В состоянии глубокой задумчивости Маша прошла мимо остановки. Очнулась в конце улицы. Вот тетеря… Зачем сюда забрела? Может быть, перекусить? Вон какой-то ресторанчик…Что-то на нервной почве желудок подвело. Она плохо позавтракала, предвкушая удовольствие от предстоящих покупок.

Маша подошла к ресторанчику. На синей вывеске было написано: «Индиго». Все, как один, ударились в потустороннее! Небось пускают сюда только странных детей-провидцев. Завтракать геркулесовой кашей…

Маша поняла, что раздражена. В ее жизни опять появилась какая-то алогичность, которая очередной раз может испортить ей все. Знает она эти алогичности…

Молодая женщина тряхнула головой, пытаясь освободиться от неприятных мыслей, и зашла в ресторанчик. К ней стразу подлетел менеджер и предложил на выбор свободные столики. Маше приглянулся самый дальний, за колонной. Она села спиной к залу, и тут взгляд ее уткнулся в занавески из синего шелка почти такого же тона, какого она только что купила. Это знак… Только вот какой?

Скатерть тоже была синяя. Хорошо, что другого оттенка. Видимо, это и есть тот самый – индиго, который обещало название ресторанчика. Совершенно не контролируя свои действия, Маша взяла в руки нож и в ожидании заказа принялась чертить им по плотной тяжелой скатерти разные геометрические фигуры. Неужели Саша ее обманул? Зачем? Не привык посвящать своих женщин в дела службы? Так разве она лезла бы в его дела?

Как только Маша подумала об этом, ее смуглые щеки залила краска стыда. Она именно полезла в его дела! Как самая пошлая бабенка, намеревалась явиться к нему на работу с просьбой о деньгах на кружевные занавесочки! Фу! Как в водевиле! Жена хочет купить очередную шляпку, а муж не знает, куда от нее спрятаться, потому что этими шляпками можно уже огород городить. Саша, наверное, из этих соображений и скрывает свое место работы. Видно, за пятьдесят-то лет невоздержанные женщины его уже достали. А Маше он назвал самое приметное здание в городе, чтобы она больше уж ни о чем и не расспрашивала. Как же он был дальновиден, ее Саша! Он все знает заранее! Он наперед просчитывает шаги представительниц женского пола! Как хорошо, что все сложилось именно так! Как хорошо, что она не опозорилась перед ним и не опозорила его перед сотрудниками! Она ни за что не скажет ему, что искала фирму «Алекс»…

Расставив таким образом точки над «i» в свое удовольствие, Маша с аппетитом пообедала чудно приготовленным мясом и поехала домой, чтобы к приходу Саши успеть повесить синие шторы.


– Очень красиво! – сказал Павловский, разглядывая занавески. – Только моя драгоценная Машенька могла так точно угадать тон! Но вроде бы ты хотела купить еще и эти… ну как они называются… такие тонкие прозрачные занавески…

– Тюль?

– Ну да, тюль…

– Понимаешь, денег не хватило… совсем чуть-чуть… – отозвалась Маша и начала в лицах пересказывать свой диалог с продавщицей Валентиной.

Павловский весело смеялся над ужимками Маши, а потом сказал:

– Если бы ты пожаловалась администрации, тебе хватило бы на тюль, а эту многоскладчатую Валентину живо научили бы правилам торговли.

– Не хотелось мне скандалить, Саша, – интимным голосом проговорила Маша и прижалась к его плечу.

Он обнял ее, долго целовал в губы и был таким своим, таким близким, дорогим и родным, что она решила, чуть-чуть исказив факты, кое-что все же рассказать ему:

– Знаешь, мне даже захотелось разыскать тебя в офисе, чтобы попросить добавить денег на тюль, но я вовремя сообразила, что это будет выглядеть как-то не комильфо… Приходит женщина в солидную фирму и клянчит на тряпки… Думаю, тебе стало бы за меня стыдно…

– Все-то ты у меня понимаешь правильно, – шепнул ей в ухо Павловский и обнял еще крепче.

Маша изо всех сил прижалась к нему всем телом. Он самый лучший! Он все делает верно, так, как нужно! И все сложилось самым замечательным образом – ей удалось не поставить его в неловкое положение перед коллективом!

Маше очень хотелось думать, что инцидент исчерпан, что надо перестать о нем думать и целиком отдаться ласкам лучшего мужчины на свете. Но в душе что-то царапало и свербило. В мозгу бились обрывки мыслей, и, чтобы они сами собой не связались в какую-нибудь малоприятную мысль, Маша поторопилась спросить Сашу между поцелуями:

– Но ты ведь по-прежнему работаешь в том центре с зеркальными окнами? Очень красивое здание…

Честно говоря, Маше это здание не нравилось вовсе, потому что совершенно не гармонировало с центром города, застроенным старыми домами в стиле сталинского ампира. Но она боялась перестать говорить, потому что если Саша скажет, что он продолжает там работать, то…

Павловский очередной раз закрыл ей рот поцелуем, а потом небрежно бросил:

– Да, я все там же… Но, чтобы ты больше не попадала в такие нелепые ситуации, я буду каждый день оставлять дома… очень приличную сумму, чтобы тебе хватало на любые тряпки, шпильки, помады и даже – на кровать с балдахином. Ты, кажется, говорила, что тебе не нравится этот скользкий диван. Но пока кровати нет, извольте на диване… – И он начал быстрыми пальцами расстегивать на ней блузку.

Маша поняла его ответ так: «Не лезь в мои дела, живи своими тряпками, шпильками и кроватями с балдахином!» Но почему? Они же родные друг другу люди! Самые родные! Неужели он считает ее всего лишь безмозглым украшением собственной квартиры? Или все еще видит в ней ту маленькую девочку, которую когда-то держал на коленях и кормил манной кашей? Тело девочки развилось до такой степени, что им можно пользоваться в свое удовольствие, а все остальное в ней его не интересовало. Неужели так? Тогда она совсем не знает своего Сашу… Да! Получается, что они так еще и не познакомились как следует…

– Ну что же ты, Машуль… – услышала она его жаркий шепот. – Как неживая сегодня… Устала бегать по магазинам или у тебя что-нибудь болит? Голова? Что-то другое?

Маша внимательно посмотрела в его встревоженные глаза. Он ее любит! Да, она это отчетливо видит. Но он даже не может предположить, что у нее болит не голова. А «что-то другое» – это не нога и не живот. У нее неспокойно на сердце. Ее гложет какое-то нехорошее предчувствие, но она понимает, что нельзя прямо обо всем расспросить Сашу. Почему-то нельзя. В эту минуту ей совсем не хотелось близости с ним, но она не должна ему этого показать. Пусть думает, что у них все прекрасно.

Маша завела руки за спину, расстегнула бюстгальтер и откинула его в сторону.


– Маша, я тебя умоляю: купи платье сегодня же! – сказал Павловский, повязывая перед зеркалом галстук.

– Но, Саша! Я же буду на работе! Я и так уже столько дней брала за свой счет, что начальство на меня смотрит очень косо! – отозвалась Маша.

– Ты вполне успеешь в обеденный перерыв, если поймаешь такси и поедешь к одной дизайнерше… я сейчас напишу тебе адрес… Ее зовут Зоей. Зоя Малиновская. Слышала такое имя?

– Кто ж у нас в городе его не слышал? Ты знаком с самой Малиновской?

– Ну… не то чтобы близко… Так… Она шила моим… женщинам… – Павловский оторвался от зеркала и, посмотрев Маше прямо в глаза, безжалостно добавил: – Надеюсь, ты понимаешь, что они у меня были?

Маша жалко кивнула. Павловский опять вернулся к своему галстуку и продолжил:

– Так вот: я позвоню ей и предупрежу, что ты приедешь. Во сколько у тебя перерыв?

– В тринадцать ноль-ноль.

– Ну вот… Скажу ей, что ты будешь в начале второго. Фигура у тебя, по нынешним стандартам, очень хорошая. Думаю, она тебе что-нибудь подберет из эксклюзивного.

– Надо обязательно из эксклюзивного? – спросила Маша, которой эта затея изначально почему-то не нравилась. – У меня есть прекрасное платье из темно-красного бархата, декольтированное. Оно тебе всегда казалось красивым.

– Машенька! – с бесконечным терпением в голосе проговорил Павловский. – Я уже объяснял, что мы приглашены на такой прием, где все дамы будут в навороченных туалетах от самых модных наших дизайнеров одежды. Ты не должна выглядеть хуже других, тем более что ты лучше… – Он бросил наконец свой галстук, подошел к Маше, обнял ее за плечи и, опять заглянув в глаза, сказал: – Я никак не могу понять, чего ты дуешься. Моя женщина должна быть самой-самой… Пусть все мужики сдохнут от зависти.

– А если я пойду в своем красном платье, они не сдохнут?

– По протоколу этого сборища платье должно быть до пола, а у тебя?

– Не до полу…

– Вот видишь!

Павловский решил, что он привел самый веский аргумент, после которого все остальные будут лишними, чмокнул Машу в щеку, взял со стула папку с бумагами и уже из прихожей крикнул:

– Если ты сейчас поторопишься, я отвезу тебя на работу!

– Не-е-ет! – крикнула в ответ Маша. – Я лучше на автобусе! С подругой договорилась! Она меня будет ждать у остановки!

– Как хочешь! Заеду за тобой ровно в половине пятого. Надеюсь, ты уже будешь в новом платье! А о цене Малиновскую даже не спрашивай. Я договорился с Зоей, что оплачу все позже. Может, еще чего-нибудь себе подберешь. Не стесняйся! Машина все увезет! Пока…

Никакой договоренности с подругой у Маши не было. Она из какого-то глупого упрямства не хотела ехать вместе с Павловским. Она вообще не могла понять, почему ее так раздражает необходимость приобретения нового платья, да еще от самой Зои Малиновской. Ей бы радоваться, предвкушая поездку к знаменитой модельерше, а она почему-то злится. Может быть, потому, что ни ее мнение, ни ее желание Сашу не интересовали. Не она, Маша, будет выбирать себе платье, а Зоя Малиновская… Ну и что с того, что она знаменита на весь город? У Маши и самой вкус не хуже!

Впрочем, она лукавила с собой. С того мерзкого дня, который она теперь называла «днем синих занавесок», в ее душе поселился непокой. Она сто раз уже оправдала Сашу по всем статьям, но смутное беспокойство мешало жить, саднило, как незаживающая царапина. В каждом самом невинном высказывании Павловского ей виделось двойное дно, какой-то особый смысл, ускользающий, а потому пугающий.

К обеду, вынырнув из омута навязчивых, тягучих мыслей, она поняла, что таблицу, которую она составляла с самого утра, придется переделывать заново. Голова болела тягуче и тошнотворно. Девушка достала из ящичка рабочего стала таблетку анальгина, запила остатками остывшего, а потому до омерзения противного кофе и с отвращением вызвала такси.


Зоя Малиновская своими объемами очень походила на незабвенную продавщицу Валентину. Вместо узкой джинсовой юбчонки на ней были надеты бежевые капри, над поясом которых толстыми складками нависал необъятный живот. Поверх складок горой лежала не стесненная бюстгальтером колыхающаяся грудь. Знаменитый дизайнер женской одежды вряд ли могла носить то, что моделировала. Маша представила себя на приеме в таких же штанах и растянутой черной майке, как у Малиновской, и с трудом сдержала смех, чему обрадовалась. Смех – он лучше беспричинной угрюмости. Да! Беспричинной! У нее нет никаких причин не доверять Саше!

Зоя Малиновская без лишних слов повертела перед собой Машу, как неодушевленный манекен, изучающе заглянула в глаза, сказала:

– Жди тут, – и скрылась в недрах своей мастерской.

Через некоторое время она вынесла платье такого красивого и глубокого шоколадного цвета, что Маша сразу поняла – то!

– Раздевайся, – рявкнула немногословная Малиновская.

Маша огляделась вокруг в поисках какой-нибудь ширмы, но ничего подобного не нашла. Правильно расценив ее ужимки, модельерша рявкнула второй раз:

– Тут никого нет!

Маша, неуклюже пожав плечами, начала раздеваться, чувствуя себя, как на приеме у врача.

– Лифон долой! – приказала великая Зоя. – Такие платья носят на голое тело.

– Что, и трусы снимать… – прошептала Маша.

– А ты думала! Ткань такая тонкая, что даже самые крохотные стринги будут видны. К черту трусы!

Маше совершенно не хотелось оголяться перед толстой незнакомой теткой, но глупо было капризничать, раз уж пришла. Дрожащими руками она стянула трусики.

– Не трясись – не у гинеколога! – мощно расхохоталась Малиновская и принялась облачать свою новую модель в платье.

Оно, нежно касаясь кожи, легко скользнуло вниз по Машиному телу. Зоя что-то подправила на груди, расправила подол и, обнажив крупные широкие зубы в довольной улыбке, сказала:

– Ну прям как на тебя шила! Глянь! – И она подтолкнула Машу к зеркалу.

Платье оказалось очень простым и одновременно потрясающим воображение. Маша так и не смогла угадать, из какого материала оно было сшито. Что-то среднее между трикотажем, шелком и тонким бархатом. Платье до того точно повторяло изгибы Машиной фигуры, что превращало молодую женщину в скульптуру. И при этом Маша не выглядела вызывающе, хоть сколько-нибудь непристойно или эротично. Зоя оказалась права – под такое платье надевать белье было нельзя. Единственным украшением наряда являлась легкая драпировка на груди, закрученная изящной восьмеркой.