Светлана Лубенец - Любовь в противогазе

– Но ведь ты же не…

– Почему же не… Я как раз…

– И что теперь?

– Ну… Я не знаю… Ты сам должен решить.

– Все-таки я ничего не понимаю, – опять вынужден был признаться Митя. – Зачем же тогда Лариса сказала…

– Потому что она воровка, эта Лариска! – горячо перебила его Ира. – Решила себе присвоить мою записку, вот! Но я ведь тебе доказала? Скажи, доказала?

– Пожалуй, – нехотя согласился Митя.

– Ну? И кого ты выбираешь? – Пенкина решила идти до конца.

– Я… я не знаю, Ира… Это все так неожиданно.

– Ладно, – смилостивилась девочка. – Ты, пожалуй, подумай до… следующего понедельника, потому что на выходные я уезжаю к бабушке. По-моему, времени достаточно, чтобы определиться. Правда ведь?

Митя кивнул. Ему очень хотелось бы, чтобы понедельник никогда не наступил. Так же, как и вторник. И особенно – среда и четверг с их кроссом и эстафетой в противогазах. Все выходные он специально просидел в Интернете. Если Пенкина вдруг расхочет ждать до понедельника и надумает позвонить, чтобы узнать о его решении, то у нее ничего не выйдет. Всякий знает, что дозвониться до того, кто сидит в Интернете, совершенно невозможно.

А Тасино воскресное утро началось с того, что она вспомнила, как вышла из себя, когда увидела Джека мирно разговаривающим с Любой Малининой. Странно все-таки, почему ей это было так неприятно? Все знают, что Малинина нравится Рудакову с пятого класса. И вообще, что такого ужасного в их разговоре? Разве он не имеет права с ней поговорить? Они наверняка говорили о том, какая хорошая у них получилась передача. Передача и правда хорошая. Есть что обсудить… А если они обсуждали не передачу? Тогда что? А вдруг Джек куда-нибудь приглашал Любку! Например, покататься в парке на машинках, как тогда ее, Тасю… Нет! Совершенно невозможно будет вытерпеть, если выяснится, что Джек катался с Малининой. Тася шлепнула по столу кулаком и решила, что в понедельник она опять постарается задержаться утром дома, чтобы накрасить ресницы. Какой ужас!!! Она вдруг поняла, что собирается красить ресницы не просто так, а для ротного командира Евгения Рудакова. А как же Митя? Да никак! Ему и так пишут всякие записочки. Ирка пишет! Змея! Специально, чтобы досадить ей, Тасе! Из-за Джека. Можно подумать, что она нравится Джеку… Ему Малинина нравится…

– Доченька! К телефону! – крикнула из другой комнаты мама.

Тася, тяжело вздохнув, пошла к аппарату.

– Это я, Женя… – голос в трубке показался Тасе похожим на Джеков, но она этому не посмела поверить и поэтому переспросила: – Какой Женя?

– Ну… Рудаков… Джек, в общем…

– Что-нибудь случилось? – спросила Тася. Ей очень хотелось, чтобы ничего не случилось, чтобы Джек позвонил ей просто так, спросить, как дела.

– Тут такое дело, понимаешь… Обсудить надо кое-что.

– Что именно?

– Ну… У нас ведь на следующей неделе эстафета…

– И что?

– Вот я и предлагаю нам с тобой… Ну… как командирам… класса… и роты… В общем, надо обсудить, как кого расставить на этапы, потому что силы неравны. Представляешь, что будет, если на один этап встанут Сенька, Митяй и еще парочка слабаков! Мы продуем в два счета!

Тася предполагала, что физрук с преподавателем ОБЖ уже давно все этапы продумали, но готова была общаться с Джеком на любой предмет.

– Да… Пожалуй, это действительно стоит обсудить, – сказала она. – Только вот… где?

– Можно, например, в парке. Ты не против? Заодно и на машинках можем еще покататься. Как тогда? Конечно, после обсуждения…

Конечно, Тася не была против. Они договорились встретиться после обеда, и Журавлева с трудом дожила до условленных 15.00.

В парке они сразу же забыли обо всех своих благих намерениях по обсуждению этапов, потому что воскресный день оказался все еще по-летнему теплым. В парке было весело и многолюдно. Все громко разговаривали, смеялись, пили газировку, объедались мороженым и сладкой ватой, и никто даже не думал обсуждать какие-нибудь серьезные проблемы.

Тася с Джеком сразу же свернули на дорожку, ведущую к аттракционам, и подошли к любимым своим машинкам. Народу было так много, что им пришлось выстоять в приличной очереди, поэтому они не стали ждать, когда освободятся две машинки, а забрались вдвоем в одну. Они рулили в четыре руки, хохотали и сталкивались с другими такими же весельчаками – и очень огорчились, когда их время закончилось. После машинок они катались на колесе обозрения, потом на качелях-лодочках и закончили аттракционом «Сюрприз». Когда они, покачиваясь, с закружившимися головами, вышли за ограду аттракциона, навстречу им попались Малинина с Дятловой.

– Этот аттракцион не зря называется «Сюрприз», – сказала Малинина, сверля Тасю колючим взглядом. – Никак не ожидала вас здесь встретить… вдвоем.

– Мы тут… того… этапы обсуждали… – промямлил Джек.

– Какие еще этапы? – усмехнулась Люба, а Ольга Дятлова придвинулась поближе, чтобы лучше было слышно.

– Такие! Эстафетные… в противогазах… – неуверенно продолжил Рудаков.

– А-а-а-а! Хорошее место! Особенно когда «Сюрприз» вниз ногами переворачивает, то очень хорошо обсуждать этапы с противогазами. Мы с Дятловой пробовали! Очень хорошо получается! Правда, Ольга?!

Дятлова яростно закивала. Вместе с ее головой закачались веселенькие пружинные рожки с розовыми шариками на кончиках.

– Ну… в общем, мы пошли… – сказал Джек. – Мы еще не все обсудили…

И они с Тасей, обойдя одноклассниц, пошли по дорожке парка. Все веселье как-то сразу куда-то улетучилось. Обоим казалось, что они в чем-то виноваты. Но вот перед кем? Не перед Дятловой же с Малининой! Первым не выдержал Джек. Он остановился посреди дорожки, посмотрел Тасе в глаза и сказал:

– Если честно, то я и не хотел ничего обсуждать… Я никак не мог придумать причину, чтобы тебя пригласить в парк. Вот и наплел про эстафету.

– Можно было бы и без причины пригласить, – тихо сказала Тася.

– И ты бы пошла?

– Пошла, наверно… То есть нет… Не наверно. Я точно пошла бы.

Стоит отметить, как провел выходные еще один учащийся седьмого «Д», а именно Сергей Раскоряда, который снова был полон желания распроститься со своей омерзительной кличкой. Поразить класс в бассейне ему не удалось, поэтому он решил блеснуть на сборке-разборке автомата Калашникова и на викторине по ОБЖ. Исходя именно их этих целей, он пошел в субботу в библиотеку и в читальном зале взял книгу об автоматическом оружии. Части автомата Калашникова он и так, в общем-то, неплохо представлял, но разглядывая глянцевые страницы хорошо иллюстрированной книги, выучил наизусть. На одном из разворотов был так хорошо показан порядок сборки, что Серега скоро понял: если разбудят ночью и сунут в руки разобранный автомат, он его соберет, еще досматривая последний сон.

С абонемента он взял домой все варианты имеющихся в библиотеке учебников по ОБЖ. Этот предмет никогда не считался в школе серьезным, поэтому с пятого класса у Сергея никогда никакого учебника по ОБЖ не было вообще. И ничего. Жил как-то, и даже «трояк» имел. В свете будущей викторины «трояк» выглядел настолько убого, что вечер субботы и все воскресенье Серега зубрил про стихийные бедствия, отравляющие вещества и порядки эвакуации. И это, заметьте, в то время, когда некоторые прохлаждались в парке или, как муха, бились во Всемирной паутине под названием Интернет.

Несмотря на нежелание Дмитрия Толоконникова, понедельник все-таки наступил. В школе он начался с очередных неприятностей на первом же уроке русского языка.

– Вы в пятницу писали диктант, – заявила русачка Алла Петровна, как будто cедьмой «Д» этого не знал. – И я не понимаю, – продолжила она, – куда делись две тетради: Иволги и Пенкиной! По-моему, они были на уроке. Что вы можете на этот счет сказать, девочки?

– Я сдавала! – тут же вскочила со своего места Лариса.

– Я тоже, – буркнула Пенкина.

Митя Толоконников с ужасом посмотрел на Иру. Она ответила ему взглядом, который означал только одно: «Видишь, на что я пошла ради тебя!»

– Поищите в своих сумках, – предложила Тася. – Может быть, вы не сдали… нечаянно… машинально…

– Вот-вот! Только учтите, если в ваших диктантах не будет ни одной ошибки, я ни за что не поверю, что вы их не сделали! Диктант был очень трудным! Даже Журавлева написала только на «четыре», – строго сказала Алла Петровна. – А если тетради вообще не найдутся, то это вам, седьмой «Д», обойдется в восемь штрафных очков: по два за каждую пропавшую тетрадь и еще четыре – за то, что прошляпили не простые тетради, а контрольные! Вы прекрасно знаете, что контрольные тетради на то и контрольные, что должны всегда находиться в школе, а не… непонятно где! Мало ли, сегодня нагрянет комиссия из РОНО и потребует показать ваши тетради, все до единой! Скажите на милость, что я должна буду им лепетать по поводу отсутствия диктантов Пенкиной и Иволги?! Я не хочу бледно выглядеть перед комиссией из РОНО!

– Но я же сдавала! – уже чуть не плакала Иволга. – Вспомните, Алла Петровна, я положила тетрадь и еще спросила у вас, как правильно пишется «семячки» или «семечки»! Ну… в шишках которые…

– Да… что-то такое было… – согласилась учительница. – Тогда я совсем не понимаю, куда делась твоя тетрадь!

– Я тоже не понимаю, – прошептала вконец расстроившаяся Лариса, села за парту, стараясь изо всех сил удержать подступающие слезы. Не только потому, что пропала тетрадь и классу угрожали штрафными очками, но еще и потому, что у нее были слегка накрашены ресницы. Будет очень стыдно, если по щекам побегут черные ручьи.

После русского в рекреации Джек опять собрал весь класс.

– Все! Мое терпение лопнуло! – заявил он. – Я объявляю войну тому уроду… или тем уродам, которые портят нам всю картину! Вы подумайте, стоит нам только преуспеть на каком-нибудь конкурсе, так на следующий же день нам раз – и подлянка! Итак! У нас три загадки: первая – кто спер ключи от кабинета информатики и запер нас в то время, когда надо было идти подтягиваться и бинтовать; вторая – кто подсунул любовную записку Митяю; третья – кто стянул контрольные тетради. Может быть, у кого-нибудь есть хоть какие-то соображения?

Мы-то с вами знаем, что соображения были как раз у тех, кто признаваться в них не собирался, а потому седьмой «Д» в очередной раз угрюмо промолчал.

И у Толоконникова, и у Раскоряки, конечно же, похолодело в животе при разглагольствованиях Джека, но хуже всех себя чувствовала при этом Ира Пенкина. Она понимала, что на того, кто взял ключи от кабинета, приходится всего одно преступление, а на нее – целых два: и записка, и тетради. С этими тетрадями получилась какая-то ерунда. Она совсем не хотела их выкрасть навсегда. Все дело было во внезапно обрушившейся на нее огромной любви к Мите. Она считала своим долгом доказать ему, что Лариска украла у нее «I Love You!». О том, чтобы собрать по кусочкам записку, не могло быть уже и речи, потому что Ира своими глазами видела, как Толоконников вытряс их из кармана в урну. А после диктанта как-то так удачно получилось, что она принесла свою тетрадь к учительскому столу сразу после Лариски. Она хотела аккуратно положить ее в стопочку, но увидела тетрадь Иволги, и план созрел в ее голове мгновенно. Пока Лариска базарила с русачкой про свои «семечки», Ира утащила ее тетрадь и не стала сдавать свою. О том, что тетради придется как-то возвращать, она тогда даже не подумала. А что делать теперь? Когда все утихнет, тетради можно, конечно, подбросить. А можно и не подбрасывать. Что такое «двойка» по русскому в свете нечеловеческой любви к Толоконникову? Ну… пропали тетради и пропали. Разве кто-нибудь подумает на нее, на Иру Пенкину?! Она никогда не была замечена ни в каких неблаговидных поступках. Ира уже почти совсем успокоилась, когда вдруг вспомнила: а Митя!!! Он же видел в ее руках тетради! И на русском он посмотрел на нее с таким ужасом в глазах! Все кончено! Он никогда ее не полюбит. Кому нужна такая преступница, из-за которой класс потеряет сразу восемь баллов! И осознание этого придавило ее огромным, как глыба, горем, хотя всего неделю назад о Мите Толоконникове она даже и не помышляла. Ирины нервы не выдержали, и она разрыдалась прямо в толпе одноклассников. Тася Журавлева, которая тут же забыла про недавнюю размолвку с подругой, вытащила ее из общей массы и, по-матерински приобняв за плечи, отвела к окну.

– Ира! Возьми себя в руки! – очень ласково сказала она. – Ты же не виновата, что какой-то подлец стащил ваши с Лариской тетради! Я тебя уверяю, что этот гад выбрал первые попавшиеся! Если бы ему подвернулась моя тетрадь, или Джека, или Малининой, он стащил бы не задумываясь! Он стащил бы всю пачку, если бы это не было слишком опасно!

Надо ли говорить, что при этих Тасиных словах слезы полились из глаз Пенкиной водопадом. Она уже готова была во всем признаться Журавлевой, чтобы не тащить этот тяжелый груз в одиночку, когда над ухом прозвучало: