какой ты, по его мнению, заслуживаешь. Драгоценные

камни украсят ножны и рукоять меча сразу по твоему

возвращению. Он велел передать его тебе как знак

9

милости, восхищения твоим мужеством, с пожеланиями

успеха.

Эндрю какое-то время не мог ничего выговорить. Ему

не нужны были пояснения, чтобы убедиться: перед ним

истинный шедевр оружейного искусства. Он подошел к

Джеффри

и

благоговейно

поднял

громадный

обоюдоострый меч. Тот оказался настолько удобным,

что казался продолжением его руки.

—

Потрясающе! — выдохнул Эндрю.

—

Я знал, что ты сумеешь оценить его.

—

Когда я должен выехать?

—

Чем скорее, тем лучше. События движутся к

кровавой развязке, и каждая минута на счету. У тебя

слишком мало времени на прощание, и я боюсь, что

многие леди останутся неутешными по случаю твоего

отъезда. Сочту за честь выразить им твои глубочайшие

сожаления.

Эндрю ответил широкой ухмылкой, мгновенно

преобразившей его лицо, добавившей в него тепла,

которое, как солнце, осветило изнутри его суровую

красоту.

—

Я отправлюсь с рассветом. Это тебя устроит

мой любезный, хотя и не в меру навязчивый друг?

—

Вполне.

—

Ну, полагаю, ты предложишь мне еще вина, и

мы присядем, чтобы обсудить детали.

—

Обсуждать нечего. — Джеффри засунул руку в

карман камзола и вытащил небольшую связку бумаг. —

Здесь все, что требуется. Внимательно прочитав все эти

бумаги, ты, твердо запомнив их содержание, тут же их

уничтожишь.

10

—

Это надо понимать так, что существуют люди,

которые... не разделяют твоих целей.

—

Существуют... по ту и по эту сторону.

Достаточно сильные для того, чтобы ты имел основания

серьезно опасаться за свою жизнь. Скажу прямо, без

околичностей: с некоторыми из наших связных

произошли э-э... дорожные происшествия. И там, и здесь

хватает посторонних ушей, и меньше всего я желал бы,

чтобы сведения о твоем задании перестали быть

секретом. Будь предельно осторожен, друг мой,

осторожен и бдителен. Следи за каждой тенью и

каждым шорохом и никогда не оставляй свою спину

неприкрытой.

— Не беспокойся.

Эндрю сунул бумаги под рубаху, поближе к телу,

затем взял меч, подержал, любуясь им, и вложил лезвие

в ножны.

Джеффри протянул руку, и Эндрю пожал ее; так

друзья выразили уважение и привязанность друг к

другу, преданность стране и королю.

Погруженный в свои мысли, Эндрю скакал по темным

и гулким улицам ночного города. Он не испытывал

страха, но ощущение громадной ответственности,

возложенной на него, тяготило. Привязав лошадь у

дверей

дома,

он

отправился

наверх,

чтобы

приготовиться в дорогу.

Он не стал будить слуг, кроме старого верного

Чарлза, состоявшего при нем со времен отрочества.

—

Сэр, что значит вся эта спешка? Что-нибудь

приготовить? Может быть, я должен вас сопровождать?

11

—

Нет, Чарлз. Ты остаешься. Эту поездку мне

придется предпринять в одиночестве. Приготовь лишь

немного провизии. Я предполагаю, по возможности,

скакать без остановок. Чем меньше людей меня увидят,

тем лучше.

—

Вы отправляетесь один?!

Чарлз был озадачен и обеспокоен. Он так долго

служил сэру Эндрю, что у него в голове не

укладывалось, как это хозяин может отправиться куда-

то без него.

—

Увы, да.

Эндрю сдержал улыбку, не желая обидеть преданного

слугу.

—

Когда ждать вас обратно?

—

Это зависит от... от стольких обстоятельств, что

лучше об этом не говорить. Позаботься обо всем здесь,

Чарлз. Хозяйство и все мои дела оставляю в твоих

надежных руках. — Наклонившись к слуге, он

прошептал ему на ухо: — Я еду по поручению короля.

Что бы ни произошло, Эндрю мог быть твердо уверен

в одном: о его делах от Чарлза никто и ничего не узнает,

верный слуга скорее умрет, чем проговорится.

Чарлз стоял и смотрел, как Эндрю облачается в

темно-коричневое поношенное платье, которое он

надевал только в тех случаях, когда ему приходило в

голову заняться физическим трудом или пофехтовать.

Закрепив меч на перевязи, Эндрю обернулся и чуть не

расхохотался: такое недоумение и любопытство было

написано на лице Чарлза.

Тот кивнул и застыл, прислушиваясь к удаляющемуся

звону хозяйских шпор в прихожей и длинном коридоре,

ведущем к двери. Подойдя к окну, Чарлз поглядел

12

сверху, как Эндрю затягивает подпругу и вскакивает в

седло.

Он отправился в дорогу, снаряженный лишь

совершенно необходимыми вещами, так что определить

его

принадлежность

к

высшему

английскому

дворянству было абсолютно невозможно, и, если бы с

ним произошло что-то плохое, вероятнее всего, никто

никогда не узнал бы, что с ним стряслось.

Копыта коня застучали по дороге, и скоро цокот их

растворился в ночи. Чарлз стоял и смотрел в темноту,

пока она не поглотила хозяина.

Пять недель спустя

Когда утром две армии с грохотом сошлись, солнце

горело в голубизне небес как драгоценный камень.

Теперь день клонился к вечеру, и верхушки холмов

касались нижней части ослепительного диска. Клейкая

листва переливалась в лучах заходящего светила,

провозглашая приход поздней шотландской весны;

изнурительная схватка близилась к завершению.

Немного в стороне, к северу от поля битвы, одинокий

всадник, Яков III Шотландский, сухими, воспаленными

глазами смотрел, как армия мятежников, возглавляемая

его сыном, медленно, но верно идет к полной победе.

Прозрачная вода речки окрасилась кровью бойцов,

сохранивших верность своему королю. Рыцари и

горожане стояли плечом к плечу и жертвовали своими

жизнями во имя верности трону.

Яков III и поныне мог бы жить в мире и

благоденствии, прояви он большую государственную

мудрость или хотя бы способность удерживать в каких-

13

то рамках свою скупость, но безудержная жадность

ввергла его в столкновение с могущественным

семейством, живущих в приграничье, Хоумов, а

союзниками последних стали не менее могущественные

Хепберны и Мак-Адамы. Первым делом мятежники

захватили Данбар и Стерлинг.

Король послал на битву самых близких своих друзей,

готовых пойти ради него на смерть. Но час назад все

стало ясно, и он почувствовал вкус поражения,

подобный вкусу пепла. Он велел своим сторонникам

покинуть поле боя, а сам в одиночестве взирал на ужас

финальных аккордов проигранной битвы.

Конь, на котором он восседал, был крепок и вынослив

и вполне мог доставить его в безопасное место, хотя сам

всадник был в старых, потускневших от времени

доспехах, одетых для маскировки.

Яков III понимал: битва окончена и, узнай его кто-то

из врагов, никто и гроша не даст за жизнь венценосной

особы. Его несколько утешало то обстоятельство, что он

найдет убежище в Англии и, более того, сможет заново

собрать там свои силы, чтобы вновь сразиться с

противником... Да, именно так, хотя врагом являлся его

собственный сын, изменивший отцу и домогавшийся

короны... На глазах короля выступили слезы, и

вчерашний владыка, скрипнув зубами, пробормотал

страшное проклятье в адрес сына.

Спустя мгновение он расправил плечи и, развернув

коня, с места пустил его в галоп; сильное животное

несло его навстречу надежде, что с новыми силами и

армией он сможет нанести сыну поражение и

рассчитаться за ужас и унижение этого дня.

14

Узкая и грязная дорога, по которой скакал всадник,

шла вдоль реки. Еще немного — и он добрался до

брода. Отыскав переправу, король пустил лошадь прямо

в реку, взметнув столб брызг; конь, чувствуя, как

неуверенно всадник держит поводья, встревоженно

захрапел. На другой стороне реки располагалось

несколько домов, и он предполагал миновать их, не

останавливаясь, но судьба рассудила иначе. За

ближайшим поворотом ему попались две женщины,

несущие воду из колодца. Когда перед ними возник

всадник на бешено несущемся коне, обе они взвизгнули,

испуганная лошадь встала на дыбы, суча передними

ногами по воздуху, и седок с тяжелым стуком рухнул на

землю. Испуганная лошадь поскакала дальше, а две

невольные

виновницы

происшедшего

боязливо

приблизились к лежащему на земле человеку.

—

Мама! — воскликнула та, что помоложе.

—

Тсс! — осекла ее женщина постарше и

опустилась на колени перед лежащим.

Яков с величайшим трудом открыл веки; он

попытался заговорить, но не смог.

—

Беги за отцом, — приказала пожилая женщина.

Через минуту-другую девушка вернулась с отцом, и

они втроем с величайшим трудом перенесли незнакомца

на траву. Когда удалось стащить с его головы шлем,

крестьянин остолбенел.

—

Король! Нужно помочь ему.

Но

сразу

же

после

его

слов

раздался

приближающийся топот. Женщины бросились на

дорогу, чтобы задержать всадников. С облегчением они

разглядели, что один из них одет в длинные одежды и

рясу и, судя по всему, является служителем церкви.

15

—

Отец! — закричала она. — Святой отец!

Тот свесился с седла.

—

Что ты хочешь сказать мне, женщина?

—

Это прямо-таки благословение Господне, что вы

оказались здесь, святой отец. Тут один рыцарь упал с

лошади и разбился. Муж опасается, что он при смерти и

ему нужен священник.

Незнакомцы обменялись взглядами, в которых

сквозил азарт погони. Лжепастырь направился за

женщиной к лежащему на земле королю.

—

Оставь нас! Если он захочет исповедаться,

чтобы получить отпущение, нам необходимо побыть с

ним наедине.

Глава семейства поднялся с колен, оставив короля

лежать. Прищурившись, он смотрел на того, кто отдал

ему приказ, и тут же, с выступившей на лбу испариной,

заторопился к жене и дочке и, ухватив их за руки,

поволок прочь.

—

Живо, — хрипло шептал он. — Нам здесь

нечего делать.

«Священник» стал на колено, не удержавшись от

торжествующей улыбки. Вот тот, кого они ловили и

неожиданно быстро и легко заполучили в свои руки!

Голова короля была свободна от шлема, его густые

волосы смялись, на лбу мерцали капельки пота, глаза —

полуоткрыты. Но преследователь узнал его с первого

взгляда, даже в неверном свете угасающего дня.

«Священник» склонил голову и вытащил из-под рясы

длинный и тонкий кинжал. Старые доспехи были

расстегнуты на груди, и именно туда сильная и жестокая

рука нанесла короткий удар. Глаза короля раскрылись, и

он узнал убийцу, с его именем на устах он умер.

16

«Священник» завернул короля в плащ и оставил

мертвое тело, приблизившись к маленькому семейству,

безмолвно стоявшему в отдалении.

—

Он скончался, но успел очистить душу на

исповеди. Мои люди позаботятся о нем, так что можете

идти по своим делам, дети мои.

Те кивнули, глядя, как закутанные в плащи люди