Порой она утверждала, что занимается с Эдуардом любовью только для того, чтобы тот не сгорел совсем от одолевающего его желания. Когда же он гневно обвинял ее в женской холодности, она смеялась ему в лицо:

— Но девушка должна соблюдать осторожность, сэр. Если бы моя сестра думала об этом, то была бы сейчас жива.

Вскоре Виктория начала жаловаться на скуку. Если не считать визитов принца, которые при сложившихся обстоятельствах быстро сделались менее частыми, она не виделась ни с кем, кроме горничной. Эдуард сочувствовал ей и, когда Виктория объявила, что в одном из театров Марселя ее ждет ангажемент, лишь с поспешной готовностью согласился организовать ее отъезд.

Только через несколько дней после ее отъезда полковник Саймс позволил себе осторожно затронуть эту тему:

— Сэр, я… рад, что вы расстались с этой дамой…

Эдуард смотрел на него в немом изумлении. Насколько много известно Саймсу?

— Может, вы изъяснитесь понятнее? — высокомерно ответил он.

— Все мы здесь, сэр, были осведомлены о ваших отношениях с этой дамой. И более всех я, на которого возложена незавидная задача докладывать его величеству о каждом вашем шаге…

— Вот как, черт возьми?!

— Так точно, сэр. Я могу понять ваши чувства, но теперь, когда она уехала, я осмелюсь просить вас, сэр, не повторять больше… э-э… подобных похождений…

— Тогда как, по-вашему, я должен справляться со скукой в этом богом забытом месте? — холодно поинтересовался Эдуард.

— Видите ли, сэр… другие офицеры, например…

— Да многие из них открыто живут с любовницами! А остальные наслаждаются обществом жен своих коллег по гарнизону!..

— Согласен с вами, сэр. Конечно… Но вы сын его величества!

— Однако от этого я не перестаю оставаться мужчиной! И я спрашиваю вас еще раз: что прикажете мне делать?

Потупив взор, полковник Саймс смущенно разглядывал свои начищенные до блеска сапоги. Потом, не осмеливаясь посмотреть принцу в глаза, произнес:

— Сэр, здесь есть несколько превосходных борделей, обустроенных специально для военной…

— Не растрачивайте понапрасну усилий, полковник. Я не поклонник домов терпимости. И запомните: вам не удастся отговорить меня иметь любовницу, если я этого захочу. — Он резко развернулся и вышел, оставив окончательно смутившегося джентльмена в растерянности.

Вот оно, унижение! За ним вновь шпионят и докладывают о каждом его шаге. Он старательно припоминал, как осторожны были они с Викторией. Он почти хохотал в голос, с иронией вспоминая их редкие, скудные встречи. И теперь поклялся себе, что в следующий раз все будет по-другому. Он больше не будет таиться по углам как мышь. Он будет открыто жить со своей следующей любовницей. И пусть остальные идут к чертям!


В начале осени в гарнизоне ждали пополнения — прибытия Седьмого пехотного полка. Это был его собственный полк, и Эдуард сгорал от волнения. Он отнесся к этому событию как к вызову его офицерским талантам и с нетерпением ждал прибытия солдат, ибо из них, как из сырого материала, ему предстояло отлить безукоризненные формы и тем самым наилучшим образом проявить себя в том, чему его когда-то учили.

Но когда он наблюдал за сходом новоприбывших солдат на берег, его радостное возбуждение сменилось гневом и горечью. Еще никогда доселе не видел он такого жалкого отребья, представлявшего собой скорее насмешливую карикатуру на людей в солдатском мундире. Даже за короткий срок пребывания в Гибралтаре он все же сумел, несмотря на недовольство склонных к лености коллег-офицеров, ввести в гарнизоне весьма отчетливые понятия о военной дисциплине. И теперь при виде этого жалкого сброда, явно отродясь не знавшего настоящей солдатской муштры, сердце его преисполнилось яростной решимости. Эдуард понял, что нельзя терять ни минуты.

В тот же вечер по его приказу новоприбывших заперли в казармах, и те, лежа на соломенных тюфяках в условиях полной антисанитарии, уже роптали и проклинали самое его существование. Эти люди проторчали в море долгих три недели и каждый день скрашивали похотливыми разговорами о том, как проведут свою первую ночь в Гибралтаре. Они были хорошо наслышаны о тамошних винных лавках и соблазнительно-доступных местных «крошках». И вот теперь только потому, что его королевскому высочеству не понравился их парад на пристани… Так пусть же все проклятия падут на его голову!..

Отныне в гарнизоне царила жесткая, поистине прусская муштра. Никогда еще солдаты этого полка не подвергались таким издевкам — ранним утренним построениям на плацу, суровым строевым учениям, дотошным и придирчивым проверкам и жестоким, почти садистским наказаниям за любую мало-мальскую погрешность в дисциплине… даже если это касалось внешнего вида и мундира.

Ни дня не проходило в гарнизоне без суровейшей порки провинившихся перед строем. Обнажив спины, эти люди получали столько ударов, сколько назначал его королевское высочество. При этом его королевское высочество находил высочайшее удовлетворение в подобных суровых наказаниях. Он считал их необходимыми для поддержания должной дисциплины.

Если кто-либо из новоприбывших офицеров начинал роптать из-за ранних утренних построений, его высочество спешил напомнить, что сам всегда присутствует на этих мероприятиях для примера остальным.

Офицеры и солдаты видели принца на плацу назидающим, неистовствующим, сквернословящим, орущим и разъяренным, как дикий зверь, обращающимся с подчиненными так, словно они для него не люди, а животные.

Но его же они видели вечерами за бокалом вина балагурящим в мужской компании, танцующим и оживленно беседующим с их женами то на одном балу, то на другом и изумленно спрашивали друг друга: «Неужели это один и тот же человек?»

А под угрюмыми сводами мрачных казарм лежали лицом вниз люди, пытающиеся найти хоть какое-нибудь облегчение для своих изорванных в клочья кровоточащих спин.


Время шло, Эдуард становился все более подавленным. Климат Гибралтара не шел ему на пользу. Он даже обращался к полковнику Саймсу с просьбой переговорить с отцом насчет его перевода в какое-нибудь более благоприятное и более многолюдное место, ибо здесь он за все время даже не смог найти себе подходящей любовницы. И вот однажды на приеме в доме генерала О'Хары он познакомился с неким месье Фонтини, который по роду своей деятельности исколесил вдоль и поперек весь континент.

Во всех мужских компаниях разговор обязательно заходил о женщинах, и Эдуард всякий раз поддерживал тему, не скрывая сожаления по поводу недостатка дам в Гибралтаре. Месье Фонтини проявил понимание и дал уверенный совет: принцу нужна француженка. Француженки во всем превосходят других дам… они соблазнительны, женственны… и так возбуждающи!..

Эдуард от души смеялся, когда месье Фонтини продолжал перечислять редкие качества своих соотечественниц.

— Да вы просто дразните меня, сэр. А как насчет того, чтобы подыскать мне такую подружку?

— С превеликим удовольствием, сэр! Я охотно взялся бы помочь вам. Скоро я буду по делам в Марселе, а в этом городе полно красавиц. Есть у вас какие-нибудь особые пожелания?

Эдуард на мгновение задумался.

— В общем-то нет. Разве только одно — она непременно должна быть настоящей леди. Я хочу, чтобы она жила вместе со мной… — И, пристально глядя месье Фонтини в глаза, он повторил: — Чтобы жила со мной как жена. Разумеется, она должна быть красива и приятна в обхождении… Я бы также оценил, если бы девушка умела музицировать и… со вкусом одеваться… Я требую слишком многого?

Месье Фонтини усмехнулся:

— Я не осмелюсь представить вам ни одной дамы до тех пор, пока не буду уверен, что она полностью соответствует вашим требованиям.


Терез-Бернадин Монжене и Филип-Клод, маркиз де Пермангль, недоуменно оглядывались по сторонам, стоя посреди обшарпанной спальни, куда привел их гостиничный лакей.

Отвесив шутливый поклон, Филип-Клод насмешливо произнес:

— Тысяча извинений, мадам, за то, что обстановка для нашего расставания оказалась такой убогой…

— Тише, сэр… Что, если кто-нибудь услышит ваши слова?..

— И ваши тоже, гражданка Монжене. Особенно когда вы называете меня сэром…

— Нижайше прошу извинить меня, гражданин Клод. — Со вздохом девушка присела на продавленную постель, застланную неопрятными простынями. — И куда же ты намерен податься, Филип?

— В Испанию. На дорогу у меня денег хватит.

— Но тебе придется быть очень осторожным, особенно теперь, когда у тебя отобрали все имущество.

— Да, слава богу, хоть жизнь оставили. Впрочем, они без колебаний отнимут и ее, случись кому сфабриковать против меня любое обвинение. Именно поэтому тебе опасно оставаться в моем обществе. Не говоря уже о том, что у меня нет денег на твое содержание.

— Но что ты собираешься делать в Испании?

— Найду себе какую-нибудь работу. Да что говорить обо мне! Давай-ка лучше подумаем, моя крошка, что будешь делать ты. Я считаю, тебе лучше вернуться домой, в Безансон.

Девушка покачала головой:

— Нет. Гарнизон теперь в руках революционных повстанцев. В Безансоне меня хорошо знают… особенно из-за связи с тобой. Нет, туда мне ехать нельзя — слишком опасно.

— Тогда… Не могу же я оставить тебя здесь, в Марселе, одну, без друзей, без связей!..

— Почему бы и нет? Мне почти тридцать, и я вполне способна позаботиться о себе сама…

— Но у тебя нет денег!

— Я подумываю о том, чтобы получить театральный ангажемент.

— Боже праведный!

Она весело рассмеялась в ответ:

— Уж лучше петь, чем умирать от голода. Знаешь, давай-ка выберемся на воздух из этой душной убогой комнатенки. Ты хотел разузнать насчет отправки в Малагу, а я могла бы поинтересоваться, какие в Марселе есть театры.

Они шли по улицам, спускающимся к порту, почти не разговаривая, предпочитая оставаться погруженными каждый в свои мысли, поскольку культурная речь могла выдать в них ненавистных аристократов. И вдруг услышали:

— Пермангль!

Окрик прозвучал как выстрел. Они в растерянности обернулись, не зная, что делать — бежать или защищаться.

— Клянусь своей бородой! — Какой-то человек, подскочив к Филипу, заключил его в дружеские объятия и открыто поцеловал.

— Фонтини! — Маркиз поспешил освободиться от объятий. — Только не здесь, друг мой. Ты же лучше меня знаешь…

— Какая неожиданная встреча! Как я рад увидеть здесь тебя и… мадам. Увы, я подозреваю, что поцеловать ей сейчас руку было бы рискованно…

— Да уж, лучше этого не делать, — ответила Терез-Бернадин с улыбкой. — Гражданка Монжене не привыкла к таким аристократическим любезностям.

— Нам обязательно нужно поговорить, ведь мы так давно не виделись! Я сейчас иду в сторону порта — хочу узнать насчет отплытия в Малагу…

— Какое причудливое совпадение, Фонтини! Ведь мы тоже туда идем…

— Вот и чудесно! Значит, и поплывем вместе. Какая приятная неожиданность!

— Сожалею, Фонтини, но должен тебя разочаровать — мадам остается в Марселе…

— Вот как?! — Месье Фонтини удивленно приподнял брови.

— Да, обстоятельства складываются печальным образом, но это, к сожалению, неизбежно…

Месье Фонтини вдруг понял всю благоприятность ситуации. Вот она, та самая леди, которая подходит его королевскому высочеству принцу Эдуарду. Она обладает всеми необходимыми для этого достоинствами, а главное — она должна расстаться со своим нынешним защитником. Лучшего варианта не сыскать.

Взяв за руки своих спутников, он остановил их посреди дороги.

— Послушайте, у меня к вам есть предложение. Предложение, которое могло бы во многом разрешить ваши трудности. Давайте-ка пойдем сейчас ко мне в гостиницу и там поговорим.

— Но мы же хотели разузнать насчет отплытия в Малагу!

— Это может подождать. Пойдемте!

Не откладывая в долгий ящик, он изъяснил им суть своей миссии, рассказав, что некий молодой английский джентльмен, офицер высокого ранга, страстно желает познакомиться с леди, которая согласилась бы стать его постоянной спутницей жизни. Она должна уметь вращаться в высшем обществе, сидеть рядом с ним во главе стола…

— И спать в одной постели, — поспешила ввернуть Тереза.

Месье Фонтини ответил ей многозначительным поклоном, однако оставил ее слова без комментариев и. повернувшись к Филипу, продолжал:

— Я сегодня же вечером напишу принцу…

— Принцу?! — воскликнули его собеседники и, тотчас же смутившись, замолчали.

— Я не хотел говорить, кто он такой, до тех пор, пока не услышал бы от него, что… что…

— Что я ему подхожу. Так можно нам узнать имя этого принца, месье Фонтини?

— Конечно. Это принц Эдуард, четвертый сын его величества короля Англии Георга.