Сначала Милли подумала, что миссис Таунсенд не имеет возраста, как богиня. Но она действительно была очень молода, ей едва исполнилось двадцать.

— И я очень рада, что мы поспешили, — продолжала миссис Таунсенд. — И только когда мы высадились на английский берег, нам стало известно, что дата свадьбы уже назначена.

Мистер Грейвз, не желая потерять еще одного потенциального зятя из-за превратностей судьбы, потребовал, чтобы венчание состоялось, как только финансовое соглашение будет подписано. Но лорд Фицхью наотрез отказался. Он не может жениться, пока не закончит школу. Поэтому свадебная церемония была назначена на следующий день после окончания летнего семестра, до нее оставалось чуть больше двух недель.

— Наш брат прекрасный молодой человек — самый лучший из всех, — продолжала миссис Таунсенд. — Но он мужчина и поэтому ничего не знал о том, что необходимо делать в случае помолвки и свадьбы. Кроме того, он не мог руководить всем из Итона. Но теперь, когда я вернулась, мы быстро все уладим. Начнем с приема в саду, чтобы представить вас нашим друзьям, затем званый обед, чтобы отпраздновать помолвку, и, конечно, когда вы вернетесь после медового месяца, бал в вашу честь — то есть бал в деревне, потому что Лондон к тому времени опустеет.

Милли была крайне разочарована. Все оказалось совсем не так, как она предполагала. В ее сердце еще сохранялась тень надежды, вера в то, что прохладное отношение лорда Фицхью объясняется недовольством его родных тем, в какого рода брак он вынужден вступить, чтобы спасти их фамильное достояние.

Теперь, когда его сестры оказались добрыми и готовыми оказать поддержку, а миссис Таунсенд предложила использовать все свое влияние, чтобы помочь Милли войти в высшее общество, ей не на что было надеяться.

Этот брак уничтожит ее.

Она не могла бежать. Ей некуда было спрятаться. И свадьба должна была состояться через две недели.

Когда ее осенила спасительная идея, Милли только удивилась, как она не додумалась до этого раньше.

Или, возможно, додумалась за все те дни и ночи, прошедшие с тех пор, как стало ясно, что ей суждено стать женой лорда Фицхью. Пытаясь не зацикливаться на самом худшем, наверное, она планировала именно это.

Миссис Грейвз проснулась вскоре после того, как миссис Таунсенд объявила о своих планах относительно приема в саду, званого обеда и бала. Участия Милли больше не требовалось, и она могла свободно уточнять и улучшать свой план, притворяясь, будто прислушивается к обсуждению.

Потом подошло время вечернего чая и прогулки в павильон игроков Итона. Представление друзьям лорда Фицхью прошло для нее как в тумане. Милли была безмерно благодарна миссис Таунсенд, в чьем присутствии молодые люди с трудом могли произносить связные фразы. Не говоря уже о том, чтобы помнить, что лорд Фицхью не горит желанием жениться на этой серой мышке, которой их представляют.

Затем она попросила лорда Фицхью отойти на пару слов. Благодаря магнетическому влиянию миссис Таунсенд лорду Фицхью не оставалось ничего, кроме как отвести Милли на несколько шагов в сторону от возбужденных игроков в крикет, пытающихся произвести впечатление на его красавицу сестру. Шум окружающей павильон толпы обеспечивал Милли и ее жениху уединение, в котором они нуждались.

Он показался ей худощавее, чем она помнила, более настороженным, но голос его звучал спокойно:

— Чем я могу вам помочь, мисс Грейвз?

Неужели он всегда будет так говорить с ней, с этой педантичной отстраненной вежливостью?

— Я много думала о том, что вы сказали в тот день. Вы заставили меня лишний раз осознать, что меня принуждают к браку. У меня никогда не было другого выбора, я всегда знала, что единственный способ оправдать мое существование на этой земле — это стать средством, объединяющим имя Грейвзов с древним аристократическим семейством. Это нелепая цель. Но таковы уж обстоятельства нашей жизни, что мы должны забыть о себе и продолжать делать то, что от нас хотят, иначе нам обоим будет гораздо хуже. С вашим предшественником вопросов не было. Я должна была как можно скорее произвести на свет наследника. Но… могу ли я предположить, что вы не торопитесь стать отцом? — Он посмотрел налево. Милли не стала прослеживать его взгляд, но она не сомневалась, что если бы сделала это, то увидела бы юную леди, которую он любил.

— Наверное, вы правы, — сказал он. — У меня нет желания посещать детскую в ближайшее время.

— Я того же мнения. Я не хочу становиться матерью ни сейчас, ни через несколько лет.

— Так что вы предлагаете? Договор о неразмножении? — Мрачный юмор промелькнул в его голосе, но не в глазах.

— Что-нибудь чуть более исчерпывающее. Договор о свободе.

Он вскинул голову. Разговор, похоже, впервые его заинтересовал.

— Что вы имеете в виду?

— Мы произнесем свои обеты, а затем, пока не встанет вопрос о наследниках, будем жить свободно будто никогда и не стояли у алтаря. Заметьте, я ни словом не обмолвилась о вашем титуле. Здесь я не смогу вам помочь. Пока не найдете генерала, готового терпеть лорда в своих рядах, вам не сделать карьеру в армии. Но во всем остальном можете поступать, как вам угодно: путешествовать, проводить время с друзьями, ухаживать за всеми женщинами, которые вам нравятся. Поступайте в университет, если хотите. Вас не станет допрашивать ворчливая жена, когда вы будете возвращаться домой. Никакой ответственности, никаких последствий.

— А вы? Что вы станете делать?

— То же самое, за исключением очевидных различий, конечно. Есть вещи, которые добропорядочная девушка не должна себе позволять, и я собираюсь придерживаться тех же правил. Скажем так, я буду счастлива вести хозяйство в собственном доме, и мне не надо будет беспокоиться о том, как поладить со своим мужем — по меньшей мере в течение нескольких лет.

Он молчал. В лучах послеполуденного солнца его спортивная форма сверкала белизной, он был удивительно хорош собой.

— Ну, что вы об этом думаете?

— Звучит соблазнительно. Но в чем подвох?

— Никаких подвохов.

— Все хорошее рано или поздно кончается. — По его тону было заметно, что он не совсем ей поверил. — Когда же закончится срок этого договора?

Она не подумала об определенном временном пределе, только решила, что срок будет долгим.

— Как насчет шести лет?

Шесть лет — это, пожалуй, слишком. Но даже если он урежет срок наполовину, ей все равно хватит времени, чтобы вновь обрести веру в себя и чувство собственного достоинства.

— Восемь, — сказал ее жених.

«Он никогда не прикоснется к тебе, если у него будет выбор».

Ей пора бы стать нечувствительной к унижениям, сопутствующим этому браку. Но ее сердце сжалось от боли. Она расправила плечи и протянула ему руку, чтобы обменяться рукопожатием.

— Значит, договорились?

Он взглянул вниз на ее протянутую руку. На мгновение его невозмутимость дрогнула. Его лицо исказилось от возмущения — но только на миг. Дело было сделано. Брачный контракт подписан. У него не было выбора. Его желания не принимались в расчет.

Когда он снова встретился с ней взглядом, глаза его ничего не выражали.

— Договорились, — сказал он, пожав ей руку. Голос его был столь же бесцветным. — Благодарю вас. Ваша любезность превосходит все ожидания.

Внутри у нее все дрожало.

— Не надо благодарить меня. Я делаю это ради себя.

Более правдивых слов она никогда не произносила.

Глава 4

1896 год


Из-за затора на улице Милли с Хеленой так задержались, возвращаясь с чаепития в доме леди Маргарет Дирборн, что им едва хватило времени, чтобы переодеться, перед тем как отправиться на званый обед.

Фиц уже ожидал их внизу, когда они спускались по лестнице.

— Вы обе выглядите восхитительно.

Хелена не заметила никаких видимых изменений в облике своего брата-близнеца, который, должно быть, уже поговорил со своей Изабелл в первый раз за восемь лет. Но взгляд его задержался на жене дольше, чем обычно.

— Благодарю вас, сэр, — сказала Милли. — Мы должны поторопиться, не то непременно опоздаем.

Ее тон был тоном обычной жены, состоящей в обычном браке, в обычный день. Странно, что Фиц, как видно, никогда не замечал, насколько это необычно. Такие неизменно учтивые, но ничего не говорящие сердцу ответы звучали неестественно — по крайней мере для Хелены.

Разговор в экипаже по пути к дому Куинзберри тоже протекал обычно, перескакивая с одного на другое. В обществе все еще обсуждают побег их сестры Венеции с герцогом Лексингтоном. Консервированные продукты расходятся все в больших количествах. Хелена достигла соглашения с мисс Эванджелиной Саут, чьи прелестные книжки с картинками она давно хотела издать.

И только когда они свернули на улицу, ведущую к особняку Куинзберри, Милли спросила, словно ей пришла в голову запоздалая мысль:

— А как поживает миссис Энглвуд?

— Кажется, хорошо. Рада, что вернулась назад, — ответил Фиц. Затем, после короткой задержки, добавил: — Она представила меня своим детям.

Наконец-то Хелена заметила, как у него прервался голос. У нее сжалось сердце. Она помнила его безысходное отчаяние, когда он сообщил новость о своей неизбежной женитьбе. Она помнила слезы, струившиеся по щекам Венеции — и по своим собственным тоже. Она помнила, как трудно было не расплакаться на людях, когда она в следующий раз столкнулась с Изабелл.

— Должно быть, у нее красивые дети, — прошептала Милли.

Фиц посмотрел в окно.

— Да, очень. Исключительно красивые.

Милли точно рассчитала время для вопроса. В этот самый момент экипаж остановился перед резиденцией Куинзберри, и больше ни слова не было сказано об Изабелл Пелем Энглвуд или ее детях, когда они вошли в дом и приветствовали собравшихся друзей и знакомых.

К великому неудовольствию Хелены, виконт Гастингс тоже был здесь. Гастингс был близким другом Фица, и именно он сообщил ее родным об их романе — после того как обманом выманил у нее поцелуй под предлогом, что будет хранить ее секрет. Его бесстыдное объяснение состояло в том, что он обещал всего лишь скрыть личность ее любовника, а не молчать о самом романе.

К счастью, его не усадили рядом с ней за обедом — она не была уверена, что не ткнет его вилкой в глаз, если проведет рядом с ним более четверти часа кряду. Но после обеда, когда джентльмены вновь присоединились к дамам в гостиной, он, не долго думая, приблизился к ней.

Хелена сидела на кушетке вместе с Милли и миссис Куинзберри, которая сердечно приветствовала Гастингса, а затем, словно по тайному сговору, они с Милли поднялись и отошли в сторону, смешавшись с другими гостями в комнате.

Гастингс уселся на кушетку и положил руку вдоль спинки так, чтобы ясно дать всем понять, что он не хочет, чтобы к ним присоединился кто-нибудь еще.

— Вы выглядите расстроенной, мисс Фицхью. — Он понизил голос. — Ваша постель пустует последнее время?

Он прекрасно знал, что за ней следят более пристально, чем за ценами на фондовой бирже. Хелена не могла протащить хомячка к себе в постель, не говоря уже о мужчине.

— Вы неважно выглядите, Гастингс, слишком бледны, — сказала она. — Снова утратили способность доставлять английским красоткам удовольствие, к их великому разочарованию?

— Ах, вижу, вам знакомо это чувство разочарования, — усмехнулся он. — Я ожидал этого от Эндрю Мартина.

— Как ожидаете этого от себя, без сомнения, — язвительно сказала она.

Он демонстративно вздохнул.

— Мисс Фицхью, вы постоянно стараетесь меня очернить, а ведь я всегда только воспеваю вам хвалу.

— Ну что ж, мы все делаем то, что должны, — заметила она с ядовитой улыбкой.

Он не ответил — словами по крайней мере.

Большую часть времени она отвергала его без всяких колебаний. Но стоило ему бросить взгляд на нее с этой легкой усмешкой на губах и сотней грязных мыслей в голове, и она обнаруживала, что сердце ее начинает учащенно биться.

Он занимался греблей, когда учился в Итоне, а затем в Оксфорде, и все еще отличался мощным телосложением спортсмена. В ту ночь, когда он повздорил с ней по поводу ее романа, когда Хелена позволила ему прижать ее к стене и поцеловать, она очень отчетливо ощутила его силу и мускулистость.

— Я подыскиваю издателя, — неожиданно заявил он.

Ей пришлось сделать усилие, чтобы вырваться из плена воспоминаний об их полночном поцелуе.

— Я и не знала, что вы умеете писать.

Он укоризненно поцокал языком.

— Моя дорогая мисс Фицхью, если бы Байрон сегодня вернулся к жизни, он бы захромал на обе ноги от зависти к моему блистательному таланту.