В это утро Кеннет в очередной раз заглянул в палату продюсера, проверил его состояние, считал показания приборов — никаких изменений — и уже направлялся в комнату для персонала, чтобы выпить дешевого кофе из автомата, когда приехала миссис Макмаон. На этот раз она была не одна.

Единственное, что можно было сказать о ее спутнице, — это то, что она была довольно высока и двигалась женственно. Однако на ее носу сидели огромные черные очки, а шея и нижняя половина лица скрывались под шелковым шарфом.

Типичный наряд звезды, которая не желает быть узнанной, подумал Кеннет с восторгом.

— Добрый день, миссис Макмаон. — Он бросился навстречу женщинам и тут обратил внимание на то, что щеку незнакомки пересекает свежий рубец, а скулы выглядят асимметрично. — Ваш муж по-прежнему спит. Вы сегодня не одна. Это ваша подруга? Или, может, родственница? — выпалил любопытный медбрат.

— Занимайтесь своим делом, молодой человек, — довольно резко ответила Сиена. Она безумно боялась, что ее узнают. — И что значит «спит»? Действительно спит или без сознания?

Кеннет опешил. Он точно узнал голос девушки, хотя красоты, что сияла со страниц журналов, в этой Сиене не было и в помине. Впрочем, глупо верить глянцу, компьютерная обработка фотографий может превратить в красавицу даже законченную жабу.

— Без сознания, — вздохнул он. — По-прежнему в коме, я имею в виду.

— Хорошо, мы хотели бы его повидать, — сказала Сиена.

Она и Клэр направились в палату, причем Сиена шла первой, словно желая как можно скорее убежать от пытливого взгляда медбрата.

— Почему ты так грубо с ним говорила? — спросила Клэр, когда дверь палаты закрылась. — Кенни ухаживает за твоим отцом. Он неплохой парень, очень старательный.

— Мне и самой теперь неловко, — произнесла Сиена, которая прекрасно поняла, что собой представляет любопытный Кенни. Типичный охотник за знаменитостями. Неудивительно, что он выполняет свою работу старательно. Только дурак пожелает потерять столь престижную работу. — Мне… просто не нравятся лишние вопросы, вот и все.


На первом этаже здания Кеннет, окруженный тремя медсестрами, набирал номер на платном телефонном автомате. Его лицо пылало от возбуждения, сердце билось, как у испуганного кролика.

— Алло? — выдохнул он в трубку. — Это редакция «Лос-Анджелес таймс»? Соедините с отделом новостей, у меня сенсация. Ага, меня зовут Кеннет Самс…


Сиена вглядывалась в бледное лицо отца, силясь понять, что именно чувствует. Выходило, что ничего. Такое ощущение, словно эмоции просто выключились.

Пит был обнажен до талии и прикрыт простыней. Его тело казалось более оплывшим, а живот был больше, чем помнила Сиена. Рыжеватые волосы на груди были сбриты, чтобы было легче прикрепить четыре круглые подушечки с датчиками, от которых тянулись провода. Лицо казалось спокойным, даже умиротворенным, дыхание было ровным и безмятежным.

Клэр придвинула к кровати стул и села рядом с мужем. Она взяла его бледную руку в свою и принялась гладить пальцами.

— Пит, здесь Сиена. Она пришла тебя проведать. Наша дочь вернулась.

Ничто в позе и лице Пита не указывало на то, что он слышал слова жены, и Сиена почувствовала облегчение. Почему-то она всю дорогу представляла, что отец очнется, когда услышит о ней, и начнет на нее кричать. Она не разделяла веру матери в то, что Пит может слышать ее голос и что-то чувствовать. А если бы и мог, то пришел бы в бешенство, узнав, кто явился в его палату.

В палате было холодно и пахло медикаментами. Все было стерильно чистым и скучным. Взгляду Сиены было даже не за что зацепиться. Посмотрев на приборы, она содрогнулась. В последнее время больницы внушали ей трепет.

Единственным звуком, нарушавшим звенящую тишину палаты, было слабое попискивание какой-то сложной машины, придвинутой вплотную к кровати больного. Похоже, это был какой-то сканер для сердца, хотя на его мониторе не было ломаной зеленой линии, которая в фильмах обычно символизирует сердечную деятельность пациента. Сиене вдруг пришло в голову, что, если бы мечты отца осуществились, сейчас она была бы дипломированным врачом и точно знала бы, что за прибор стоит у его кровати.

На столике у окна стояла ваза с бледно-желтыми розами, любимыми цветами Клэр, — неудачная попытка оживить стерильную атмосферу больничной палаты. Цветы уже начали увядать и ронять лепестки, навевая тоскливое похоронное настроение.

— Как ты, мам? — спросила девушка, пытаясь ободряюще улыбнуться. — Хочешь, принесу чего-нибудь из кафетерия? Может, кофе?

Клэр покачала головой:

— Нет, милая, спасибо, мне ничего не нужно. — Помолчав, она добавила: — Все, в чем я когда-либо нуждалась, находится здесь, в этой палате.

Она взяла руку дочери и положила ее на ладонь Пита. Сиена закрыла глаза, пытаясь ощутить хоть что-то, хотя бы тень эмоции, но сердце молчало, и ей стало стыдно. Должно быть, она превратилась в бессердечного монстра.

Словно прочитав ее мысли, Клэр посмотрела на дочь с доброй улыбкой.

— Ничего страшного, детка. Ты ни в чем не виновата. Ведь вы не виделись с отцом много лет, не стыдись того, что не разделяешь мое горе.

— Прости, — шепнула Сиена, а затем выпалила: — Мне кажется, я просто больше не люблю его, мама! Просто не люблю, поэтому ничего не чувствую!

— Тише, детка. — Клэр приложила два пальца к губам дочери. — Это не важно. Важно то, что ты все-таки пришла его повидать. Поговори с ним, быть может, для него твои слова важнее, чем для тебя его любовь и одобрение. Расскажи ему о своих чувствах.

Рассказать о чувствах? Сиена не была уверена, что правда, которая рвется с губ, придется матери по душе. Да и отцу, по сути, тоже, если он способен что-то слышать.

Но Клэр смотрела на нее с такой надеждой, что Сиена решила сделать ей приятное и выдавить пару добрых слов.

Она знала, что никогда не простит отца за то, что он лишил ее дома и семьи. Слишком много воды утекло, чтобы ему или ей самой нужно было это прощение. Но сделать такую малость для Клэр, которая смотрела на нее с нежностью, Сиена могла.

Взяв руку отца в свою, она откашлялась.

— Привет, папа, — сказала она, слегка покраснев от смущения. Слишком давно она не произносила этого простого, домашнего слова, «папа». — Это я, Сиена. Я… — Сиена запнулась, не уверенная в том, что именно хочет услышать ее мать. — Знаешь… я люблю тебя и прощаю. За все.

Вдруг она взвизгнула и отскочила от кровати, словно ее укусила оса.

— В чем дело? — испугалась Клэр. — Что случилось?

— Господь всемогущий! — охнула Сиена. Теперь ее сердце не молчало, а билось, как у загнанного зверя. — Он сжал мне пальцы, мама! Кажется, он услышал.


Они провели в палате почти два часа, Клэр говорила с мужем, а Сиена ради матери притворялась, что рада происходящему. Она послушно брала отца за руку, промокала пот с его лба салфеткой и кивала в нужных местах.

К разочарованию Клэр, Пит больше не шелохнулся, что бы она ни делала.

Признаться, Сиена и сама уже начинала подумывать, что слабое пожатие руки ей почудилось. Но нет, было, было легкое движение пальцев в ответ на ее слова! Господи, как же оно ее напугало!

В какой-то момент девушка поймала себя на том, что мыслями унеслась куда-то далеко, прочь от стерильной палаты и бледного лица Пита. Она размышляла о своих глазах и прогнозах врачей. Накануне ее обследовал офтальмолог. Он сказал, что есть надежда на восстановление зрения, хотя, разумеется, и не полное.

Думала Сиена и о Хантере и их давней размолвке. Ей хотелось позвонить другу и даже навестить его, чтобы принести свои извинения и поплакать на его плече. Но представив, что поднимается на порог дома и звонит в дверь, Сиена покрылась мурашками. Тиффани, предмет ее былой ненависти и уколов, могла затаить обиду. Что, если девушка Хантера попросту ее прогонит? Это будет невыносимо!

Но больше всего Сиена думала о Максе.

Целый год она пыталась забыть о его существовании, по частицам выскребала из души воспоминания, а теперь ни минуты не могла прожить, чтобы не представить любимые черты. После измены Макса Сиена была буквально раздавлена предательством, ослепла от ярости и ненависти и с легкостью винила обидчика во всех бедах. Она носилась со своей обидой, словно курица с яйцом, вынашивала ее, словно долгожданного младенца, и день за днем наращивала скорлупу вокруг своего сердца. Наращивала только для того, чтобы однажды она треснула, сломанная настойчивым проростком любви, казалось, выкорчеванной с корнем.

Теперь ей приходили на ум только самые светлые и счастливые моменты прежней жизни с Максом. Ее защита слабела с каждым днем. Пожалуй, впервые за целый год Сиена не считала, что в случившемся виноват один Макс. Возможно, она сама подтолкнула любимого к опасному шагу тем, что испытывала его терпение своими выходками? Ее проклятое упрямство и вечное недовольство мог выносить лишь человек с ангельским характером.

Сиене не хватало Макса, с каждым днем все сильнее. Она была готова просить прощения за то, что выставила его с рождественской вечеринки в доме Стайна, куда он вломился, движимый беспокойством за нее.

Мысль, что они никогда больше не встретятся, терзала девушку сильнее, чем отчаяние от потери красоты и зрения. Она не знала, где сейчас Макс и чем занимается. Конечно, всегда можно найти пропавшего человека, но каковы ее шансы? Изуродованное лицо испугает и оттолкнет Макса. Разве можно ожидать, что любовь вспыхнет с новой силой, когда он взглянет в ее исполосованное шрамами лицо?

Сиена знала, что ей не выиграть эту партию, и душевная боль разрасталась внутри, словно раковая опухоль, поглощая ее всю целиком.


Наконец Клэр согласилась, что давно пора перекусить.

— Только не в кафетерии, — попросила Сиена. — Хочется глотнуть свежего воздуха. Давай сходим в какое-нибудь заведение поблизости. На Мелроз есть ресторанчик, посидим внутри. Там нас не узнают.

— Хорошо, милая, — кивнула мать.

Она прекрасно понимала, в каком состоянии пребывает Сиена. Наверняка бедняжка чувствовала себя не в своей тарелке в палате Пита. Она неоднократно снимала очки, по-видимому, сама того не замечая, и касалась пальцами то своей перекошенной брови, то шрама, тянущегося через глаз. Клэр всей душой надеялась, что усилиями офтальмологов и пластиков Сиене удастся хоть как-то вернуть прежний облик. Если, конечно, доктор, который следил за Сиеной по настоянию Стайна, не сделал ничего непоправимого.

Рука в руке мать и дочь направились по коридору к лифту. Клэр нажала кнопку первого этажа, и двери с едва заметным шелестом сомкнулись. Сиена машинально поправила очки и шарф, пряча нижнюю часть лица. Пройдя через главный холл, женщины двинулись к раздвижным стеклянным дверям. Двери автоматически разъехались в стороны, впуская в холл яркий свет декабрьского солнца.

В тот же момент начался ад кромешный. Засверкали вспышки, ослепляя и дезориентируя, со всех сторон завопили голоса, срываясь на визг.

— Сиена! Правда ли, что вы порвали с Рэндаллом Стайном?

— Как относится Рэндалл к вашему воссоединению с семьей?

— Вас потрясло известие о болезни отца? Каково состояние Пита?

— Миссис Макмаон, вы счастливы встрече с дочерью после столь долгого перерыва?

Сиена пыталась загородить лицо руками, но вспышки продолжали щелкать, а камеры были направлены на нее. Чувствительные к свету глаза застлали слезы. Девушка привалилась к плечу матери, ища поддержки.

— Оставьте нас в покое! — рявкнула Клэр, но ее голос потонул в гуле голосов. Она отступала назад, таща за собой дочь, но репортеры уже окружили их кольцом. — Мы не станем давать комментариев!

Клэр затравленно оглянулась на стеклянные двери больницы, но путь был отрезан съемочной бригадой новостного канала. Она чувствовала, как трясется рука Сиены на ее локте, но не знала, что делать.

Вдруг шум ненадолго смолк, словно журналистов привлекло что-то еще, а затем раздался знакомый мужской голос. Он звучал властно и уверенно:

— Пропустите! Дорогу! Дайте пройти!

Толпа папарацци всколыхнулась, головы поворачивались на голос, вспышки защелкали еще чаще. Сквозь плотное кольцо прорвался человек, которого Клэр ожидала увидеть меньше всего, но которому невероятно обрадовалась.

— Идемте же! — сказал Хантер настойчиво, хватая женщин под руки. — Скорее внутрь.

Сильными руками он распихивал представителей прессы, которые, должно быть, изумленные его неожиданным появлением, несколько растерялись. Ослепленная камерами, потрясенная происходящим, Сиена замешкалась, и тогда Хантер подхватил ее на руки и направился к стеклянным дверям.