Шерри Семан - Любовница коменданта

Затем я достал чемодан, отобрал необходимые мне вещи и быстро собрался, напялив на себя все, что оказалось возможным унести под пальто. Остальную одежду я побросал в шкаф, а пустой чемодан задвинул под кровать, после чего запер дверь изнутри на ключ и цепочку и выдернул из розетки телефонный провод. Когда я открыл окно, в лицо мне ударил холодный ночной воздух. Протиснувшись в узкое отверстие, я без особого труда добрался до пожарной лестницы. Кое-где в окнах гостиницы горел свет. Настороженно ловя в ночной тиши каждый звук, я проворно спускался вниз, а когда до земли оставалось несколько футов, спрыгнул с лестницы и затаился у стены. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что поблизости никого нет, я направился к своей машине.

На всякий случай я не стал включать фары, пока не отъехал на почтительное расстояние от гостиницы. Я мчался на бешеной скорости. Нет, мною двигала не трусость, а чувство самосохранения. Любой на моем месте поступил бы точно так же. Ибо инстинкт самосохранения присущ человеку от рождения. И он неизменно срабатывает в минуту опасности.

— Ты можешь оказать мне услугу? — обратился я к Дитеру.

— Зачем ты спрашиваешь? Конечно. Что от меня требуется?

— Цианид.

— Цианид? Циклон-Б?

— Да нет, при чем тут евреи? Мне нужны таблетки цианистого калия.

— Для твоей любовницы?

— Нет.

— Почему ты не хочешь ее пристрелить? — спросил Дитер. — Это было бы проще и быстрее.

— Это не для нее. Для меня.

— Ты шутишь, Макс? За каким чертом тебе это нужно?

— Я не смогу выдержать того, что нам предстоит.

— Сможешь, Макс. Как и все мы.

Я покачал головой. Дитер вылил остатки вина себе в бокал и выпил.

— Так как с моей просьбой?

— Перестань, Макс.

— Дитер, я никогда ни о чем тебя не просил.

— У тебя просто-напросто расшатались нервы, Макс. Из-за болезни Ганса. Из-за выдвинутого против тебя обвинения. Из-за того, что линия фронта приблизилась к нам вплотную.

— Дело не в этом.

— Мне понятно твое настроение. Честно говоря, я не знаю, что было бы со мной, окажись я на твоем месте. И все-таки, не вешай нос, все образуется. Рано или поздно все улаживается.

— Ты не понял меня. Ты не хочешь меня выслушать.

— Уверяю тебя, все образуется. Ты выкрутишься. Мы все выкрутимся.

— Ты можешь достать для меня таблетки? Через своего двоюродного брата?

— Существуют другие способы.

— Хотя бы три штуки. Этого будет достаточно.

— Мы прорвемся, Макс.

— Послушай, ты можешь раздобыть для меня хотя бы три таблетки?

— Почему бы тебе не удрать в Южную Америку? — спросил Дитер. — Многие намерены поступить именно так.

— Послушай, мама, это очень важно. Ты слушаешь меня?

— Да, да, Ильзе, — ответила Марта, вытерев личико Гансу и вынимая его из ванны. — Теперь полезай ты.

— Сначала послушай.

— Полезай в ванну.

— Послушай.

Марта завернула Ганса в пушистое полотенце и передала мне.

— Ну, что еще? Что ты хотела мне сказать?

— Это мыло — еврейское? — спросила Ильзе.

— Какое?

— Это еврейское мыло?

— Что за глупости! Евреи не моются в нашей ванне и не пользуются нашим мылом.

— Ты не понимаешь, мама. Я спрашиваю: правда, что это мыло делают из мертвых евреев?

— Макс, что она болтает?

— Я никогда не слышал ничего подобного.

Я взял Ганса поудобнее, чтобы не намочить себе рубашку. Малыш извивался у меня на руках. Голенькая Ильзе стояла возле ванны, уперев руки в бока.

— Не представляю, откуда она это взяла, — сказал я.

— Кто сказал тебе про мыло? — спросила Марта.

— Домработница.

— Когда?

— Утром, когда она мыла пол, — объяснила Ильзе. — Она сказала…

— Ты должен ее уволить, Макс.

— Она неплохо справляется со своими обязанностями.

— Я не желаю, чтобы она находилась рядом с детьми.

— Скорее всего, Ильзе не так ее поняла.

— Я поняла все правильно. Она сказала…

— Я не желаю видеть в своем доме заключенную.

— И что она сказала про мыло, Ильзе?

— Она сказала, что мыло делают из жира мертвых евреев.

— О, Боже. Ты слышал, Макс? Я требую, чтобы духа этой еврейки не было в моем доме.

— Она не еврейка. Она полька.

— Какая разница!

— И еще она сказала…

— Я хочу, чтобы ты выписал домработницу из Берлина.

— Ты знаешь, что это невозможно. Хорошо, я подыщу вместо нее кого-нибудь еще.

— Только не из заключенных.

— Можно подумать, что в моем распоряжении есть кто-то, кроме заключенных.

— Я сыта заключенными по горло.

— Хорошо, я найду кого-нибудь.

— Только не еврейку!

— Я уже сказал, что найду кого-нибудь.

— Так это правда, что мыло делают из евреев? — в который уже раз вопрошала Ильзе.

— Мне необходимо переговорить с вами, — сказал мне администратор гостиницы.

— Вот как? — удивился я. — Если речь идет о счетах…

— Нет, нет, вовсе не о счетах, — поспешил успокоить меня администратор. — Со счетами все в порядке. Речь идет об одном господине.

— О каком еще господине?

— Который интересуется вами. Весьма, если можно так выразиться, неприятный субъект.

— Неприятный?

— Да. Это явно человек не нашего круга, — пояснил администратор.

— Он разыскивал меня?

— И весьма настойчиво. В последнее время он по нескольку раз на день наведывается сюда. И каждый раз расспрашивает о вас у портье. Интересуется, не съехали ли вы еще отсюда.

— Он сейчас здесь?

— Только что он разговаривал с портье у конторки.

— Ну что ж, — сказал я, вставая. — Давайте прямо сейчас и выясним, что ему нужно.

Администратор кивнул и проворно зашагал со мной в холл. У конторки никого не было. Он подошел к портье и о чем-то его спросил. Портье показал рукой на дверь ресторана. В ответ на следующий вопрос администратора портье покачал головой. Тем временем в холле появилось несколько молодых постояльцев в белых шортах и майках с теннисными ракетками в руках. Весело болтая и смеясь, они направились в ресторан. Администратор вернулся ко мне.

— Кажется, он уже ушел, господин Хоффманн. Судя по всему, пока я разговаривал с вами, он заглянул в ресторан и сразу же ушел. Извините, возможно, я поступил опрометчиво, подойдя к вам в его присутствии.

— Спасибо, что вы предупредили меня, — сказал я, глядя сквозь стеклянные двери на оживленную улицу.

— Портье говорит, что он очень торопился.

— Это не имеет значения. Я все равно сегодня уезжаю.

— Печально слышать это, господин Хоффманн. Надеюсь, ваш отъезд не связан с какими-то неприятностями?

— Просто у меня возникли неотложные дела.

— Ну, в таком случае я спокоен. Надеюсь, вам понравилось у нас. Если случится снова быть в нашем городе…

— Разумеется. Ваша гостиница вне конкуренции, — сказал я, и он расплылся в улыбке. — Пришлите ко мне в номер боя, чтобы он снес багаж. Меня ждут срочные дела. Я тороплюсь.

— Все-таки приятно, когда тебя никто не торопит и не нужно то и дело смотреть на часы, — сказал Дитер. — В прошлый раз мы разошлись только в пятом часу утра.

— И он все время был с вами?

— Да, — ответил Дитер. — Он никуда не спешил и был в отличном настроении. Постоянно шутил.

— Ильзе, попроси маму принести нам еще бутылочку вина, — сказал я дочке, и она побежала к дому.

Через несколько минут Ильзе вернулась.

— Мама уже идет.

Марта шла к нам по садовой дорожке. Она подала мне бутылку и штопор.

— Я предвидела, что вы попросите еще вина, — сказала она.

Дитер поднял Ганса с расстеленного на траве одеяла. Ильзе рвала цветы и делала маленькие букетики для своих кукол, которых усадила рядком на траве. Сидя на коленях у Дитера, Ганс перебирал пальчиками пуговицы его мундира и с любопытством разглядывал его медали. Я справился с пробкой и вручил бутылку Марте. Она наполнила наши бокалы и разрезала сливовый пирог.

— Я никогда не думал, что он способен острить, — признался я.

— Что ты! Он был неистощим на забавные истории, — сказал Дитер, покачивая перед Гансом своим Железным Крестом. — Особенно после кинофильма.

— А какой фильм вам показывали? — поинтересовалась Марта.

— Какую-то американскую комедию. Но меня больше интересовало, что он говорит.

— Конечно, — подхватил я, — я прекрасно тебя понимаю.

Ильзе подбежала ко мне и высыпала мне на колени горсть венчиков полевых цветов.

— Какие красивые цветы! — воскликнула Марта.

— Посмотри, папочка, — сказала Ильзе.

— Он — очаровательный собеседник, — продолжал Дитер, позволив Гансу взять в руки свой Железный Крест. — Необычайно интересный. Яркий.

Марта положила ему на тарелку еще один кусок пирога.

— Посмотри, папочка, — тормошила меня Ильзе.

— В самом деле, папочка, разве ты не видишь, какие красивые цветы принесла тебе Ильзе? — сказала Марта.

— Вижу, — проговорил я и погладил Ильзе по голове. — Моя прелестная малышка принесла мне прелестные цветы.

— Его карьере можно только позавидовать, — добавил Дитер.

— Он обладает необходимой твердостью, — заметил я.

— Да, — согласился Дитер. — Твердости ему не занимать.

Марта подошла к Дитеру и, беря у него Ганса, сказала:

— Дядя Дитер, Ильзе и вам принесла цветы.

— Спасибо, душечка, — улыбнулся Дитер.

— Это ангел… ангел… — Ильзе запнулась.

— Ангелика, — подсказала Марта.

— Да, это ангелика, — выговорила девочка.

— Чудесные цветы, — подхватил Дитер.

Марта отняла у Ганса Железный Крест, который он умудрился засунуть в рот, и вытерла его передником.

— Посмотри, папочка, — сказала Ильзе.

— Да, очень красиво.

— Он заявил: «У нас не должно быть жалости к тем, кто обречен на истребление», — процитировал Дитер, улыбаясь Марте, вернувшей ему его Крест.

— Просто удивительный человек.

— Надеюсь, когда-нибудь и мне посчастливится лично пообщаться с ним, — сказал я, — в такой же обстановке.

— Да, — резюмировал Дитер. — Это незабываемое впечатление.

— Они обречены на истребление, — сказал я. — Вы понимаете это?

— Да, господин комендант, — отвечали охранники.

— По-видимому, не совсем понимаете. До меня дошли слухи, что вы поддерживаете с ними чуть ли не дружеские отношения.

Охранники стояли передо мной навытяжку, вскинув головы и приставив к ноге винтовки. Их круглые физиономии были небриты. У двоих на форме отсутствовало по пуговице. От одного разило алькогольным перегаром. Адъютант подал мне папку с приказами. Я отыскал нужную бумагу и продолжал:

— Трое из вас уже успели получить выговор.

Охранники молчали.

— Меня не устраивает такое положение.

Я вернул папку адъютанту. Сколько раз мне приходилось иметь дело с такими типами: пустые глаза, пустые кошельки, пустые головы. Должно быть, новобранцы. Я укоризненно покачал головой и прошелся перед ними.

— Я понимаю, сколь велик ваш соблазн, — продолжал я, не выпуская из руки дубинки. — Многие из здешних узников — люди богатые. Но мы должны проявлять выдержку.

Они кивнули своими пустыми головами.

— Мы должны научиться подавлять свои человеческие слабости. И стараться быть лучше, чем мы есть на самом деле.

Они снова кивнули.

— Если так будет продолжаться, мне придется сделать вывод, что вы не понимаете элементарных принципов национал-социализма.

Все, как один, уставились на меня. Охранник, от которого разило алкогольным перегаром, провел по губам тыльной стороной ладони.

— Я буду вынужден расценить ваше поведение как неуважение к законам нашего государства.

Кто-то из них заморгал, поедая меня глазами. А пьяный охранник изо всех сил выпучил глаза, как видно, для того, чтобы они не закрылись. Он едва держался на ногах. Когда я вернулся к столу, адъютант захлопнул папку с бумагами, которую все это время держал в руках.

— Если вы будете продолжать в том же духе, мне придется подвергнуть вас наказанию. И временно посадить под арест. Вы поняли меня?

— Да, господин комендант, — хором ответили они.

— Можете идти.

… — Господин комендант! — донесся снизу голос девушки. — Господин комендант!