— Хочешь, я приеду?

— Я сама к тебе приеду, в ближайшие дни. Помнишь, я обещала? Очень хочется посмотреть на папину фотографию…

— А свадьба? — с осторожным любопытством спросила Вера.

— Отложена на неопределенный срок. Больше она ни о чем не спрашивала.

Ближе к вечеру появился Денис. С вином, роскошными орхидеями, конфетами… Все, как полагается.

— Лис…

— Что? — враждебно спросила я.

— Лис, я очень соскучился по тебе… Пожалуйста, не гони.

— Никто тебя и не гонит, — пожала я плечами. Мне было настолько все равно, что я даже села с ним за стол выпить вина.

— Я понимаю, это нехорошо — торопить тебя… тем более что я обещал не делать этого. Но… Лис, милая, я не могу без тебя.

— Мне очень жаль, что я причиняю тебе столько страданий…

— О, пожалуйста, без иронии… Он не появлялся?

— Кто?

— Лис, не притворяйся! Ты знаешь, о ком я спрашиваю. Твой… твой бывший не появлялся?

— Нет.

— Вот видишь, Лис, у него даже нет желания встретиться с тобой, поговорить. Бесхарактерность и инфантилизм.

— Денис, я тебя прошу… — с тоской произнесла я. Мы выпили еще по бокалу вина, и Денис вдруг упал передо мной на колени, обнял.

— Лис, ну почему ты так жестока со мной…

Я хотела отвести его руки, но у меня не было сил. Я просто молча сидела и с недоумением смотрела на него.

— Лис, я тебя так люблю… — прошептал он.

Он целовал мои руки, шею, бормоча что-то бессвязное, касался губами моего лица. Я никак не реагировала на его ласки — внутри меня все сжалось и похолодело. И было даже приятно чувствовать себя такой холодной и безучастной, словно я уже умерла.

— Лис, как ты мне нравишься… Я не знаю женщины красивее тебя, ты — само совершенство. Эти запястья, плечи, эти ключицы… — Он пальцами, точно слепой, водил по моему телу. — Такая тонкая, безупречная шея! Волосы кольцами спускаются на нее… Смешно, Лис, но я уже не помню, как ты выглядела раньше. Помню, что у тебя была какая-то буйная грива, абсолютно тебе не свойственная, не для твоего характера. У тебя огонь внутри, Лис, а не снаружи. Он осторожно расстегнул на мне рубашку, прижался губами туда, где было солнечное сплетение.

— Боже, Лис, ты не отталкиваешь меня…

Его дыхание жгло меня, и вдруг мне на миг показалось, будто я в своем прошлом. Как было уже полтора года назад, до… до Саши. «Наверное, мне все приснилось, — зачарованно подумала я. — Может такое быть? Наверное, да… Все хорошо, я рядом с человеком, который уже тысячу лет со мной, который меня любит. Чего же мне надо? Нет, мне ничего не надо больше. Я счастлива…»

Потом мы оказались у меня на постели. Медленно, осторожно, словно опасаясь причинить мне малейшее, хотя бы самое незначительное неудобство, Денис снял с меня рубашку, длинную шелковую юбку, в которой я ходила дома.

— Как же ты красива…

Я никак не откликалась на его ласки, я как будто заплутала во времени. В прошлом я или в настоящем? Надо ли мне оттолкнуть этого человека? Впрочем, зачем его отталкивать — его прикосновения так легки… словно дуновение ветра, словно морской прибой…

На миг я приоткрыла глаза.

У Дениса был странный вид. Он склонялся надо мной, словно совершая какой-то религиозный ритуал. Он не занимался со мной любовью — он молился. Широко раскрытые от священного экстаза глаза, чуть подрагивавшие губы, капелька пота на виске…

— Любимая, — простонал он. — С тобой так хорошо… только с тобой!

Смутным воспоминанием пронесся в голове его рассказ о фигурке таинственной богини, которую он нашел и потерял в одной из своих заграничных поездок. У меня возникло ощущение, что он принимает меня за нее. Или я — действительно она?

Я прикоснулась ладонью к его щеке — единственный жест, который я позволила себе сделать за время этого акта, то ли любовного, то ли молитвенного… Но боже, как он отозвался, как он моментально отреагировал на мое прикосновение! Словно через него пропустили ток, глаза наполнились слезами восторга и изумления… Я решительно его не узнавала. Он любил меня так, словно завтра его ждала смерть.

— Лис, ты меня простила… Лис, мы снова вместе! Он и потом, когда все закончилось, не выпускал меня из своих объятий — все прижимал к себе, точно я в любое мгновение могла ускользнуть.

— Лис, куда ты? — испугался он, когда через некоторое время я решила встать.

— Сейчас…

Закутавшись в простыню, я пошла к столу, допила вино из бокала. Потом села в кресло напротив.

Денис, опершись на локоть, пристально наблюдал за мной. Я села в кресло напротив.

— Ну вот это и случилось, — с недоумением пробормотала я.

— Лис, ты так далеко, иди ко мне!

Нет, погоди! — Выставила я руку вперед, другой сжимая у груди мой импровизированный хитон. Или саван? Нет, саван — это уже слишком, чрезмерный надрыв, как в лирике Апухтина… — Я пытаюсь понять. — Что?

— Как я согласилась. Я вроде бы не собиралась, не хотела…

— Милая Лис, ты этого хотела, очень хотела! Просто твое подсознание вырвалось наружу, и ты не стала отталкивать меня… Ты же меня любишь, вспомни! Меня!

— Ну да, ну да… — рассеянно ответила я.

— Лис, я никуда от тебя не уйду! — с неожиданным подъемом произнес Денис. — Я не могу без тебя… Или, если хочешь, поедем ко мне, будем жить там.

У Дениса была квартира на Чистых прудах, очень претенциозное и модное жилище, оформленное довольно-таки известным дизайнером, — с зеркалами на потолке, дикого вида светильниками и без внутренних стен, для чего пришлось снести все перегородки. Помнится, во время ремонта его соседи выглядели очень недовольными. Дом был старый, сталинской постройки, с чудесными липами во дворе, которые пахли в июле, как сумасшедшие. Жаль, что сейчас не июль. Вот оно как мне все легко достается…

— Что ты нашел во мне такого, чего нет в других женщинах? — с любопытством и как-то отстраненно спросила я. — Черт возьми, чего ты ко мне так привязался?

— Лис, ты же знаешь… Я люблю тебя. Ты — единственная.

— Но послушай, сколько еще умных, добрых, талантливых…

— Бр-р… — Лицо Дениса исказила гримаса отвращения. — Они ужасны.

— Ты как будто боишься их.

— Других женщин? Нет, я их терпеть не могу.

Я даже не знаю, что с ними делать! — с пафосом произнес он.

— Только со мной?

— Только с тобой…

Он проговорился — румянец выступил на его щеках. Но он, видимо, решил идти до конца.

— Я способен любить только тебя, Лис. Я пробовал… с другими… когда думал, что обойдусь без тебя. Но у меня ничего не получилось.

— Как интересно… — заинтригованно пробормотала я. — Впрочем, можно было догадаться… Ты говорил однажды, что дольше двух-трех дней твои отношения с другими девушками не длились. Денис, ты не пробовал обратиться к психологу или еще к какому-нибудь специалисту, который занимается такого рода проблемами?

— Ты хочешь сказать, что я псих? Я нормален… — с презрением произнес он. — И зачем мне психолог, когда есть ты, Лис? Все мои проблемы оттого, что я слишком люблю тебя. Мне больше никто не нужен.

— Боюсь, что я только средство.

— Не понимаю, о чем ты… — Он вскочил, тоже накинув на себя покрывало, точно древнеримский патриций, и забегал взад-вперед по комнате, смешно шлепая босыми ногами. — Чем ты недовольна? Ты ведь точно будешь знать, что никогда и ни с кем я не изменю тебе…

— Денис, я не хотела тебя обидеть.

— Нет, все в порядке, — неожиданно успокоился он. — Ты имела право сомневаться. Но ты видишь — я ничего не пытаюсь от тебя скрыть. Хочешь — прогони меня, уничтожь… Я теперь уже ничего не посмею сделать против твоей воли. Вот он я, беззащитный, весь перед тобой… Только ты можешь сделать меня счастливым!

«А вдруг и вправду он так сильно любит меня… Что же я его отталкиваю? Жизнь моя разрушена, терять мне больше нечего. Я могу сделать только одно доброе дело — помочь ему. В конце концов, я когда-то любила его. Может быть, и сейчас люблю…»

— Лис, ты будешь моей женой? «Господи, помоги мне…»

— Да, — сказала я.

— Лис…

— Только одно условие, — остановила я его.

— Какое? Все, что угодно…

— Я пока буду жить здесь. И вообще, не пытайся меня контролировать. Я обещала — и этого довольно. Ты тоже мне верь.

— Хорошо, — сказал он. — Хорошо… Нет, я сейчас умру! Лис…

Он обнимал меня и целовал, не зная, как выразить свои чувства. Он был счастлив.

* * *

В библиотеке, несмотря на ранний час, было полно посетителей. Очередь в гардероб, очередь к столу заказов… В курительной комнате стоял столбом сизый густой дым, облаком распространяясь по коридору, — столпившись вокруг пепельниц, люди оживленно обсуждали что-то. Все это не имело никакого сравнения с тишиной и благостностью, которые царили в библиотечных стенах летом.

В читальном зале я с трудом отыскала свободный стол.

Половина из заказанных мною книг не несли никакой особо ценной информации, зато в одной, в мемуарах заслуженного деятеля искусств Семисветова-Глинского, я нашла имя Дуси Померанцевой — Евдокии Кирилловны Померанцевой, народной артистки Советского Союза, лауреата Сталинской премии.

Поскольку у меня была совсем другая специализация, которая к театру отношения не имела, то многих перечисленных в книге фамилий я не знала, как и не знала о самом ее авторе. Семисветов-Глинский писал весело, с юмором, талантливо (несомненно, из него получился бы неплохой беллетрист), о личностях, бывших выше его по званию и получивших большее количество наград, отзывался с восторгом и уважением.

Дусе была посвящена целая глава.

По словам автора, Евдокия Кирилловна Померанцева обладала восприимчивым умом, блестящим чувством юмора, тонкой наблюдательностью и несомненным талантом. Актерский труд был для Померанцевой естественной и единственно возможной формой служения обществу и русской культуре вообще.

На ее духовный рост оказали сильное влияние уроки Станиславского, Немировича-Данченко, Вахтангова, Михаила Чехова — гениального русского актера, племянника Антона Павловича Чехова. Ее имя гремело наряду с именами других любимцев театральной Москвы тех времен — Алисы Коонен, Марии Бабановой, Цецилии Мансуровой, Клавдии Еланской, Дарьи Зеркаловой и многих других…

Семисветов-Глинский очень подробно описал спектакли, в которых блистала Дуся Померанцева, тщательно разобрал каждую из ее ролей. По его словам, особенно ей удавались героини пьес Горького. И она бесподобно играла на протяжении многих лет Нору из одноименной пьесы Ибсена.

Сталинскую премию и звание народной артистки Померанцева получила в начале пятидесятых за роль Марии Александровны Ульяновой.

«Боже мой, — подумала я, с улыбкой вспоминая страницы „Бледного ангела“, — кто бы мог подумать, что соблазнительная красавица Дуся будет играть мать Ленина!» Мои студенты, вчерашние школьники, с трудом представляли, кто такой Ленин, и уж тем более никакого понятия не имели о его матери…

Семисветов-Глинский привел рецензию одного из критиков, напечатанную в «Комсомолке»: «..Духовную силу героини Померанцева обнаруживала исподволь. На долю матери братьев Ульяновых выпадали многие испытания, одно труднее другого. Начиналось с малого — учителя гимназии предупредили ее, что младшему, Володе, грозит неминуемое исключение из гимназии. Потом пришло тяжелое известие из Петербурга, что там арестованы Анна и Александр… Страшный удар обрушился на героиню, когда пришло следующее известие — о казни сына Александра. Самообладание — вот что становилось лейтмотивом роли. Вся в черном, прямая, строгая, холодная как сталь, она — само воплощение мужества».

…Бедная Дуся, прелестный мотылек, дитя декаданса… Неужели ты состарилась и под конец играла ходульную роль матери вождя? Наверное, ты хорошо играла, и вряд ли твое исполнение можно было подвергнуть хоть какой-то критике, но это несправедливо — красота не должна стареть…

Евдокия Кирилловна Померанцева умерла в возрасте восьмидесяти одного года, ее имя стоит в одном ряду с другими известными именами и т. д. и т. п.

— Как, и это все? — с досадой пробормотала я, листая мемуары Семисветова-Глинского.

Правда, я тут же открыла главу, посвященную Илье Иртеньеву — тоже мэтру тех времен, народному, почитаемому и тоже почти забытому всеми, кроме узких специалистов и любознательных театралов со стажем.

К счастью, Померанцева упоминалась и здесь. Дуся и ее второй муж, оказывается, прожили вместе до конца жизни. Как попугайчики-неразлучники… В рукописи Калугина Иртеньев был описан коротко (вероятно, Андрей Калугин не очень хорошо его знал), и о самом Калугине Иртеньев отзывается не очень хорошо. Хотя, если поразмыслить, как еще он должен был относиться к человеку, который допекал его жену своей мучительной и неистребимой страстью?

У Семисветова-Глинского Иртеньев был на сцене гениальным актером, а в жизни — благородным и добрейшим человеком, который отзывался об окружающих его людях только в положительных интонациях. «…Илья Валерианович Иртеньев воспитывал сына от первого брака своей жены как родного, и многие даже не подозревали, что тот является всего лишь пасынком Ильи Валериановича…»