— Я пью за тебя, моя любовь.

— Моя любовь.

Она увидела блеск в его глазах, когда сказала это. Вино полилось вниз по ее горлу, и она неожиданно почувствовала себя восторженно опьяненной.

Они ели и отхлебывали понемногу вина. Затем он потянулся, взял бокал из ее руки и поставил рядом со своим в маленькую нишу на траве. Сдвинув остатки пикника к краю покрывала, он лег рядом с ней, опираясь на одно предплечье, и посмотрел ей в глаза. Это напомнило ей их первую встречу в лесах Сиднея, когда она увидела этот блеск в его широко открытых серых глазах и полуулыбку, которая касалась его четко очерченных губ.

Какие бы сомнения, страхи или тайны ни возникали между ними с тех пор, ничего не существовало в этот момент. Он ждал, когда София сделает первый шаг, и она сделала его без колебания, скользя своими пальцами по его затылку и ища его губы, которые имели вкус абрикосов и вина. Она скользнула под него и потянула его на себя, проводя обеими руками по его груди и вниз к талии, чтобы поднять его рубашку и положить ладони на голую кожу. Когда она ласкала его, он издал глубокий стон, и София ответила вздохом.

В уютной низине, укрытой среди трав и цветов, они лежали, растворяясь в сладкой неге желания. София заново открывала его; разогретый солнцем запах его льняной рубашки, его прерывистый шепот, прикосновение его пальцев, скользящих по ее бедру, готовность его тела, когда наконец она повела его туда, где ей хотелось, чтобы он был. Их глаза были устремлены друг на друга, и над его плечом она увидела навес из листьев, опускающихся и раскачивающихся, пронизанных стрелами солнечного света. Затем он склонил голову так, что его щека касалась ее, и она услышала свое имя, вырвавшееся из его уст. И блаженство, которое пронзило ее, казалось, потрясло и захватило и его тоже, унося их за пределы слов и за пределы мысли.

На мгновение он упал на нее, придавив своим телом, затем перекатился на одну сторону и положил ее на себя, так что ее щека была у него на груди, а его подбородок — на макушке ее головы. Они долго лежали, обнявшись и дыша в унисон. Жак провел пальцами сквозь ее волосы, укрывая ими как веером, плечо и позволяя им спадать на одну грудь. София накрыла его руку своей ладонью и прижала ее к себе, чувствуя, как его тепло постепенно проникает сквозь ее кожу по направлению к сердцу.

— Я сделаю для тебя все, что угодно.

София скользнула своими руками под его рубашку к стальным мышцам его живота.

— Обещай мне, что ты не поедешь во Францию.

Она почувствовала его удивление и подняла голову.

— Я боюсь.

— Не бойся.

— Как я могу не бояться? Я прожила всю свою жизнь в военное время. Я знаю, что значит смотреть, как мужчины уходят на войну. Я знаю, что значит, когда они не возвращаются. Это жестоко, и бесконечно, и неправильно.

Его взгляд омрачился.

София продолжала:

— Это происходит и сейчас. Мир оказался иллюзией; война никогда не заканчивалась. Мужчины делают одно и то же снова и снова, принимая решение уйти, поступая на военную службу. Мужчины, которые уже служили, Митчелл, возможно. Кузен Себастьян. Или неопытные юноши, как Филипп. Скажи мне, что ты не сделаешь этого.

Он убрал волосы с ее лба.

— Ш-ш, — сказал он. — Разве я не сказал тебе: пусть Франция сама позаботится о Бонапарте?

Она покачала головой.

— Все это не так просто. Ты знаешь это так же, как и я. Англия и Пруссия собираются вторгнуться.

— Действительно. Они попытаются поймать его в капкан в Париже, прежде чем он сможет двинуться. Он будет в осаде. Надо воздать ему должное.

— Нет, — София изогнулась в его руках и села. Она с грустью посмотрела на него вниз. — Именно такое мышление увековечивает войну. Нападение, нарушение территориальной целостности, ответ тем же самым в отместку. Это бесконечный цикл, крупные державы несут с собой конфликты в самые дальние уголки Европы, а мелкие уничтожаются или поглощаются целиком. Жак… — Она умолкла при звуке его имени на своих губах в первый раз. Затем она сказала тихо, в то время как ее пальцы ласкали его щеку, — Англия не имеет права пересекать границы твоей страны. Должное не будет воздано нашей осадой Парижа.

Его голос был спокойным.

— Даже не имеет права покончить с Бонапартом? Она покачала головой.

Жак продолжал тем же самым ровным тоном:

— Вообрази бешеную собаку, спущенную с цепи в твоих конюшнях, калечащую твоих лошадей, подвергающую опасности их жизни. Вообрази, что нет никого, кто бы помог тебе, никого, кто бы помешал ей нападать на твоих беззащитных животных. У меня в Джолифф-корте есть возможности, чтобы избавить Клифтон от этого ужаса. Ты хотела бы, чтобы я взял винтовку, вошел в твои владения и убил бешеную собаку?

— Только если бы я попросила тебя. В любом случае это не веский довод. Ты знаешь, что это не так. Это лишь слабое оправдание вторжения. Бонапарт — вовсе не бешеная собака. Он отдает отчет в своих действиях.

Он улыбнулся ей краешком губ и откинулся назад.

— Нет? Подожди еще.

Жак лежал, положив руки под голову, глядя вверх через ветки лещины, и она смотрела на него, как будто это был последний раз, когда она могла видеть его. Его рубашка была расстегнута у ворота, и мягкий проникающий свет падал на его незащищенное горло, показывая ровный загар, который он, казалось, никогда не терял, и подбородок, который был сильным и решительным даже во время отдыха. Жак бесшумно дышал, его грудь едва поднималась, и воздух был неподвижен, так что не было даже легкого ветерка, чтобы пошевелить его густые взъерошенные волосы.

Где-то за кленовой рощей, пронизывая весеннюю песню заморских птиц, раздался голос кукушки. Трепещущая бабочка пролетела мимо, ища свой цветок среди спутанных травинок и примул, колокольчиков и дикого тимьяна. Зеленая низина легко обнимала их, окутывая в запахи клевера и невидимых фиалок.

Он сказал лениво:

— Ты разве забыла? Армия не возьмет меня обратно.

София увидела выражение его глаз под полуприкрытыми веками и уловила его дыхание.

— Но ты хочешь пойти.

Повисла тишина, наполненная глухим шумом ее собственной крови в ушах. Она знала это выражение. Раньше она видела его слишком часто. Оно было в глазах Эндрю. В первый раз она позволила себе что-то вспомнить из тех ужасных недель, перед тем как ее муж ушел. Эндрю хотел уйти. Он просто не мог вынести того, что остается на заднем плане. Она больше не могла скрывать правду от себя — не только долг позвал его на войну. Так или иначе, он стал жертвой безрассудного порыва, который она понимала лишь наполовину; безумие, овладевшее молодым человеком на грани приключения и заставлявшее его рисковать всем, чтобы встретиться лицом к лицу с ужасами, которые только самые опытные командиры, только старожилы в правительстве, отправляющие других в ад, могли когда-либо предсказать.

Она подтянула свои колени под смятой юбкой и уткнулась в них лицом.

— Если ты так чувствуешь, война никогда не закончится.

Жак поднялся и стал нежно притягивать ее к себе, пока ее тело не оказалось в его объятиях. Он смотрел в ее глаза, а его пальцы гладили ее волосы.

— Мой ангел, я никуда не ухожу. Все, чего я хочу в жизни, это быть здесь. Сейчас. С тобой.

Одним пальцем она провела линию от его высокого лба, между темными бровями, через переносицу, вниз ко рту. Он ухватил кончик ее пальца зубами и улыбнулся.

— София.

Произношение имело странный шепелявый звук; она отдернула свой палец. Его улыбка стала шире.

— Я не могу привыкнуть к тому, как англичане произносят твое имя. Со-фия. По-французски это Софи.

Он скользнул руками к ее плечам, к груди, под расстегнутым корсажем ее платья для верховой езды, и разгладил рукава. Она положила свои колени на покрывало, обвила его ногами и откинула волосы на спину.

Он страстно прошептал:

— Софи.

Жак вытащил передние полотнища ее юбки из-под нее и издал быстрый вздох, когда она уселась на него, поддерживая себя руками, упирающимися в его грудь, так что она могла чувствовать трепет его дыхания.

Шепот пронзил ее:

— О-о.

Ее шея изогнулась, волосы упали вперед, накрывая их. София закрыла глаза и упала на него.

— О, да.


Прогулка верхом. Они ездили кататься верхом в субботу. Это было все, что Себастьян знал о рандеву леди Гамильтон и так называемого виконта де Сернея, и это было все, что он хотел знать в настоящий момент. Тем временем его собственные старания дали отличные результаты. Он закончил свое исследование полка принца и назначил дату, чтобы представить ему свой рапорт. Вечеринка в Бирлингдине была такой веселой, что некоторые гости все еще были там: они остались, чтобы поехать на скачки в Эпсом Даунс.

В воскресенье леди Гамильтон уехала вместе с сыном в Нью-Хейвен, там они переночевали и дождались приезда адмирала Меткалфа. В понедельник они все вернулись домой, к тихому веселью — домашние очень любили адмирала и сокрушались по поводу того, что он так скоро снова окажется вдали от дома. Во вторник Себастьян почувствовал себя обязанным нанести визит вежливости в Клифтон.

Он взял своих оставшихся гостей, Делию и Румбольдов в карету. Жаль, что они не могли отправиться туда верхом, потому что Делия выглядела изумительно на лошади, а он хотел бы заставить леди Гамильтон хоть чуточку ревновать. У него состоялся разговор с глазу на глаз с Делией, прежде чем они отправились в путь по долине.

— Тебе понравится адмирал. Он отличный человек. Вдобавок ты сможешь познакомиться с мальчиком Гарри.

— Маленький сорвиголова?

— Нет, совсем наоборот. Соседи от него в полном восторге. Если тебя это тоже постигнет, я уверен, тебе будет разрешена экскурсия в игровую комнату, где гидом будет сам ребенок.

Делия вопросительно посмотрела на него.

— Ты уверен, что я захочу получить такую привилегию?

— Только если любезно согласишься оказать мне маленькую услугу.

Она прикусила губы, зная, что это ему нравится.

— В обмен на что?

— Позволь мне объяснить.

Они сидели вдвоем в утренней гостиной, и тонкая стрела света пронзила окно с внутреннего двора, освещая одну ее красную атласную туфельку.

— У мальчишки есть кое-что, что принадлежит мне. Он и его мать останавливались здесь на одну ночь после несчастного случая, о котором я тебе рассказывал, ребенок пошел исследовать один из чердаков и нашел ключ. Я был снисходителен в то время и позволил ему прикарманить его, но с тех пор я обнаружил, что здесь полно всяких замочных скважин в столах и так далее, которые я не могу открыть, и я точно знаю, что ключ подходит к одной из них.

— Почему не попросить о нем леди Гамильтон?

Он покачал головой.

— Юный Гарри не может сделать ничего неправильного. Даже упоминание этого создаст неприятную ситуацию вокруг всего дела.

— Ты хочешь, чтобы я попросила ключ у него?

Он снова покачал головой.

— Нет, он, кажется, по какой-то причине привязан к этой безделушке. Я бы хотел, чтобы ты позаимствовала его. Попроси его показать, что с ним можно делать, если это вообще возможно, а затем в подходящий момент спрячь его в своей маленькой ладони и позже отдай его мне. Я прошу слишком много?

Делия снисходительно улыбнулась ему. Он не сомневался, что она согласится, потому что со времени Брайтона она была у него в долгу: он обращался с ней с высочайшим уважением, демонстрировал преданность во время ее пребывания и оказывал всяческое содействие, ограждая ее от ухаживаний подполковника Румбольда.

Она легко согласилась:

— Если только ты обещаешь сделать кое-что для меня взамен. — Она подождала, пока Себастьян кивнул, и продолжила: — Не можешь ли ты поставить немного денег за меня на скачках в Эпсоме? Оставляю выбор лошади за тобой. Я полностью доверяю твоей оценке.

— И какова сумма?

Она снова улыбнулась:

— Мой дорогой сэр, пусть она будет настолько большой, насколько вы пожелаете. Чем выше ставка, тем легче будет для меня вернуть тебе долг, когда я получу выигрыш.

Себастьян сразу же согласился с облегчением, и теперь она внимательно смотрела на него, когда карета катилась вниз по мощенному гравием подъезду к Клифтону. Они всегда вели себя с осторожностью при Румбольдах, поэтому он мог только быстро поднять бровь в ответ. Миссис Румбольд, светловолосая, дородная и, как всегда, аккуратно одетая, смотрела из окна на статуи и розовые клумбы, расположенные вдоль аллеи. У нее было некое природное самомнение, которого не моги пошатнуть даже смутные сомнения по поводу Румбольда, но Себастьян обрадовался, увидев, что сады и изящные строения особняка Меткалфов семнадцатого века внушили леди определенное благоговение.