Он посмотрел в её зелёные глаза:

— В данный момент я не свободен в своих поступках.

— Не свободны? — так и подскочила Пруденс, вынудив Криса тоже подняться с места, и посмотрела на него озадаченно, яростно. — Конечно же, свободны. У вас ведь нет другой женщины, не так ли?

— Нет.

— Ваши дела улажены, а наследство в порядке?

— Да.

— Тогда нет причин ждать чего-либо. Вы определённо дали понять, что я вам небезразлична. Особенно когда мы встретились в тот вечер, после вашего возвращения — вы мне столько раз говорили, как мечтали увидеть меня, как много я для вас значила... Почему ваши чувства остыли?

— Я полагал — надеялся, — что вы будете больше похожи на женщину, которой предстали в письмах, — Кристофер замолчал, внимательно глядя на Прю. — Я часто задавался вопросом... вам кто-нибудь помогал писать эти письма?

Несмотря на то, что у Пруденс было лицо ангела, ярость в её глазах была полной противоположностью ангельскому спокойствию.

— О! Почему вы всегда спрашиваете меня об этих глупых письмах? Это были всего лишь слова. Они ничего не значат!

— Вы заставили меня понять, что слова — это самое важное в нашем мире... Ничего, — повторил Крис, уставившись на Пруденс.

— Да, — казалось, Прю немного смягчилась, увидев, что полностью завладела его вниманием. — Я здесь, Кристофер. Я настоящая. Теперь вам не нужны какие-то глупые письма из прошлого. У вас есть я.

— А как же насчёт эфира? — спросил Фелан. — Это тоже ничего не значило?

— Эфи… — Прю, покраснев, смотрела на него, не моргая. — Я не помню, что имела в виду.

— Пятый элемент согласно Аристотелю, — тихо напомнил Крис.

Краска сошла с лица Пруденс — девушка побледнела, став похожей на призрак. Прю выглядела, как ребёнок, пойманный во время претворения в жизнь очередной проделки.

— Какое отношение это имеет к нам? — воскликнула она, пытаясь защититься, прикрываясь гневом. — Я хочу разговаривать о реальных вещах. Кому есть дело до Аристотеля?

— Но мне нравится думать, что в каждом из нас есть частичка звёздного света...

Она никогда не писала этих слов.

На мгновение Кристофер застыл, не в силах противиться буре эмоций. Одна мысль следовала за другой, чётко связывая воедино цепочку событий, словно руки атлетов в эстафете по передаче факела. Ему писала абсолютно другая женщина... с согласия Пруденс... Его обманули... Одри, должно быть, знала об этом... Кристофера заставили влюбиться... а затем письма перестали приходить. Почему?

 «Я не та, за кого вы меня принимаете...»

Фелан почувствовал, как в груди у него всё сжалось, горло перехватило, а затем услышал скрежет, похожий на изумлённый смех.

Прю тоже засмеялась, но явно от облегчения. Она ни черта не поняла в том, чем вызвано его горькое веселье.

Неужели они хотели сделать из него дурака? Не было ли это местью за проявление пренебрежительного равнодушия в прошлом? Крис поклялся, что найдёт того, кто так поступил с ним, и выяснит, почему.

Кристофер полюбил ту женщину, которая предала его, имени которой он не знал. И он всё ещё любил её — такое нельзя было прощать. И эта женщина заплатит за всё, кем бы она ни была.

Как хорошо было снова ощутить, что у него есть цель в жизни, выслеживать кого-то, чтобы затем сокрушить. Это чувство было таким знакомым. Это был он сам.

Улыбка Фелана, тонкая, словно лезвие ножа, появившись на лице, скрыла бушевавшую внутри него холодную ярость.

Пруденс неуверенно смотрела на Криса.

— Кристофер? — заикаясь, выдавила она. — О чём вы думаете?

Он подошёл к ней и положил ладони ей на плечи, мимолётно подумав о том, как просто будет, скользнув ладонями по шее девушки, задушить её. Фелан изобразил приветливую улыбку.

— Только о том, что вы правы, — ответил он. — Слова не имеют значения. Вот что важно. — Кристофер целовал Пруденс неторопливо, искусно, пока не почувствовал, что её стройное тело расслабилось рядом с его телом. Прю издала еле слышный стон удовольствия, обвив руками шею Криса. — Прежде чем я уеду в Гэмпшир, — пробормотал Крис, склонившись к её щеке, на которой проступил румянец, — я попрошу у вашего отца официального разрешения ухаживать за вами. Это вас обрадует?

— О, да, — с сияющим лицом воскликнула Пруденс. — О, Кристофер... ваше сердце теперь принадлежит мне?

— Да, моё сердце принадлежит вам, — невыразительным тоном подтвердил Крис, притягивая девушку ближе к себе, в то время как его холодный взгляд остановился на отдалённой точке где-то за окном.

Только вот он не мог подарить Пруденс того, чего у него уже не осталось.


— Где она? — первым делом спросил Кристофер у Одри в тот же момент, как вошёл в дом её родителей в Кенсингтоне. Он отправился к ней сразу же после того, как уехал от Пруденс. — Кто она?

Его невестка, казалось, совсем не испугалась такого яростного допроса.

— Прошу тебя, не смотри на меня так хмуро. О чём ты говоришь?

— Пруденс передавала тебе письма прямо в руки или кто-то ещё приносил их тебе?

— О, — Одри выглядела абсолютно спокойной. Сидя в гостиной на диване, она взяла в руки небольшие пяльцы для вышивания и посмотрела на вышитый участок. — Так ты, наконец, понял, что Прю не писала этих писем. Что её выдало?

— Тот факт, что она знала содержание моих писем, но не тех, что посылала сама. — Кристофер навис над Одри, сердито глядя на неё. — Это ведь одна из её подруг, верно? Скажи мне, которая.

— Я ничего не могу подтвердить.

— Беатрис Хатауэй как-то с этим связана?

Одри закатила глаза:

— С чего бы Беатрис захотела участвовать в подобном деле?

— Месть. За то, что я однажды сказал, будто её место в конюшне.

— Ты же отрицаешь, что говорил такое.

— Ты сказала, что я так сказал! Убери этот обруч, или, клянусь богом, я надену его тебе на шею. Уясни для себя кое-что, Одри: я весь в шрамах с головы до пят. В меня стреляли, меня кололи кинжалами, штыками, в меня попадала шрапнель, меня лечили настолько пьяные доктора, что они едва могли стоять на ногах. — Последовала зловещая пауза. — И ничто из этого не ранило меня настолько сильно.

— Мне жаль, — подавленно отозвалась Одри. — Я бы никогда не согласилась на то, что, по моему мнению, принесло бы тебе несчастье. Вся эта история началась как проявление доброты. По крайней мере, я в это верю.

Доброты? Кристофера возмутила сама мысль о том, что его рассматривали как объект для выражения жалости.

— Ради всего святого, почему ты помогала кому-то обманывать меня?

— Я просто не знала ни о чём, — возмутилась Одри. — Я была похожа на призрак, потому что сутки напролёт присматривая за Джоном — я не ела, не спала — и у меня не осталось сил. Я вообще не вспоминала об этих письмах, просто решила, что не будет никакого вреда, если кто-то будет тебе писать.

— Но мне нанесли вред, чёрт возьми!

— Ты хотел верить, что это писала Пруденс, — упрекнула Криса Одри. — Иначе тебе стало бы ясно, что ей не принадлежит ни строчки.

— Я был на чёртовой войне. У меня не было времени рассматривать причастия и предлоги, пока я перетаскивал свою задницу от окопа к окопу…

Кристофера прервал голос, раздавшийся в дверях.

— Одри, — это был один из её высоких, плотного телосложения братьев, Гэвин. Он небрежно прислонился к косяку, бросив на Кристофера предупреждающий взгляд. — Невозможно не услышать, как вы двое ругаетесь — ваши голоса разносятся по всему дому. Тебе нужна помощь?

— Нет, спасибо, — решительно ответила Одри. — Я могу с этим справиться и сама, Гэвин.

Её брат еле заметно улыбнулся.

— Вообще-то я спрашивал Фелана.

–  Он тоже не нуждается в помощи, — с большим достоинством заверила брата Одри. — Пожалуйста, позволь нам несколько минут поговорить наедине, Гэвин. Нам нужно разобраться в важном вопросе.

— Хорошо. Но я буду поблизости.

Вздохнув, Одри проводила взглядом своего чересчур заботливого брата и вновь сосредоточила внимание на Кристофере.

Тот упёрся в неё тяжёлым взглядом.

— Мне нужно её имя.

— Только если ты поклянёшься, что не причинишь вреда этой женщине.

— Клянусь.

— Поклянись могилой Джона, — настаивала Одри.

Воцарилось долгое молчание.

— Я так и знала, — непреклонно заявила девушка. — Если ты не можешь поклясться, что не причинишь ей вреда, несомненно, я не могу назвать тебе её имя.

— Она замужем? — охрипшим голосом спросил Кристофер.

— Нет.

— Она в Гэмпшире?

Одри помедлила в нерешительности, прежде чем осторожно кивнуть.

— Скажи ей, что я найду её, — заявил Фелан. — И она пожалеет о своём поступке, когда это случится.

В наступившей напряжённой тишине он подошёл к порогу и бросил взгляд через плечо.

— А пока ты можешь первой поздравить меня, — сказал Крис. — Мы с Пруденс скоро обручимся.

Лицо Одри стало пепельно-бледным.

— Кристофер... в какую игру ты играешь?

— Увидишь, — последовал его неприветливый ответ. — Тебе и твоей загадочной подруге она должна понравиться — вам же обеим, кажется, нравятся игры.


Глава 14

— Какого дьявола вы там едите? — Лео, лорд Рэмси, стоял в семейной гостиной в Рэмси-Хаус, наблюдая за своими детьми — темноволосыми близнецами Эдвардом и Эммелин, игравшими на ковре.

Его жена, Кэтрин, помогавшая малышам строить башни из кубиков, посмотрела на него с улыбкой.

— Они едят печенье.

— Вот это? — Лео взглянул на тарелку с маленьким коричневым печеньем, стоявшую на столе. — Оно выглядит до отвращения похожим на то, которым Беатрис кормит собаку.

— Потому что это оно и есть.

— Оно и... Чёрт побери, Кэт! О чём ты только думаешь? — присев на корточки, Лео попытался вытащить влажное печенье у Эдварда изо рта.

Попытка Лео была встречена негодующим воплем.

— Моё! — закричал Эдвард, вцепившись в печенье ещё сильнее.

— Оставь, пусть грызёт, — заявила Кэтрин. — У близнецов прорезываются зубки, а это печенье очень твёрдое. В нём нет никакого вреда.

— Откуда ты это знаешь?

— Его испекла Беатрис.

— Она не умеет готовить. Насколько я знаю, Беатрис едва ли может намазать хлеб маслом.

— Я не готовлю для людей, — весело подтвердила Беатрис, входя в гостиную, следом за ней вбежал Альберт. — А для собак готовлю.

— Этого и следовало ожидать, — Лео взял один из коричневых комочков из тарелки, чтобы внимательно его рассмотреть. — Не могла бы ты рассказать, из чего приготовила это отвратительное печенье?

— Овёс, мёд, яйца... оно очень питательное.

Словно для того, чтобы подчеркнуть сказанное Беатрис, ручной хорёк Кэтрин, Доджер, стремглав бросился к Лео, выхватил у него из руки печенье и скользнул под ближайшее кресло.

Кэтрин рассмеялась грудным смехом, увидев выражение лица Лео:

— Это печенье сделано из тех же продуктов, что и печенье для прорезывания зубов, милорд.

— Ну, хорошо, — угрюмо сказал Лео. — Но если близнецы начнут лаять и закапывать свои игрушки, я знаю, кто будет в этом виноват. — Он опустился на пол рядом с дочкой.

Эммелин улыбнулась ему перепачканным ртом и поднесла к его рту своё собственное промокшее от слюны печенье.

— На, папа.

— Нет, спасибо, дорогая. — Почувствовав, как Альберт тычется ему в плечо, Лео обернулся, чтобы приласкать пса. — Это собака или уличная метла?

— Это Альберт, — ответила Беатрис.

Пёс тотчас же сел, шумно и часто стуча хвостом по полу.

Беатрис улыбнулась. Ещё каких-то три месяца назад такую картину было даже трудно представить. Альберт был так враждебно настроен и вселял в окружающих такой ужас, что она бы не осмелилась показать его детям.

Но терпение, любовь и дисциплина — не говоря уже о неоценимой помощи Рая — помогли сделать из Альберта абсолютно другого пса. Постепенно он привык к постоянной суете в доме, включая присутствие других животных. Теперь Альберт встречал всё новое с любопытством, а не со страхом и враждебностью.

Пёс, помимо прочего, набрал так необходимый ему вес и теперь выглядел холёным и здоровым. Беатрис старательно ухаживала за его шерстью, регулярно подстригая её и приводя в порядок, но оставляя при этом очаровательные метёлочки, которые придавали мордочке Альберта такое необычное выражение. Когда Беатрис брала пса с собой в деревню, вокруг него собирались ребятишки, и Альберт покорно принимал все их ласки. Ему нравилось играть, ловить и приносить разные предметы. Он утаскивал туфли и пытался закопать их, когда никто этого не видел. Одним словом, Альберт был совершенно нормальным псом.