Хизер Сноу - Любовь неукротимая

– Милорд! – Мистер Аллен повысил голос, подняв руки в жесте, который показался Пенелопе совершенно не похожим на успокаивающий. – Милорд, – повторил управляющий более мирно, и Габриэль выпрямился. – Прошу, подумайте сами. Ведь вам никуда не уйти отсюда.

Пенелопа остановила взор на санитаре, подползавшем к пациенту сзади, пока мистер Аллен привлекал к себе внимание.

– Мы не причиним вам вреда, – говорил управляющий убаюкивающим голоском.

Однако леди Мантон видела, что Габриэль не слышит никаких слов. На его лице застыла маска ужаса, а сам он не смотрел ни на Аллена, ни даже на пол. Его глаза выражали исступленное желание погнаться за чем-то, однако ступить вниз он боялся. Его взгляд метался из стороны в сторону, преследуя одному ему видимую цель. И это таинственное нечто до смерти пугало его.

– Нет! – зарычал он. – Нет! Хватит мучить меня. Я и так сделал все что мог!

Пенелопа почувствовала, как по всему телу побежали мурашки, а на глазах появились слезы. Что же такое видит Габриэль?

В этот момент второй санитар пнул ножку кушетки. Габриэль сгруппировался. Мистер Аллен решил воспользоваться моментом и подался вперед. Но так же поступил и больной. Он с силой оттолкнулся и прыгнул. Благодаря высоте кушетки Габриэль легко перемахнул через голову управляющего и снова остался непойманным.

Зазвенели, падая на пол, тысячи каплеобразных кристаллов, когда Габриэль, протянув руки, схватился за нижний ярус исполинской люстры, держась на которой он, словно на маятнике, раскачивался по комнате, ускользая от пленителей. Десятки свечей, как от сурового шторма, посыпались вниз. Пенелопа, не в силах смотреть на ужасную картину, с застывшим сердцем наблюдала за шустрыми свинцовыми бликами, танцующими на стенах. Отблески света кружились и на обнаженном теле Габриэля, подчеркивая его рельефные мускулы.

«Боже. Как на картине. – Пенелопа зажмурилась. – Силы небесные, откуда такие несвоевременные мысли?»

Она далеко не сразу заметила, что Габриэль, раскачавшись на люстре, полетел прямо в ее сторону. В последний момент Пенелопа успела прикрыть руками лицо, однако не смогла устоять под обрушившейся на нее тяжестью и упала. Она закричала от боли, поразившей одновременно все тело. Никогда прежде леди Мантон не чувствовала подобного. Нестерпимо заныла спина, на которую пришелся основной удар. Пенелопа сильно ушибла левое плечо и затылок, но боль почему-то пронзила и грудь. Она заморгала, стараясь сфокусироваться, чтобы увидеть Габриэля, который, упав сверху, ударился о ее грудь головой. Вот почему она едва могла дышать: страшная тяжесть вызывала жуткую боль. Она зажмурилась. Наверняка останется огромный синяк.

Ошеломленная Пенелопа не сразу осознала, что прижата к полу Габриэлем. Его нагим, по-прежнему мокрым телом. Даже через плотную траурную накидку она чувствовала сырой жар, исходивший от его кожи. Издав краткий стон, она согнула локти и постаралась оттолкнуть придавившее ее тело. Габриэль резко поднял голову. Поймав его взгляд, Пенелопа не сдержала испуганного вздоха. Она никогда не видела столь широких зрачков. Они напомнили ей затмение: когда Луна оказывается между Землей и Солнцем, полностью, однако, не закрывая дневное светило. Так за пределы увеличенного черного зрачка выступает теплое, золотистое, но сейчас кажущееся огненно-красным кольцо. Эти глаза сильно взволновали Пенелопу; она почувствовала, что дрожит.

Но оба они оставались неподвижны. Казалось, ничто в целом мире не в состоянии заставить их пошевелиться. И весь хаос, царивший в палате, словно исчез. Сердце Пенелопы бешено колотилось – отбивало ритм такой же сумасшедший, каким был мужчина, лежавший на ней.

– Пенелопа? – прошептал безумец, пробуждая в ней очередной взрыв сострадания. Габриэль смотрел на Пенелопу, моргнув несколько раз: то ли чтобы лучше ее разглядеть, то ли просто не веря, что это действительно она. Последний раз он встречал ее на похоронах Майкла, и более они не виделись, хоть отношения их вполне походили на дружеские.

– Да. Да, это я…

Габриэль, казалось, изо всех сил прижал Пенелопу к себе, обнял настолько крепко, что напрочь лишил ее возможности дышать; и она, словно одинокий бакен в бушующем море, не смогла сопротивляться. Однако заметив обступившие их три пары ботинок, Габриэль ослабил объятия и нервно оглянулся.

– Пенелопа, – повторил он резко и грубо, снова обратив свой взгляд к леди Мантон, – помоги мне.

– Помогу, – пообещала она так быстро, что сама не осознавала всего смысла сказанного. Ведь ей за последние несколько минут довелось увидеть то, чего она и представить не могла даже в самом страшном сне.

Габриэль приподнялся, чтобы она смогла из-под него выкарабкаться. Собрав все усилия, Пенелопа освободилась и вновь посмотрела на безумца. Если он продолжит отбиваться и попытается сбежать, она будет не в состоянии помочь ему. Никто ему не поможет.

– Я помогу, – вновь прошептала Пенелопа, зная, что у нее есть только один способ спасти Габриэля.

Она обхватила его руками и ногами, всеми силами стараясь удержать извивающееся тело. Этого было достаточно, чтобы мистер Аллен и санитары подоспели к больному.

Когда Габриэль понял ее маневр, он принялся вопить, осыпая юную леди всевозможными проклятиями как предателя и заклятого врага. Сама же Пенелопа слишком поздно поняла, каким глупым и необдуманным был ее поступок, ведь Габриэль мог причинить ей немалый вред. Да, тот Габриэль, которого она знала прежде, никогда бы не сделал ей больно, однако Пенелопа ничуть не сомневалась: сейчас он совершенно не в себе. Даже любивший ее Майкл мог ударить ее в разгар приступа. Пенелопа заплакала, но все же продолжала цепко держать Габриэля.

Огромных усилий ей стоило снова начать дышать.

«Господи…»

Она понимала, что сейчас должна отпустить его. Ее руки и ноги дрожали и болели от перенапряжения. Пенелопа издавала тихие плачущие стоны, стараясь придать своей мертвой хватке немного нежности, чтобы они стали более похожими на утешающие объятия.

– Я в вас верю, милорд. Не падайте духом, и все будет хорошо. Я обещаю, – вспомнив их танец на балу, прошептала она, не замечая, что голос ее дрожит, выдавая ложь.

Еще пару секунд Габриэль старался вырваться, но вдруг обмяк, утомленно вздохнув.

После всего увиденного в этой палате Пенелопа в ужасе подумала, что Габриэлю уже не помочь. Она готова была молиться день и ночь напролет, чтобы ее предположение оказалось ошибочным.

Габриэля разбудили резкие злобные хрипы. Странно: в этот раз он не видел снов. Такое случалось крайне редко… Но с тех пор…

Вновь раздались хрипы, уже ближе. Слишком близко. Неужели он сам издавал эти жалкие звуки? Габриэль постарался открыть глаза, но это было не так просто. Казалось, его веки залепило воском.

Он почувствовал, как кто-то нежно прикоснулся к его лбу. Чьи-то ласковые пальцы осторожно поглаживали голову. Габриэлю почудился приятный аромат, напоминающий сочетание мандарина и ванили. Последнее время он часто представлял себе этот запах. Он решил попробовать подняться, в надежде приблизиться к источнику благоухания…

Он не может двигаться! Его мозг разрывали импульсы тревоги, он задыхался от паники, не в силах вырваться из пут, и с трудом открыл глаза. Габриэль издал болезненный вздох и зажмурился, увидев ослепляющий луч света.

– Приглушите освещение, – услышал он женский голос. – Думаю, его глаза сейчас очень чувствительны к свету.

Габриэль отчаянно хотел посмотреть на говорящую, но ему было страшно. Он вновь попытался двинуться с места. Его сердце отбивало сумасшедший ритм, ведь он вновь старался побороть в себе нечто, бравшее контроль над его сознанием.

«Господи! Боже! Только не это!»

Неровное быстрое дыхание эхом отдавалось в ушах. Габриэль знал: это его собственное дыхание. Он чувствовал порывы горячего воздуха, обжигающие верхнюю губу.

«Успокойся. Возьми себя в руки».

Усилием воли Габриэль задумался. Женщина сказала «приглушить освещение». Но ведь на поле боя нет свечей, которые можно было бы потушить. Он не в Бельгии. Нет. Уже… почти пять лет прошло. Он уверен в этом.

Габриэль вздрогнул, почувствовав прикосновение чьей-то руки.

– Тише, Габриэль. Все хорошо.

И вновь он почувствовал аромат мандарина и ванили.

– Оставь свои битвы в прошлом, – говорил во тьме женский голос.

Габриэль расслабился, подставляя лицо нежной ладони.

– Все правильно, – сказала она. – Поспи.

Он то терял сознание, то вновь приходил в себя, а по всему телу проплывали волны блаженного ощущения безопасности. Он не знал, насколько долго пребывал в таком состоянии, но когда очнулся, первая мысль его была, что он снова попал в ад. У него болело все. Словно Посейдон выбросил его из моря счастья на жестокий берег скорби и Габриэль лежал там один, обнаженный и израненный. Его кожа высохла, болела и чесалась, как будто облепивший его тело прибрежный песок раскалился на солнце.

Габриэль попытался пошевелиться, но не смог сдвинуться с места. Он распахнул глаза, стараясь рассмотреть что-то через окружившую его кромешную тьму. Но увидел больше, чем ему хотелось бы. Он обнаружил на себе окровавленный военный мундир. Опять.

Дьявол. Очередной приступ.

Габриэль сморщился, но даже это причинило ему сильную боль. Он с надеждой старался вернуть рассудок, но вскоре, однако, сдался. Его разум словно провалился в бездну, а мозг отек и воспалился, как тело при страшной болезни. Все, что он мог вспомнить, – это… чтение. Да, чтение коротких писем Эдварда из поместья. О достижениях и успехах. Такие послания не доставили бы Габриэлю сюда, в дом, где его держали взаперти как сумасшедшего.

«Как сумасшедшего? Габриэль, ты и есть сумасшедший».

Резкая боль сковала его сердце, а душу разрывал гневный протест. Но как можно не соглашаться с этим? Ему ведь становится все хуже, и это очевидно. Как долго Габриэль еще продержится, пока безумие не овладеет им всецело?

– Ты проснулся.

Он вздрогнул, вновь услышав во тьме мелодичный голос. Тяжелый бархатный полог слегка отошел, и Габриэль увидел силуэт стройной женщины. Но дамам не дозволялось посещать мужчин в Викеринг-плейс. Он что, ошибся? Изящные формы светились истинной женственностью, и их никак нельзя было принять за мужские.

Должно быть, приступ безумия еще не закончился. Он ведь знал, что в бреду иногда разговаривает с несуществующими людьми.

– Жар, кажется, спал, – радостно кивнув, промолвил плод его воображения. – Прибавим свет? – предложила она.

Сам не зная почему, Габриэль согласился. С ее появлением он почувствовал долгожданную защищенность. Он от всей души желал взглянуть в лицо своему таинственному видению, так как знал, что это принесет ему спокойствие – даже если он никогда больше не вспомнит его.

Незнакомка подошла ближе и немного сдвинула занавеси. Раздался грубый шорох ткани. Под полог проник дневной свет, проясняя форму носа, изгибы губ, наклон подбородка женщины…

О нет. Нет, нет, нет, нет, нет. Габриэля сразил исступленный поток пробудившихся чувств.

«Пенелопа?»

– Ты знаешь, где находишься, Габриэль? – спросила она.

Должно быть, ему не удалось скрыть свои чувства, и поэтому Пенелопа успокаивающе подняла руку.

– Хорошо, если нет, – добавила девушка.

– Конечно, я знаю, где я, – будто в свою защиту ответил он, чувствуя, как начинает терять самообладание под натиском стыда и смущения. Стыда перед всеми, кто видел его таким. А к очевидцам прибавилась и Пенелопа… Какого черта она тут делает? Он не видел ее два года. Она ведь и знать не должна была, что он здесь, так? Нет, это не может быть реальностью.

Габриэль проморгался, чтобы избавиться от сухости в глазах и лучше рассмотреть посетительницу. Пенелопа была одета во все черное, как в день похорон Майкла. Но почему? Ведь женщине полагается носить траур лишь в течение полугода после смерти супруга. Пенелопе давно следовало отказаться от этой унылой одежды и подобрать себе что-нибудь более веселое, под стать возрасту. Разве настоящая Пенелопа не была бы сейчас одета во что-то более светлое?

Значит, это его воображение? Габриэль решил проверить: задать ей вопрос, ответа на который кроме подлинной Пенелопы и его самого никто не знает. Он мрачно усмехнулся. Дурак. Раз он знает ответ, так и придуманная им Пенелопа тоже. Чтобы выяснить правду, нужно найти другой способ.

Однако Габриэль не смог придумать ничего, кроме как подавить в себе остатки гордости и спросить напрямую.

– Ты настоящая? – прохрипел он в полном отчаянии. Жалкое зрелище. Но вероятно, если их беседа продлится достаточно долго, он сможет выяснить правду. Ведь если она поддельная, то рано или поздно скажет что-нибудь бессмысленное, абсурдное.

Пенелопа приподняла брови в легком удивлении, чуть наклонив голову.

– Ты… сомневаешься в этом?

Габриэль покачал головой, но даже это незначительное движение грозило вновь перевернуть его мир. Он беспомощно задержал взгляд на гостье, словно она была его опорой.