ты не хочешь познакомить меня со своей дочерью? – продолжала настаивать я.

Он покачал головой и сказал то, после чего все, наконец, встало на свои места.

– Нет, Руби, не хочу. Мэй – смышленая девочка. Увидев, как я смотрю на тебя, она поймет, что я люблю тебя так, как никогда не буду любить ее мать. Боюсь, что это разобьет ей сердце.

Теперь я его поняла. Получается, что я никогда не смогу сблизиться с Мэй. Но мне жаль этих несбывшихся отношений. Я помню, как вела себя девочка в тот раз, когда я впервые увидела ее в книжном магазине. Мне кажется, она могла бы немножко подобреть, если бы кто-нибудь проявил к ней искренний интерес. Но тут уж ничего не поделаешь: я должна уважать желания Энтони.

Я стараюсь не думать о той его жизни, которая находится за пределами нашего мирка. Каждый вечер он возвращается домой к Виктории. Я знаю, что они спят в одной постели. И каждую ночь, опуская голову на подушку, я представляю его рядом с этой женщиной. Я стараюсь не думать о том, как она раздевается в его присутствии или касается его тела. Но кто дал мне право протестовать, если союз их освящен законом?

Я добровольно согласилась на такое положение дел. Я знала, что мне будет нелегко, но все-таки пошла на это ради Энтони. Я всецело ему доверяю. Нужно только почаще напоминать себе об этом.

К сожалению, мы видимся с ним не так часто, как хотелось бы. У Энтони полно обязанностей и забот, и все-таки он смог выделить мне в своей жизни небольшой уголок. Порой я чувствую себя маленькой мышкой, которая с радостью довольствуется перепавшими ей крохами. Но до чего же сладостны эти крошки!

Перед тем как он уехал в командировку, я получила посылку с новыми книжками, и Энтони помог мне распаковать их и расставить по полкам. Потом мы поужинали прямо на ковре у огня. Мы долго и молча смотрели друг другу в глаза, после чего я спросила:

– Почему ты все это делаешь для меня?

Он коснулся моей щеки и ответил:

– Мне хотелось видеть тебя счастливой.

И я действительно счастлива. Безумно счастлива. Порой мне кажется, что мое сердце вот-вот взорвется от избытка чувств. Другой вопрос, как долго продлится такое состояние. Что, если с годами меня перестанет устраивать наше соглашение? Что, если мне захочется большего и я не удовлетворюсь, пока не заполучу его целиком? Ты же знаешь, людям свойственно желать большего. Но в нашем случае это ни к чему не приведет. Любовь, которую мне предлагают, ограничена всевозможными условностями.

Даже не знаю, как мне решить эту дилемму. Брауни, а что бы ты сделала на моем месте? Я была бы рада твоему совету.

Но что я все о себе да о себе? А что поделываешь ты? Пишешь, должно быть? Расскажи, какие сны снятся тебе в эти дни. Твои сновидения – настоящее чудо. Жаль, что мое собственное сознание не спешит развлечь меня схожим образом. Засыпая, я просто отключаюсь и ничего уже не вижу.

Ну все, Брауни, мне пора заканчивать. С нетерпением жду от тебя письма.

С любовью,

Руби.

29 июня 1946 г.

Дорогая Руби,

я безвылазно просидела несколько недель в Мейне, работала над книжкой. Но как же порадовали меня твои письма, когда я нашла их по возвращении домой!

Но сначала о деле. Итак, ты готовишь. Даже не знаю, плакать мне или смеяться при мысли о том, что ты стала заправским поваром. Остается надеяться, что к тому времени, когда я выберусь наконец в Сиэтл, ты угостишь меня домашним печеньем (вроде того, какое готовила моя мать). А ты тоже носишь фартук в красную клеточку? Не обижайся, я просто шучу!

Меня ужасно расстроила твоя неудача с Люсиль. И все же, я думаю, ты не должна сдаваться. Да, ваши отношения подверглись серьезному испытанию, но я бы посоветовала тебе взглянуть на все с другой стороны. Теперь, когда Люсиль знает твои «недостатки», она может при желании принять тебя такой, какая ты есть на самом деле, а не твой идеализированный образ. А разве это не то, к чему мы стремимся? Любить друг друга со всеми нашими недостатками? А для этого нужно знать человека таким, какой он есть. Просто твоей сестре нужно время, чтобы все как следует обдумать. Ради всего святого, на дворе 1946 год! Глупо кричать о том, что отношения между мужчинами и женщинами должны следовать строжайшим предписаниям общества, когда весь мир так изменился!

Теперь к приятным новостям. Мы с Робертой планируем вместе съездить в Европу. Может, и вы с Люсиль к нам присоединитесь? Главное, не терять надежды.

Мне польстило твое замечание о том, что мои сны представляются тебе чем-то волшебным. Поверь мне, когда ты в десятый раз за месяц пробуждаешься от сна, в котором белый кролик спасается по морям от зубастых акул, тебе волей-неволей захочется спать, как всем нормальным людям. Беда в том, что мое сознание не успокаивается ни на секунду. А ему, как и телу, необходим отдых. Мое же воображение знает только одно: вперед, вперед и вперед. На самом деле это ужасно утомительно. Мне кажется, что люди с активным воображением проносятся по жизни быстрее остальных? Боюсь, в этом случае я не доживу и до пятидесяти.

Видишь ли, на меня безо всякого предупреждения обрушились новые страхи. Я только и думаю, что о своей смерти. Может, я умру по пути в кафе? Или провалюсь в люк, когда буду спешить на деловую встречу? Подобные мысли терзают меня безостановочно, как будто конец и правда близок. А с тобой такого не случалось? Или я просто слегка не в себе (обе мы хорошо знаем, что на это можно ответить только «да»).

Откровенно говоря, я несколько разочарована тем, какая участь выпала мне в этой жизни. Да, мне удалось слепить некое подобие карьеры (на которую я наткнулась по чистой случайности) и добиться определенного успеха. Я знаю, что должна быть благодарна судьбе за эти милости, но не испытываю ничего подобного. Видимо, мне так и не удастся обрести покой, пока я не напишу свою первую настоящую книгу. Книгу для взрослых.

Я уже писала тебе о том, что наше литературное сообщество, в которое входят издатели, писатели, поэты и кое-кто из моих знакомых художников, находит меня в лучшем случае забавной. «Ну как же! – говорят они. – Маргарет Уайз Браун. Та, которая кропает детские книжки». Никто не считает меня настоящим писателем. На вечеринках они мило улыбаются и задают свой обычный вопрос: «Над какими безделушками ты сейчас работаешь, Маргарет?»

Я бы погрешила против истины, если бы сказала, что меня это ничуть не задевает. Я жажду, чтобы меня воспринимали всерьез. Я хочу, чтобы при моем появлении люди начинали почтительно перешептываться: «Смотрите, это Маргарет Уайз Браун, известная писательница».

Теперь несколько слов об Энтони. Надеюсь, ты помнишь, что не бывает двух одинаковых историй любви. Каждая разыгрывается по собственным правилам. В каждой есть свои взлеты и падения, свои печали и радости. Не бывает идеальной истории, как не бывает идеальных мужчин и женщин.

Общество говорит нам, что мы должны поступать только так и не иначе. Подпиши вот эту бумагу. Поклянись в том-то и в том-то. Но все это не имеет ни капли сердечности.

С годами я пришла к убеждению, что подлинные чувства проявляются лишь в тех случаях, когда люди любят друг друга безо всяких обязательств. Разве не это связывает вас с Энтони? Ну так прославляй свою любовь, живи ею, опьяняйся этим чувством день ото дня. Многим за всю свою жизнь не удается встретить ничего подобного. Тебе ужасно повезло, что ты нашла свое счастье. Я вот все еще в поисках.

Это вовсе не значит, что я недооцениваю твоих тревог. Они вполне обоснованы, и ты сама это знаешь. Просто у всего есть обратная сторона, и наша задача – не допустить, чтобы плохое разрушило хорошее.