— Что за бред? Какие уколы? Я…

Дверь распахнулась, и я почувствовала, как резко перестала дышать. Воздух тут же раскалился добела, наэлектризовался, завибрировал.

— Семеныч, это что блин тако… — пауза. Выдох. Сердце бьется у меня в горле. — такое..е..е?

Артур увидел и застыл на пороге. У меня заняло ровно секунду прийти в себя и продолжить бинтовать Ветлицкого.

— Анечка, туго бинтуете, — сказал тот, а я снова подняла глаза на Артура и тут же опустила. Он застыл, казалось, у него отнялся дар речи, а я мысленно умоляла его перестать на меня смотреть. Прекратить немедленно. В его взгляде можно было прочесть слишком много. Он должен перестать. Господи, пусть он перестанет. У меня от напряжения болел каждый мускул, пальцы отказывались гнуться, а слезы подступали к горлу комом, и я их глотала, умоляя себя успокоится.

— Чего застыл, Чернышев? Я понимаю баб, хммм… женщин год не видал, но не превращайся в соляной столб. Анечка, вколите ему от столбняка.

Я улыбнулась, но улыбка получилась деланной. Ветлицкий поднял робу у себя на груди и теперь я смазывала его ссадины на боку. Взгляд Артура я ощущала кожей, каждой порой на своем теле.

— Так у нас новая медсестра? Анечка?

Артур присвистнул, и я мысленно поблагодарила бога. Хорошо, правильно. Молодец, Чернышев. Да, именно так.

— Нифигасе! Анечка!

— Молчать, Чернышев, язык прикуси.

Ветлицкого увел дежурный, а конвоир усадил Артура на тот же стул и он оказался от меня так близко, что у меня голова пошла кругом. Я судорожно глотнула воздух, и отважилась на него посмотреть, и сердце тут же захлебнулось в немом крике отчаянной тоски. Наши взгляды встретились всего на секунду, но меня пронзило током, по телу прокатилась волна дрожи. Похудевший, под глазами круги, щеки заросли щетиной, взгляд колючий, пристальный. На костяшках пальцев ссадины. Я видела, как пульсирует вена у него на шее. Он нервничает не меньше меня.

— Так что там с моими анализами? — спросил Артур и посмотрел на меня, слегка прищурившись.

— Вас привели в санчасть с болями в пояснице и с высокой температурой неделю назад. Пришли результаты анализов. Мы с доктором думаем, что у вас острый пиелонефрит.

Брови Артура удивленно приподнялись.

— Даже так?

— Да. Это серьезное заболевание, при осложнении может и почка отказать. Мне нужно будет взять у вас повторный анализ и влить вам антибиотик внутривенно. Вы останетесь в лазарете на неделю под нашим пристальным наблюдением.

— Под вашим, Анечка, хоть на месяц. Я даже начну себя хорошо вести, и меня переведут к вам на работу.

Он усмехнулся, и я облегченно вздохнула. Артур мне подыгрывал. Он еще не понимал до конца что происходит, но вел себя правильно.

— Поработайте пальцами, сожмите в кулак и разожмите.

— Эх, я бы с вами, Анечка, не только пальцами поработал.

Кровь прилила к щекам. Хотела ответить, но меня опередил конвоир.

— Чернышев, только рыпнись мне, ясно?

— Да кто ж рыпаться будет, когда тут такая красавица.

Я попросила конвоира отойти к двери и свет не заслонять. Как только дотронулась до руки Артура, пальцы дрогнули, и он почувствовал. Я не удержалась, провела ладонью в перчатке по его горячей коже и тут же оглянулась на конвоира — тот смотрел в сторону коридора, а потом крикнул:

— Степаныч, чайку завари, будь другом.

Артур смотрел мне прямо в лицо, только пальцы в кулак сжал. Кровь было страшно брать. Одно дело на курсах учиться, а другое вживую вену проколоть. Его вену. У меня тряслись руки. Я чувствовала взгляд Артура: жадный, пробирающий до самого сердца. Уколола, посмотрела, как по тоненькой трубке потекла кровь в пробирку. Через секунду отложила пробирку на поднос и ввела в трубку антибиотик.

— Вам прописаны уколы три раза в день. Сегодня днем уколю и вечером, а потом уже завтра. Проведите его в палату.

— Руки, Чернышев.

— Санаторий в моем расположении. Эй, Ветлицкий, ты по мне не соскучился?

— Да пошел ты.

Я выдохнула и закрыла глаза, как только закрылась за ними дверь. Сердце билось так быстро, что мне казалось я сейчас в обморок упаду. Я сняла перчатки, помыла руки и посмотрела на себя в маленькое зеркальце на стене. Бледная как смерть, губы немного подрагивали. Зашел Семеныч с чашкой чая.

— Что уже закончили. Где этот упырь, который чаю просил?

Ну и жаргон у них, я усмехнулась, а по спине стекали ручейки холодного пота.

— Конвоир с Чернышевым останется?

— Нет, он его дежурному надзирателю передаст. Тому, что у двери палаты сидит. Они тут меньше за ними наблюдают. Здесь такого давления нет. Вот почему зэки так стремятся попасть в лазарет. Тут отдых, работать не надо и постели чистые, кормят лучше. Будь их воля — они бы все сюда перебрались. Как анализ? Взяла?

Я кивнула и показала на пробирку.

— Вот и отлично. Подпиши, и вон туда поставь. Вечером заберут. Я сейчас в город, а ты пока остальных осмотри. Этот с вирусной инфекцией ему нужно температуру померить и лекарство от кашля дать. А так можешь отдохнуть. Сегодня должно быть спокойно. Вечером, когда закончишь, все закрой и ключи на проходной оставишь. Все, я поехал. Если что не так пойдет, с рабочего телефона можешь мне звонить. Номер на бумажке под аппаратом оставил. Справишься?

— Справлюсь.

— Вот и ладненько. От Чернышева подальше держись. Он слишком горяч и неуправляем, его тут многие боятся. Если что — на помощь зови, его вмиг в карцер определят. Он там частенько бывает.

Я усмехнулась про себя. Мне бы поближе к нему, настолько близко, чтобы каждой клеточкой тела чувствовать.


Через полчаса я зашла в палату, стараясь выглядеть строго и не на кого особо не смотреть. Чернышев лежал на койке свесив ноги на пол и закинув руки за голову. Он смотрел на меня так же пристально как и все остальные. В дверях стоял дежурный с резиновой дубинкой наготове. Я подошла к пожилому арестанту с вирусной инфекцией и померяла ему температуру, потом посмотрела в его карточку и увидела. Что уже несколько дней его температура и общее состояние в норме.

— Вас уже завтра выпишут, ваши анализы в норме, температура третий день не повышается, а кашель пройдет очень скоро. Хотя вы можете приходить в санчасть за сиропом.

Я записала в карточку последние показания термометра и уже хотела отойти как вдруг зэк схватил меня за руку.

— Не выписывайте меня, богом заклинаю, мне обратно нельзя. Они убьют меня.

Я посмотрела в перекошенное лицо мужчины и вдруг поняла, что он не лжет — он и в самом деле напуган до смерти.

— Вам с врачом нужно поговорить. Я ничего решать не могу и…

— Напишите, что температура высокая — у меня анализы возьмут и еще недельку поживу, умоляю.

— Простите, но это не по уставу, я не могу лгать Семенычу. Вы успокойтесь, поговорите с ним завтра и я уверенна, что все наладится и…

— Сучка! В чем ты можешь быть уверенна?! Они меня живьем в параше утопят, ты мне могилу роешь.

— Заткнись, дед, не закроешь рот — я сам тебе закрою, — Артур говорил спокойно. Но зэк мою руку выпустил и глухо застонав, уткнулся лицом в подушку. А ведь Чернышева и впрямь уважают и боятся. Мне было странно видеть его таким — вжившимся в образ матерого зэка. Хотя в праве ли я его осуждать — он должен был выжить. Или стать такими как они или…

— Артурыч, за новую лепилу*1 вступился? Так ее кум*2 в оборот очень скоро пустит — он Зинкой не побрезговал, а на такую цыпу у него наверняка слюни потекли. Думаешь, она тебе даст, когда колоть будет или миньет забахает в виде профилактики от смермотоксикоза? — Ветлицкий ехидно засмеялся, ожидая реакции то ли моей, то ли Артура.

— Ты, сучара, говори да не заговаривайся, а то отвечать придется. Пропишешься в больничке на полгода с гипсом на всех частях тела. Как сам-то от спермотоксикоза избавляться будешь когда ни левой, ни правой не достать?

— Потухли там все! Быстро! — окрикнул дежурный. — не то из санатория повылетаете уже сегодня, подыхать в камерах будете.

Я посмотрела на Ветлицкого и еле удержалась, чтобы не заехать ему по разбитой физиономии. Видать за дело Артур его избил. Жалко мне его уже не было и слова Семеныча и Рыжова о том с кем я дело имею, начали приобретать более угрожающий смысл.

— Чернышев, процдемте ко мне в кабинет. Мне нужно вам задать несколько вопросов и измерить давление и температуру.

Ляпнула и сама своей смелости удивилась, бросила взгляд на дежурного, но тот уже снова читал газету. Артур встал с койки.

— Больше ничего мерить не будите?

— Ваши пошлые шуточки, Чернышев оставьте при себе. Вы тяжело больны и если будете продолжать так себя вести — я откажусь вами заниматься и вы очень скоро начнете корчится от болей.

— а вы не дадите обезболивающее.

— Вот именно, — ответила я, — идемте и прекратите паясничать.

— Строгая. Я таких люблю.

— Чернышев, слышал, что Аня сказала? Варежку прикрой.

— Замолкаю, начальник, замолкаю.

— Анечка, справитесь.

Нет, не справлюсь, вот наедине с ним останусь и с ума сойду.

— Конечно.

Как только за нами закрылась дверь кабинета, мы посмотрели друг на друга по-настоящему, и я почувствовала, что глядя в его синие, полные отчаянной страсти глаза, я медленно умираю от любви к нему и безумного счастья снова видеть его так близко.


32 ГЛАВА

ГЛОТОК СЧАСТЬЯ


Мы молчали. Хотя слова были не нужны. Брови Артура сошлись на переносице, челюсти сжались. Он дрожал от невероятного напряжения. Наши руки сплелись резко. Мы сжали пальцы друг друга до боли. Но нам она была необходима эта боль, чтобы почувствовать друг друга. Артур прижал мою ладонь к колючей щеке. Более чувствительной ласки, чем прикосновение к его коже в этот момент я бы не выдержала. За дверью послышался шорох, и я тут же метнулась за стол. Артур так и остался стоять напротив меня. Я открыла его карточку, взяла шариковую ручку.

— Давайте уточним — в течении этой недели вы испытывали боли в пояснице?

Я кивнула ему, давая понять, что именно он должен отвечать.

— Да, но терпимо.

Я быстро набросала на листе бумаги:

"Не задавай вопросов, просто делай то, что я скажу"

Подвинула к нему лист и ручку.

— У вас болит справа или слева?

— Везде болит.

"Какого черта ты вытворяешь?"

— Температура за это время поднималась, вы ощущали жар в теле?

— Смотрю на вас, Анечка, и ощущаю. Особенно в нижней части.

"Пытаюсь тебя отсюда вытащить"

— Чернышев, мы уже договаривались с вами.

— Вы сказали, а я не соглашался.

"Не выйдет. Уходи пока не поздно. Уволься, скажи что трудно. Оставь эту затею"

— Откройте рот и покажите язык.

— Вы будете осмотр всего тела делать или только горла?

"Поздно, механизм запущен. Я должна попробовать, без тебя не уйду"

— Всего тела, Чернышев, и без пошлых шуточек, ясно?

"Уходи, я сказал. Как тебе вообще эта идея в голову пришла?"

"Я же сказала, что ждать не буду. Я не могу без тебя, Чернышев"

"Дура, куда лезешь?"

Он снова сжал мою руку до боли, а я закрыла глаза, слезы наворачивались, и я уже не могла их остановить.

"Люблю тебя!"

"Знаю! Уходи!"

"Нет! Только с тобой"

— Температура повышенная, сейчас померяем давление.

"Ради чего такой риск? Зачем? Ты с ума сошла?"

Я открыла сумочку и достала фотографию дочери, протянула ему. Он взял дрожащей рукой. Время остановилось. Еще никогда я не испытывала такое острое желание прочесть его мысли немедленно. Артур посмотрел на оборот фотографии.

"Танюшке здесь исполнилось три месяца, и она очень ждет своего папу"

Артур погладил фотографию указательным пальцем, поднес к глазам, и я замерла в ожидании. Когда он посмотрел на меня, мое сердце дернулось и защемило. В его глазах — нежность. Непередаваемая словами, ошеломляющая нежность и восторг дикий, первобытный. Казалось еще мгновенье, и он завопит.

— Давление высокое. Вы должны побольше отдыхать. Никаких стрессов. Дайте я вас осмотрю.

Я встала из-за стола и подошла к Артуру.

— Поднимите рубашку. Здесь болит?

Дверь резко открылась и я даже не успела испугаться, краем глаза увидела, как Артур проворно схватил со стола записку и сжал в кулаке. Физиономия дежурного появилась в проеме, он посмотрел на нас обоих:

— Все нормально?

— Нормально. Вы, почему без стука заходите? Как к себе домой? Я больного осматриваю, обождите за дверью.

— Так не положено вам самим тут…, - пробормотал дежурный, он опешил от моей резкости.