Стояло раннее туманное утро. Над деревенскими кострами уже клубились струйки дыма: селяне занимались привычными хозяйскими делами. Они почтительно поприветствовали Рольфа и проводили его любопытными взглядами, когда он двинулся через всю деревню к крайнему дому, в котором жила Инга. Удивление их возросло еще больше, когда он спешился и привязал лошадь к частоколу, огораживающему дом с севера.

В этот момент из дома вышла сама Инга… Скорее по привычке, нежели по необходимости, она опиралась на изогнутую палку, с которой почти не расставалась. В другой руке она держала аккуратно сложенную накидку из превосходной темно-синей шерсти. Инга велела замолчать залаявшей на Рольфа собаке и смерила его холодным взглядом карих глаз.

— Что нужно моему господину? — спросила она учтиво, но в этой учтивости мелькнули едва уловимые проблески огня, щекочущие нервы, словно коварная крепость мягкого на вкус шотландского виски, дающая о себе знать после третьего глотка.

— Я хочу поговорить о ваших гусях… вернее о гусаке.

Инга взглянула за частокол и заметила толпу любопытных, собирающуюся на улице. Плотно сжав губы, она шагнула к дому и открыла дверь.

— В таком случае вам лучше войти. Я отгоню собаку.

Мигом растеряв остатки самоуверенности, Рольф переступил через порог. Грубый земляной пол был тщательно утоптан и посыпан опилками. На деревянной кровати громоздилась гора козлиных шкур. На расположенных вдоль стены полках стояли кувшины и кружки. Нельзя сказать, что жилище выглядело убогим и нищенским, однако оно разительно отличалось от состоятельного дома старого Ульфа.

— Ваши крестьяне не очень-то жалуют меня, — обронила Инга, жестом приглашая Рольфа сесть на скамью. — Я для них чужая.

— Но вы и сами не пытаетесь найти с ними общий язык, — возразил он. — В отличие от вас, ваш сын Свейн уже привык к новым соседям.

— Ничего удивительного: он мужчина. К мужчинам относятся по-другому. Я же для них как бельмо на глазу. У меня есть дом и доход, а у них есть зависть. — Она наполнила медом деревянную кружку и протянула ее гостю. — Так что насчет моего гусака? Полагаю, вдова Алфрик снова жаловалась.

Рольф взял кружку и на мгновение притронулся к пальцам Инги. От прикосновения к ее холодной коже по его телу побежали мурашки. Он осознавал, что играл с огнем.

— Она жаловалась мне, но уже давно. На этот раз дело касается меня лично. Вчера ваша птица набросилась на мою дочь Джулитту и покусала ее. К счастью, Джулитту выручил случайно проезжавший мимо мой крестник Бенедикт. Гусак пытался наброситься и на него, но мальчик сумел отбиться.

Инга побледнела, однако сумела сохранить самообладание.

— Я искренне сожалею о случившемся, — ровно произнесла она. — Но гусак привык защищать свою территорию. Возможно, дети подошли к нему слишком близко. Разве рядом с ними не было никого из взрослых?

Почувствовав, как явно Инга пытается переложить вину на чужие плечи, Рольф нахмурился.

— Это не его территория, Инга. Вы просто стараетесь уйти от ответа. Мимо луга может пройти любой. Например, та же вдова Алфрик. И вы знаете это не хуже меня. Ваши гуси нападают на прохожих не в первый раз. Если этот гусак так уж вам дорог, то держите его поближе к дому или в клетке. В противном случае я вернусь и собственноручно сверну ему шею.

Инга ошарашенно посмотрела на Рольфа.

— Обещаю, больше это не повторится. — Она взяла из его рук пустую чашку, снова наполнила ее медом и достала еще одну для себя. — Если вы собираетесь свернуть шею моему гусаку, то знайте, что я тоже способна на отчаянный поступок. Гусак принадлежит мне, и не вам его губить.

Разумом Рольф осознавал, что ему следовало отказаться от угощения и спасаться бегством, но его тело предпочло остаться и доиграть в игру до конца. Он уже догадывался, чем она закончится.

Инга по-мужски залпом выпила мед и отставила кружку в сторону.

— Вы ведь норманн, не так ли? — заметила она, искоса посмотрев на Рольфа. — И, судя по всему, считаете, что имеете право разрушать все на своем пути, не заботясь о последствиях?

— Вы действительно так думаете?

— А почему вы спрашиваете?

Рольф передернул плечами.

— Вы настроены очень враждебно. Не припомню ни одной улыбки на вашем лице, ни одного ласкового слова.

— С какой стати я должна вам улыбаться? — спросила она раздраженно. — Вы явились сюда и пообещали свернуть шею моему лучшему гусаку-производителю, а теперь ждете любезностей?

— Нет, — сухо ответил Рольф, — честно говоря, я не ждал любезностей и был готов именно к такому приему, какой вы мне оказали.

На бледно-кремовых щеках Инги выступил нежный румянец, глаза хищно прищурились.

— Итак, господин мой Рольф, вы и в самом деле хотите знать, о чем я думаю? — спросила она, придвигаясь ближе, а затем расстегнула брошь и сбросила с плеч накидку. Вслед за ней на пол плавно упала косынка. Пряди длинных льняных волос рассыпались по плечам. Ее золотистые глаза, увенчанные дугами ухоженных бровей, пристально смотрели на Рольфа.

Его безудержно влекло к Инге, прекрасной и смертельно опасной, как лезвие ножа. Когда-то, в путешествии по далеким северным землям, ее волосы напомнили ему об Эйлит. Сейчас же они заставили его затосковать по свободе, по возможности пойти на поводу у желания и овладеть женщиной, не думая о том, что будет потом. Он и сам не заметил, как остался без жилета, рубашки, брюк и ботинок.

Стройное тело Инги сладострастно изгибалось. Она положила руки Рольфа на свои груди, затем опустила их на талию. А потом сама увлекла его к постели и повалила на гору козьих шкур. С тихим стоном Рольф отдался во власть своих желаний и отогнал последние сомнения так же спешно, как сбросил одежду. В тот момент, когда они сплелись в жадных объятиях, Рольф вдруг осознал правоту Инги: он действительно не думал о том, что разрушал.


— Где Бен? — требовательно поинтересовалась Джулитта. Она не могла полностью выговорить слишком длинное имя, а потому сократила его. Так мальчика называли только отец и мать.

Эйлит оторвалась от теста, которое она замешивала для фруктового пирога, и с улыбкой посмотрела на дочь. Сын Фелиции стал для малышки чем-то средним между игрушкой и счастливым талисманом. Джулитта везде и всюду следовала за ним по пятам, требуя внимания и новых игр. Мальчик был прекрасно воспитан, обладал завидным терпением и лишь иногда, слегка утомившись от бурного темперамента новой подружки, досадливо морщился, но ничего больше. В следующий момент на его губах появлялась мученическая улыбка.

Эйлит отметила про себя, что инстинкт, как всегда, не подвел Рольфа: Бенедикт де Реми мог стать хорошим зятем. Жалко только, что он собирался женить его не на Джулитте, а на той, старшей, такой далекой норманнской Жизели.

— Он, твой папа и дядя Оберт отправились осматривать лошадей, — объяснила Эйлит, высыпая еще горсть муки на поднос. В ее семье рецепт праздничного фруктового пирога передавался из поколения в поколение еще со времен прабабки. Знакомить с ним Джулитту было еще рано. Ее хрупкие ручки все равно не смогли бы справиться с тестом, да и желания заняться чем-то подобным Эйлит у дочки пока не замечала.

— А когда он вернется? — Джулитта лениво ткнула пальцем в середину маленькой булочки, которую слепила сама, и теперь с любопытством наблюдала, как тесто принимало прежнюю форму.

— Думаю, скоро.

— Можно, я пойду поищу его?

— Ты соскучилась по кусачему гусю Инги? — строго спросила Эйлит. — Нет, милая, тебе придется остаться со мной.

— Но я не хочу! — Джулитта возмущенно топнула ножкой. Ее небесно-голубые глаза потемнели от гнева. — Ненавижу возиться с тестом.

— К сожалению, ты не всегда можешь заниматься только тем, чем хочется. И чем скорее ты это поймешь, тем лучше.

Обиженно надув губы, Джулитта бросила на мать сердитый взгляд и принялась со злостью разравнивать кусочек теста кулаком.

— Ненавижу, ненавижу, — повторяла она с каждым ударом.

Эйлит тяжело вздохнула.

— Ума не приложу, что мне с тобой делать, — проронила она озабоченно.

Девочка по-прежнему колотила рукой по тесту и не собиралась успокаиваться. При этом ее тяжелые рыжие локоны вздрагивали. Испытывая угрызения совести и гадая, что же заставляет ее так поступать с Джулиттой — благо ребенка или собственное благополучие, — Эйлит думала, как поступить Она могла добиться от Джулитты послушания любой ценой и могла предоставить ей свободу, но в конце концов отыскала компромисс.

— Молодец, ты правильно взбила тесто, — сказала она. — Теперь давай оставим его, чтобы оно подошло. А вот это отнеси курам. — Эйлит протянула дочке деревянную миску с мелко порезанными капустными листьями, черствыми хлебными корками и остатками вчерашнего пудинга.

Джулитта брезгливо сморщила носик, но после минутного раздумья с подозрительной готовностью схватила миску и выскочила за порог, лукаво стрельнув глазами в сторону матери.

— Только не задерживайся долго, — успела предупредить ее Эйлит. — И не выходи за ворота. Если не послушаешься, я привяжу тебя веревкой к своему фартуку.

— Конечно, мамочка, я не пойду за ворота. — Джулитта оглянулась, и на лице ее появилась ослепительная, как майское утро, улыбка, способная растопить самое каменное сердце.

Некоторое время Эйлит глядела ей вслед. Господи, сколько же сердец разобьет Джулитта, когда вырастет! А сколько раз будет разбито ее сердце?


Вырвавшись из ненавистной кухни, Джулитта вышла на свежий воздух и облегченно вздохнула. Словно птичка, которая сушит намокшие крылья перед тем, как взлететь, она оглянулась по сторонам.

Куры, бросившиеся на зов, на мгновение испугали ее, напомнив о страшном гусаке, но Джулитта быстро успокоилась. В конце концов, чего здесь бояться? Этих кур она помнила еще крохотными цыплятами и сама видела, как они вылуплялись из теплых скорлупок и росли, постепенно превращаясь в важных пестрых наседок. Джулитта тряхнула миской: остатки ужина взмыли в воздух и рассыпались по земле. Отталкивая друг друга, куры с громким кудахтаньем набросились на еду.

Джулитта неторопливо зашагала прочь от башни. Легкий ветерок словно подталкивал ее в спину, ласково теребя локоны. Она оглянулась и посмотрела на дверь в кухню. Вряд ли мать уже ждала ее, ведь ей удалось так быстро накормить кур.

Неподалеку Моджер чистил красивого серого жеребца по кличке Аполло Джулитта не раз угощала его хлебом, кусочками яблока и репы.

Осторожно приблизившись к Моджеру, она остановилась и молча наблюдала за ним, пока он, почувствовав ее присутствие, не поднял голову.

— Почему ты здесь? Разве мать уже разрешила тебе выходить на улицу? — спросил он. Его голос уже начинал грубеть, приобретая ту характерную хриплость, которая свойственна подросткам.

— Она разрешила мне прогуляться. — Предпочитая не лгать, Джулитта в зависимости от ситуации ухитрялась говорить только ту часть правды, которая была ей выгодна. — Я могу прокатиться на нем?

— Нет. Твой отец велел приготовить жеребца для какого-то важного гостя.

— Значит, Аполло скоро купят?

— Возможно. — Отложив щетку, Моджер вытер рукавом покрытый испариной лоб От усердия его щеки раскраснелись, и серые глаза будто стали еще ярче. Выгоревшие на солнце коротко подстриженные волосы стали светлее спелого ячменя.

— Ну, пожалуйста, позволь мне прокатиться на нем, — попросила Джулитта, преданно заглядывая в глаза Моджеру. — Ведь если мой папа продаст Аполло, я уже никогда этого не сделаю. — Она украдкой посмотрела в сторону кухни. — Мама сказала, чтобы я не задерживалась надолго.

Юноша скрестил руки на груди и сосредоточенно сдвинул брови: его лоб пересекли три горизонтальные складки.

— Даже и не знаю, что сказать.

Джулитта нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Моджер бывал несговорчивым и тяжелым на подъем, но чаще всего ей удавалось обвести его вокруг пальца и добиться своего.

— Ну, ладно, давай. Только быстро, — сказал он, с легким вздохом усаживая Джулитту на покрытую темными крапинками широкую спину жеребца. Конь нервно фыркнул и, выгнув шею, оглянулся, словно желая убедиться, все ли в порядке. Весело захихикав, Джулитта похлопала Аполло по шее. Она чувствовала себя счастливой, ведь с высоты ты всегда лучше видишь окружающий мир, а он имеет возможность хорошенько разглядеть тебя.

Моджер с отрешенным видом отвязал поводья, звучно причмокнул губами и повел жеребца по кругу.

— Дай мне поводья, — неожиданно приказала Джулитта. — Я хочу проехать сама.

Моджер решительно покрутил головой.

— Мне не очень нравится эта идея, молодая госпожа.

— Ну хоть на минутку. — Она лукаво склонила голову. — Папа разрешил бы мне, ты же сам знаешь.