На новой должности он начал претворять в жизнь многочисленные проекты, которые задумал еще во время прежнего пребывания в Галифаксе, — строительство новых казарм, нового госпиталя, дома для старшего по званию генерала, нового и более солидного дома для Уэнтвортов. Неудивительно, что письма сэра Джона Уэнтворта в Англию продолжали содержать высокие похвалы герцогу.

В результате строительства существенно улучшились жизненные условия простых людей, сам же город значительно разросся и похорошел.

Эдуард больше не устраивал ранних военных смотров на плацу, хотя по-прежнему вставал на заре и работал за письменным столом до полуночи, несмотря на то что теперь у него был личный секретарь и пятеро помощников. Он лично просматривал каждое письмо, изучал каждый приказ и тщательно вникал в детали любого дела, прежде чем одобрить его, снабдив собственными комментариями.

Жюли глубоко озаботилась здоровьем Эдуарда. Он мало спал, почти не упражнялся и начал жаловаться на желудочные боли. Долгие зимние месяцы оба страдали частыми простудами и бронхитами. Жюли понимала — если бы герцог хоть ненадолго сделал перерыв и позволил себе немного побездельничать, оба существенно поправили бы свое здоровье.

Эдуард надеялся, что ему удастся сделать месье де Салабери своим адъютантом, благодаря чему семья де Салабери могла бы переехать в Галифакс, чего так страстно желала Жюли. Однако после отказа правительства, лучшее, что мог сделать герцог для своего друга, — это назначить его суперинтендентом территории краснокожих.


В это было почти невозможно поверить. Это казалось фантастикой, но… снаряжение, повторно заказанное, оплаченное и находящееся в пути, тоже было утрачено — судно «Фрэнсис» потерпело крушение неподалеку от Соболиного острова.

Эдуард окончательно пал духом. Ему казалось, что он обречен жить в вечном дискомфорте, в вечной нехватке вещей, необходимых для культурного и образованного джентльмена… для герцога и члена королевской семьи, наконец. И еще он страшно тосковал по родине.

Жюли искренне сочувствовала любимому.

— Что сделать для тебя, мой герой? Я всегда с тобой. Всегда буду — в Канаде или в Англии.

В ответ Эдуард высказал то, о чем думал последнее время:

— Теперь, когда союз между Великобританией и Ирландией вступит в законное действие с 1 января будущего года, им понадобится главнокомандующий…

— И вы, сэр, охотно приняли бы это назначение?

— Да. А ты не находишь, что я обладаю для этого всеми необходимыми качествами? Я опытный солдат, меня уважают подчиненные…

— Разумеется, сэр. И я добавлю еще одну существенную деталь — вы с пониманием относитесь к католикам. Вы доказали это здесь.

Эдуард улыбнулся:

— Вы правы, мадам, очень даже правы. И я обязательно напомню об этом обстоятельстве своему отцу.

— Ты собираешься написать ему? Будешь просить о возвращении?

— Да, буду. Я глубоко разочарован тем, что не был удостоен чести стать губернатором Канады. Возможно, более высокой чести я удостоюсь дома. — Он немного помолчал. — Англия тоже находится под угрозой нападения. Мощь и влияние Наполеона на континенте почти достигли апогея. В своем письме я намерен особо подчеркнуть еще один момент, а именно что я готов принять любой ответственный военный пост… но я чувствую и уверен, что стану главнокомандующим вооруженных сил Ирландии.


На его письмо пришел ответ, в котором милостиво сообщалось, что Эдуард и мадам Жюли де Сен-Лоран могут вернуться в Англию на судне «Ассистанс», которое будет предоставлено в их распоряжение.

3 августа 1800 года Жюли, сидя в карете де Салабери, наблюдала, как Эдуард марширует во главе войска к стоящему у причала судну. Как хорошо выглядел он, несмотря на недавнее нездоровье! Больше не суровый и не мрачный, Эдуард улыбался и кланялся гражданам, выстроившимся вдоль улиц. Они пришли попрощаться с ним — ведь он и мадам прожили в Канаде почти десять лет.

Какой блестящий офицер, как браво шагает он впереди своих солдат, которые сегодня тоже выглядели особенно подтянутыми, аккуратными и даже были подстрижены.

Да, этот человек сделал много хорошего для города. И как же было не полюбить его, если его последним добрым делом стала закладка камня для церкви и для здания масонской ложи?

Впрочем, солдаты, маршируя за герцогом, как никто, чувствовали радостное возбуждение. С его отъездом им наступит послабление в дисциплине. Конечно, герцог добрый и великодушный. Разве не отменил он восемь из одиннадцати смертных казней, объявленных за дезертирство и подстрекательство к мятежу?

Потом было трогательное прощание с де Салабери. Когда еще они встретятся вновь? Конечно, они будут переписываться, как и раньше, и дети де Салабери будут навещать их в Англии… особенно юный Эдуард, их крестник, которого герцог обещал взять под свое начало.

Глава 6


Приехав в Лондон в конце августа, они узнали, что их величества, принцессы и весь двор уехали жить в Веймут, так как мирная, спокойная обстановка этого места была рекомендована врачами королю, чье состояние вновь вызывало опасение.

Эдуард решил не терять времени даром. Если он хотел получить пост в Ирландии, то просить об этом отца нужно немедленно. Но согласится ли Жюли остаться одна в Найтсбридже? Ведь он не может поехать вместе с ней ко двору без приглашения.

— Конечно, я останусь, mon chйri. К тому же здесь у меня столько дел! Мне не терпится поскорее нанести визит милой миссис Фитцхерберт… — Она весело рассмеялась. — Я ведь должна узнать, насколько правдивы слухи.

Встреча дам сопровождалась смехом и слезами.

— Ma chиre, Мария, какой обворожительный и счастливый у вас вид!..

— Ah, Julie, ma petite, c'est l'amour… [7]

Обе рассмеялись.

— Мы слышали, будто вы и принц Уэльский… — начала Жюли.

— Да, это правда. И мы… несказанно счастливы.

— А я счастлива за вас. — Жюли замялась, но все же решила спросить: — А как же… Это тоже правда, что…

— Значит, вы слышали, что у нас есть ребенок? Это дочка моих старых друзей Сеймуров. Я просто забочусь о ней, пока ее родители на лечении за границей.

— О, могу себе представить, какое это для вас удовольствие. Но только осторожнее, милая Мария, иначе потом тяжело будет расставаться. Кстати, миссис Джордан, кажется, преподнесла герцогу еще одного сына в минувшем январе?

— Да, я вижу, все новости исправно доходят до Канады. А вы слышали, что миссис Джордан опять…

— О нет! Нет! — Жюли рассмеялась. — Бедная миссис Джордан!

— Не знаю… Иногда я завидую ей. Порой мне кажется… Впрочем, что об этом говорить!.. Как поживает наш дорогой Эдуард?

— Теперь гораздо лучше — с тех пор, как вернулся в Англию. Ах да, чуть не забыла! Он просил меня узнать о вашем доме в Касл-Хилл. Он все еще продается?

— Да. Я решила, что этот дом должен принадлежать только герцогу.

— В таком случае он просит продать дом ему как можно скорее, потому что в Найтсбридже нам все-таки тесновато. А теперь, милая Мария, нельзя ли мне взглянуть хоть одним глазочком на вашего малыша?

Миссис Фитцхерберт позвонила в колокольчик.

— Я надеялась, что вы попросите об этом. Если бы вы не попросили, я бы сама показала вам девочку. Вы не представляете, как я горжусь ею! — И она рассмеялась.

Держа малютку на руках, Жюли почувствовала, как на душе у нее вновь стало тяжело. Она поняла, что должна гнать от себя такие мысли, и спросила:

— А что принц Уэльский? Как он отнесся к пребыванию в доме малютки?

Сияя от счастья, Мария ответила:

— Он обожает ее. Просто обожает!

К несчастью, веймутские бризы так и не произвели желаемого благотворного влияния на состояние рассудка короля. Эдуард нашел отца полностью неспособным вникать в смысл какой бы то ни было вразумительной беседы. Всякий раз, когда он заводил разговор об Ирландии, отец оставался безучастным и лишь пугающе часто тряс головой. Доктора настояли на том, чтобы Эдуард прекратил говорить с ним о государственных делах, а также пришли к выводу, что королю нужно как можно скорее отправиться в Лондон.

Эдуард был рад вернуться к Жюли, единственной, с кем мог говорить открыто и найти утешение в трудную минуту. Он намеревался обратиться за помощью к братьям — Георгу, принцу Уэльскому, и Фредерику, который теперь занимал пост главнокомандующего британской армией.

Однако Фредерик встретил Эдуарда на удивление недружелюбно, а спустя несколько недель Эдуард обнаружил, что и Георг, по-видимому, подвергся влиянию брата. Своими наблюдениями он поделился с Марией в надежде узнать, что произошло.

Мария колебалась и ответила не сразу. Она уже давно заметила, что Георг и герцог, обсуждая Эдуарда, говорят о нем в пренебрежительном тоне, посмеиваясь над его чопорной, неприступной манерой держаться.

— Видите ли, сэр, мне кажется, враждебность герцога объясняется его завистью.

— Завистью? Да чему же он может завидовать?

— Доблести, какую вы показали в Вест-Индии, вашим блестящим достижениям в Канаде… К тому же он не может забыть своего позора в Нидерландах… где ему пришлось раболепствовать перед Бонапартом! Сразу видно, что вы не читали газет и не знаете, как его там поносили… — Она снизила голос до шепота. — Только я вас умоляю, сэр, ни в коем случае не упоминайте о нашем разговоре.

Вот в чем дело. Значит, обращаться к Георгу и Фредерику отныне бесполезно.


В то время как Фредерика, герцогиня Йоркская, оставалась непреклонна в своем нежелании встречаться с миссис Фитцхерберт, миссис Джордан или мадам де Сен-Лоран на том основании, что это унизит ее достоинство как прусской принцессы, — Каролина, принцесса Уэльская, напротив, с удовольствием принимала у себя любую из этих дам. Даже Марию, которая теперь вновь жила с ее мужем. Более того, она не раз обращалась к миссис Фитцхерберт за помощью и советом. Каролина была сражена наповал, когда принц назначил полковника Томаса ее аудитором, несмотря на то что она и сама признавала плачевное состояние своих финансовых дел. Теперь, после нескольких месяцев работы полковника Томаса с ее бумагами, счета пришли в еще больший беспорядок. Каролина была убеждена, что этот человек совсем не разбирается в бухгалтерии, а приставлен Георгом шпионить за ней в ее собственном доме. Встретившись в очередной раз с Марией, она дала волю эмоциям и не стеснялась высказывать свои предположения.

Желая помочь ей, миссис Фитцхерберт предложила Георгу, чтобы Эдуард, как незаинтересованное лицо, произвел проверку счетов. Эдуард, располагая свободным временем, был рад принять предложение Георга и провел тщательную проверку счетов Каролины. Он был потрясен тем, что обнаружил, и посоветовал брату отказаться от услуг полковника Томаса, признав его работу никчемной.

Но к удивлению Эдуарда, Георг в ярости накинулся на него. Да как он смеет предлагать ему такое? Сама принцесса Уэльская назначила полковника на эту работу. В конечном счете полковник Томас остался при должности и, что самое главное, выразил желание никогда больше не видеть Эдуарда.

Жюли возмущенно качала головой.

— Сэр, не стоило вам браться за эту работу. Вмешательство в дела подобного рода обычно ничем хорошим не заканчиваются.


Наступила очередь Эдуарда искать помощи у Марии, и он написал ей:


«Я искренне считал своим долгом сообщить, что полковник во всех отношениях не подходит для такой работы… Не вижу оснований убеждать принца в том, что порученную мне работу я проделал со всей необходимой тщательностью и серьезностью… Я отдаю себе отчет в том, что ее результаты могли вызвать у него мрачное настроение, что могло сказаться на его отношении ко мне лично… Поэтому позвольте надеяться на Вашу помощь и на то, что Вы убедите принца в том, что я действовал, руководствуясь исключительно чувством долга».

Чтобы сделать приятное своей дорогой Марии, Георг притворился, будто простил Эдуарда, а на самом деле твердо решил никогда больше не позволять чопорному принципиальному братцу вмешиваться в свои личные дела.

А между тем Жюли и Эдуард занялись обустройством дома в Касл-Хилл. Расходов не жалели, поскольку Касл-Хилл должен был стать их дворцом. Слугам и лакеям надлежало выглядеть безукоризненно в любое время, поэтому теперь в доме проживали специальный парикмахер и портной для прислуги. Каждое утро они выстраивались, и Эдуард лично проверял их внешний вид. Ночью один из слуг должен был бодрствовать до утра, поддерживая в камине огонь, и ровно в пять часов подавать хозяину чашку горячего кофе.

Ежедневно после завтрака управляющий должен был отчитываться перед хозяином о расходах за предыдущий день, а целая армия горничных, перемещаясь из комнаты в комнату, терла, скребла и мыла, поддерживая идеальную чистоту.