Наконец — спустя, казалось, целую вечность — Стен отпустил ее и, натянув штаны, без сил повалился на кровать.

— Пожалуй, всхрапну маленько, — довольно сообщил он. — Толкни меня, если захочешь устроить матч-реванш.

С этими словами Брукс уснул, а Кейт заплакала от стыда. На грязной простыне алела кровь. Ее кровь. Бедра и ягодицы были в синяках, малейшее движение отзывалось такой болью во всем теле, словно ее переехал грузовик.

Неуклюже, будто сломанная кукла, она поднялась с кровати и осторожно, чтобы не разбудить храпящего Брукса, стала одеваться.

К тому времени, как он очухался, Кейт уже ехала в такси в сторону Центрального вокзала, надеясь успеть на последнюю электричку. Сама не понимая, откуда у нее еще берутся силы, она быстро шла по платформе рядом с отходящим поездом, чтобы, улучив момент, ухватиться за поручни. Несмотря на ужасную боль в теле, Кейт вскочила на подножку, нажала на ручку двери и упала в тамбур.

Ее подхватили чьи-то сильные руки. Подняв глаза, она увидела Брэда Джонса, который тоже постоянно ездил на этой электричке и так же, как и она, пользовался месячным проездным.

— Боже мой, Кейт, — воскликнул он, помогая ей встать. — Ты же могла убиться!

Пожав плечами, она вошла в вагон, бросив на ходу:

— Да, Брэд, могла. А знаешь, никому бы до этого не было никакого дела. И в первую очередь мне самой.


Сначала она хотела уволиться. После всех ее неудач этот шаг выглядел бы логичным. Ублюдки попользовались всем, что у нее было: обаянием, пивом, которое она им покупала, даже телом, а получив удовольствие, выбросили ее, как мусор.

Ничего, можно добиться успеха на ином поприще. Есть множество других профессий, пусть менее престижных, зато в них куда легче добиться успеха новичку.

Но внутренний голос убеждал Кейт не отступать. Она вспомнила, как сдавала экзамены в колледж. Матери очень хотелось, чтобы Кейт поступила в Рэдклифф. Самой Анне Кеннеди не довелось там поучиться: она вышла замуж, родились дети, затем появилась работа в церковном комитете.

Но мечта осталась. И она вдруг поняла, что ее можно попытаться осуществить через дочь.

О, как же Кейт готовилась к тем экзаменам! Вечера напролет, когда все девчонки бегали на свидания, она просиживала над учебниками и зубрила, пока голова не начинала гудеть. Около половины одиннадцатого в комнату заходила мама с чашкой горячего кофе и фруктовым печеньем.

— Отличница моя, — любовно глядя на дочь, говорила она. — Я тобой горжусь.

Кейт на всю жизнь запомнила те несколько дней до оглашения результатов экзаменов. Она не могла ни есть, ни спать. Мама ходила на цыпочках, словно Кейт болела и ее ни в коем случае нельзя беспокоить.

Когда наконец вывесили оценки, Кейт не могла поверить своим глазам. Она не прошла. Впрочем, не совсем. В экзаменационной комиссии сказали, что у нее полупроходной балл и при желании она может повторно сдать экзамены по окончании семестра. В подобной ситуации большинство абитуриентов, как правило, забирали документы и поступали в другие учебные заведения, где требования были не такие строгие. Кейт стояла перед выбором: колледж в округе Оранж или в Вашингтоне. Лично она с радостью согласилась бы на любой из них, однако, сердце матери навечно принадлежало Рэдклиффу. Она сказала, что если Кейт предложили вновь сдать экзамены через полгода, значит, она должна это сделать.

Анна Кеннеди наняла дочери репетитора, католического священника. Денег пришлось истратить больше, чем можно было себе позволить, но мать не скупилась, ибо твердо решила, что Кейт закончит Рэдклифф. С Божьей помощью.

Со второй попытки она успешно сдала экзамены, хотя из-за подготовки к ним пропустила целый семестр, однако это можно было наверстать. Ей на всю жизнь запомнились долгие вечера, когда она не видела ничего, кроме унылой физиономии монаха. Зато наградой за ее мучения стала счастливая улыбка матери.

Вечером семья собралась на торжественный ужин. Не обычный, а именно торжественный, со свечами на столе и зажаренным гусем. Кейт дали грудинку, лучший кусок. И овощной гарнир мать положила сначала ей, и самая большая порция лимонного пирога тоже досталась Кейт.

Впервые в жизни она была центром внимания, чувствовала всеобщую любовь. Глядя на старших братьев и младших сестренок, Кейт думала: «Мама любит вас. Она любит вас потому, что вы никогда ее не подводили. Теперь она любит и меня».

Эта мысль наполняла радостью душу Кейт, ведь одобрение матери было для нее самой дорогой вещью на свете.

Итак, она нашла способ пробудить в маме любовь к себе, хотя потребовалось только успешно сдать экзамены. Подняться на ступеньку вверх.

Однако, таких ступенек много, и Кейт Кеннеди чувствовала, что они будут манить ее до конца жизни.


Она заставила себя забыть неприятный эпизод с Бруксом. Ей нужно выжить, это единственное правило в игре под названием жизнь. А жизнь требовала от Кейт стиснуть зубы и вернуться к работе в «Нью-Йорк пост». Она решила вести себя так, будто ничего не произошло. Но затем поняла, что угощать их дармовым пивом уже не сможет. Да и с какой стати?

Чего она ждет от этих газетных псов, которые ведут себя с окружающими так, словно они, по меньшей мере, голливудские суперзвезды? Да кто они такие вообще? Их семьи нисколько не лучше, чем ее собственная. Извилин у них столько же, сколько у нее. Просто они опытнее и удачливее. В какой-то момент им выпал шанс, а ей пока нет.

К своему удивлению, Кейт обнаружила, что с оптимизмом смотрит в будущее. Это было на уровне подсознания, некий инстинкт самосохранения. Да, пока удачи нет, но ей лишь двадцать два года. Жизнь не закончена. И вести себя нужно достойно. Во всяком случае, прислуживать она больше никому не станет. Особенно таким, как Стен Брукс.

Когда они столкнулись в редакции, он, естественно, пригласил ее на кружку пива. Но Кейт его сразу отшила. Без грубости, без нелестных эпитетов, которых он, честно говоря, заслуживал. Просто дала понять, что он ее не интересует. Ни Стен, ни все остальные для нее больше не существуют.

Кейт обедала теперь в одиночестве. Забегала в местный бар и за чашкой кофе с печеньем просматривала свежие газеты и журналы, ловя себя на том, что с неподдельным интересом следит за окружающей действительностью: за репортажами с Уолл-стрит, политическими махинациями в Вашингтоне, даже за перипетиями жизни в Голливуде.

Впрочем, ее увлекали не сами истории, а те ЛЮДИ, о которых писали журналисты. Когда рухнул один из крупных банков, Кейт подписалась на «Уолл-стрит джорнэл» и начала следить за судьбой некоего Аве Хейнмана, президента корпорации, построенной им буквально на голом месте. Потом она выписала «Тайм», «Ньюсуик», «Форбс», «Голливуд рипортер» и даже «Нью-Йоркер». Читая материалы, Кейт незаметно увлеклась людьми, о которых шла речь. Людьми, обладающими властью. Именно они реально управляли страной. Остальные же, вроде кинозвезд, торгашей, упорно называвших себя вице-президентами, и редакторов газет, были на самом деле марионетками. Людьми, танцующими под чужую Дудку.

И однажды Кейт поклялась, что, куда бы ни завела ее жизнь, кем бы, в конце концов, она ни стала, она никогда не уподобится марионеткам.

Шанс представился неожиданно, поэтому, не разобравшись, Кейт его чуть не упустила. Редактор отдела культуры лишился секретарши, уже третьей за год, и охотников заменить ее почему-то не находилось. Последние двадцать лет Фил Майерс заправлял миром кино, словно какой-нибудь русский царь-самодержец, и слыл повсюду настоящим тираном.

Это был маленький, некрасивый, довольно крикливый человек с вечно красным лицом. Настоящий забияка. Из-за маленького роста у него развился комплекс, и недостаток дюймов он компенсировал демонстрацией своей власти. Когда не было возможности орать на репортеров, жертвами становились секретарши.

Кейт, разумеется, об этом знала и не собиралась принимать предложенное место, но к Майерсу все же решила зайти, чтобы сделать приятное своей начальнице. Не хватало еще нажить себе очередного врага.

Каково же было ее удивление, когда она поняла, что нашла друга. Однако, входя в тот день в роскошные апартаменты, которые шеф отдела культуры почему-то называл своим офисом, Кейт меньше всего помышляла о дружбе. На стенах висели в рамках многочисленные интервью, которые Майерс в разное время брал у знаменитых людей. А в качестве доказательств их знакомства, на стене также висела подборка благодарственных писем от старых кинозвезд.

Потом внимание Кейт переключилось на рабочий стол Майерса. Как и многие голливудские магнаты, он тоже любил сразу показать входящим в его офис, кто тут босс. Для большего эффекта он даже установил стол на возвышение, и каждый садящийся напротив вынужден был смотреть на Майерса снизу вверх.

«Наверное, это помогает ему ощущать собственную значительность, но лично меня это раздражает».

Она стала лихорадочно придумывать, как повежливее отказаться от «лестного предложения», но тут случилось неожиданное.

Фил Майерс спросил, не желает ли она чего-нибудь выпить. Неслыханно! Майерс, задира и зануда, славился еще и скупердяйством. Пар в его кабинете всегда был заперт на ключ, за исключением одного дня в году на Рождество Майерс выпивал вместе с главным редактором бутылку шампанского. Во всех остальных случаях угощать должен был кто-нибудь другой.

И вдруг он предложил Кейт мартини! Впервые после того вечера у Брукса она согласилась на крепкий напиток. Только на этот раз ее не насиловали.

Фил Майерс даже продемонстрировал свое обаяние, благодаря которому стал в свое время знаменитым мастером интервью и последние двадцать лет каким-то непостижимым образом вытягивал из кинозвезд их сокровенные тайны. После разговора с ним Кейт поняла, как ему это удавалось.

Когда хотел, Фил Майерс умел быть неотразимым. Казалось, его интересует в Кейт любая мелочь, ее мнение по тому или иному поводу, границы ее честолюбия, даже то, что она ест на обед. Незаметно для себя Кейт рассказала ему о своей жизни, правда, обойдя молчанием инцидент со Стеном Бруксом. Конечно, он давно уже всем известен в «Донахью», но Кейт не собиралась доставлять никому удовольствия своей версией происшедшего.

Когда она закончила, Майерс сочувственно глянул на нее и сказал:

— Вы мне кое-кого напоминаете.

— Кого? — удивилась Кейт.

— Меня самого в ваши годы. Мы с вами, дорогая, аутсайдеры. Вы — потому что девушка и потому что у вас есть собственное лицо, а газетчики этого не любят. Я — потому что уродливый еврей и живу в мире, где успех сопутствует только внешне привлекательным. Добро пожаловать в клуб аутсайдеров, Кейт.

Та неуверенно возразила:

— Но ведь я не сказала, что согласна работать у вас.

— А что вам остается? Будете, как дурочка сидеть в своем бюро и ждать, пока кто-нибудь из репортеров сделает вам большое одолжение, согласившись провести с вами время? Может, вы хотите еще разок покувыркаться со Стеном Бруксом? — Кейт начала краснеть, но Майерс лишь нетерпеливо махнул рукой. — Ладно, ладно, не прикидывайтесь Девой Марией. Каждый имеет право на ошибку. Вам, должно быть, и обо мне немало порассказали. И вообще хватит пустой болтовни — соглашайтесь. Этим вы сделаете большое одолжение только себе. Вы считаете меня грубым животным? Верно. Но неужели я большая свинья, чем Слеп Брукс? По крайней мере, я обещаю и пальцем вас не трогать. Какие от меня неприятности, если честно? Ну, покричу иной раз, от этого синяков не бывает.

Кейт невольно улыбнулась. Она вдруг почувствовала, что испытывает к нему симпатию. В нем было что-то настоящее. Фил Майерс не любил вежливых предисловий и сразу переходил к делу, иногда довольно грубо, хотя это, в конце концов, не такая уж большая проблема.

Допив теплое мартини, она сказала:

— О'кей, Фил, считайте, что вы меня уговорили.


Майерс отвел ей место в углу своего офиса, и этот закуток с двумя шкафами, диктофоном, ксероксом и автоматической пишущей машинкой стал маленьким личным владением Кейт.

Ее окружали последние достижения техники, однако, все эти хитроумные приспособления совершенно не использовались. У Майерса не хватало терпения на диктовку писем. Равно как и на что-либо другое.

Его дело — «устроить» интервью с известными людьми, и если он или его агенты не могли уломать очередную звезду по телефону, то не имеет смысла тратить время на письма. Своим же многочисленным подчиненным Майерс ничего не писал. Если требовалось им что-то сообщить, то он предпочитал говорить устно, точнее, орать им это в лицо.

За короткое время Кейт навидалась всякого. Слухи о зверствах Майерса, ходившие по редакции, вполне оправдались, и она благодарила Бога, что не работала у шефа репортером.