Капитан Вернер воскликнул:

— Мой Бог, что собирается делать герцог?

— Он думает, что это может быть хитрость. В десять часов состоялось совещание, но никаких приказаний еще не было отдано.

О'Грэди спросил:

— Значит, мы не увидим его здесь сегодня вечером? Должен ли кто-нибудь из нас вообще быть здесь?

— Он обещал прийти. Я думаю, он сдержит обещание, чтобы не тревожить дам. — Затем Себастьян сказал с улыбкой: — Извините меня, я только что увидел свою кузину, леди Гамильтон.

Ее отец был вместе с ней. Себастьян не ожидал, что адмирал все еще находится в городе, и рассердился на мгновение, но, получше поразмыслив, решил, что было полезно иметь еще одного союзника. Леди Эллвуд была благосклонно расположена к нему, и адмирал был определенно любезен в свете событий в Эпсоме. Все вокруг Софии Гамильтон были склонны ласково наблюдать за его ухаживаниями, что было безрассудно, если он намеревался следовать намеченному курсу.

Себастьян составил свой план относительно Гарри в то время, когда еще был в Лондоне, в самом начале, и, хотя он до сих пор срывался, он никогда не менял его. Тогда же он набросал исход для Софии Гамильтон, но с тех пор как впервые прикоснулся к ней в тот день, когда спасал ее из потока рядом с Бирлингдином, он был в нерешительности по поводу осуществления своего плана.

Это было почти то же самое, как быть одновременно двуликим Янусом. Первый лик, приветствуя кузину поклоном, уловил ее смущенный взгляд, прежде чем она опустила глаза. Он увидел благожелательный румянец на ее щеках, и ему захотелось взять ее за подбородок и заставить посмотреть ему в лицо, чтобы она увидела неослабевающее обожание в его взгляде. Другой же его лик, кланяясь формально адмиралу и поддерживая беседу по поводу бала, испытывал сильное презрение к ним обоим, которое жгло подобно адскому пламени в глубине его разума. Ни один из них ничего не сделал, чтобы заслужить его сострадание.

— Кузен, — сказала она, когда преодолела свое удивление, — я предполагала, что ты находишься за много миль отсюда. Что ты будешь делать, когда бал закончится? Ты останешься в городе?

— Нет, я должен сразу отправляться к месту расквартирования войск. Предстоит долгий путь. Мне придется уехать в полночь, как Золушке.

В ответ он получил нервную улыбку.

— Некоторые говорят, что офицеров отзовут даже раньше этого времени. Слухи путешествовали по залу весь вечер. Что ты слышал по пути сюда?

— Достаточно для того, чтобы заставить меня желать урвать несколько танцев, пока я могу это сделать. Ты окажешь мне честь потанцевать со мной следующий?

Она согласилась, и Себастьян объяснил ей то, что рассказал гусарам ранее. Это было явно не более того, чем она ожидала, и она восприняла это спокойно. Эта женщина могла упасть в обморок при мысли о смерти Десернея, но могла стоять твердо, когда приближался император, чтобы наголову разбить объединенную армию союзников.

Она сказала:

— Я обсудила это со своим отцом, и мы остаемся в Брюсселе, что бы ни случилось. Он говорит, что отступление всегда хаос, и мы будем меньше рисковать, если останемся на месте.

— Вполне правильно. Кроме того, будь уверена, Бонапарт не домогается Брюсселя. И даже если так, то его целью будет овладение, а не разрушение.

— А ты? — воскликнула она. — Почему же я всегда думаю о том, что может случиться с нами? Ты знаешь, что готовит для тебя завтрашний день, где ты будешь разворачивать свои действия?

— Еще нет. — Это была правда, он держал обещание играть в игру и послушно ожидать приказов от британского командования. Вся информация, которую он собрал, уже давно ушла к получателям, и что бы ни случилось на поле боя, они должны использовать это наилучшим образом. Это давало ему чувство свободы теперь, накануне битвы бок о бок с союзниками, и странную меланхолию, приличествующую солдату, идущему на бой.

Когда Себастьян наблюдал, как окружение Софии Гамильтон грациозно кружилось вокруг него в движениях танца, он почувствовал редкостное родство с другими офицерами в бальной зале. Для многих это был последний раз, когда они могли насладиться теплым оживлением летнего вечера, игрой огней свечей над плечами красивых женщин, потоком цветочных ароматов, журчанием голосов повсюду, восторгом в глазах молодых леди, когда их партнеры по танцу шептали им об опасности и о любви.

Когда танец был окончен, Себастьян задержал руку Софии на мгновение дольше, чем необходимо, и она не попыталась высвободить ее. Они стояли на некотором расстоянии от толпы в своем собственном пространстве, окруженные массой любопытных лиц, на которые он не обращал внимания. Он смотрел в ее глаза и осознавал недвусмысленное желание обладать, а не разрушать.

— Я отдал бы все, чтобы иметь возможность задать тебе только один вопрос. Но я слишком хорошо знаю, что сейчас не время и не место. — Он помедлил.

София посмотрела на него одновременно печально и встревоженно, но не отвела глаз.

— Могу я вместо этого задать другой вопрос? Он очень простой. Когда это дело закончится, когда я вернусь, могу я надеяться, что мы сможем вернуться к нашему прежнему доброму взаимопониманию?

Ее ответ последовал незамедлительно.

— У тебя даже нет необходимости спрашивать об этом. Это именно то, чего хочу и я сама.

В этот момент Делия Гоулдинг прошла мимо под руку с офицером гренадерского полка. Себастьян понял, что она услышала по меньшей мере последнюю реплику, по тому, как она постаралась избежать его взгляда. Он проклинал себя. Он должен был найти Делию в ту самую секунду, когда вошел в залу, и с того момента присматривать за ней. Сейчас же он продемонстрировал право собственности по отношению к Софии Гамильтон, и Делия, от которой он предпочел бы скрыть это, увидела…

Однако именно сейчас Себастьян не мог отойти, чтобы схватить Делию за руку, потому что к нему подошел адмирал и сказал в своей мягкой благородной манере, что ему приятно было наблюдать, как танцует его дочь. Они поговорили некоторое время, а затем неожиданно стоящие рядом замолчали, и даже танцоры, кажется, начали спотыкаться: в комнату вошел герцог Веллингтон. Дочь хозяйки бала, леди Георгиана, сразу же прервала танец и подошла к нему. Все видели ее обеспокоенное лицо и знали, о чем она будет спрашивать.

Герцог поклонился и спокойно улыбнулся ей. Он был немногословным человеком, но любил женское общество, его выбор подруг в Брюсселе уже шокировал английских матрон; он ответил ей коротко, но вежливо. Герцог не выглядел уставшим, и прекрасная кожа на его аристократических скулах имела свежий оттенок, который опровергал волнение предыдущих нескольких часов.

Танец возобновился, и веселье продолжилось. Вскоре после этого по ступенькам главного входа вбежал курьер и попросил разрешения поговорить с герцогом Веллингтоном. Себастьян, стоя рядом, без проблем подслушал: путь к побережью был чист, и не было никаких французов к западу вокруг Монс. Наступление Наполеона, должно быть, все-таки нацелено на Брюссель.

Приказы были розданы, и грохот барабанов, сигнальных труб и свистков прокатился по городу, когда сыграли подъем. Присоединившись к Меткалфам на заднем плане, Себастьян мог видеть, как помощники герцога кружат по зале и тихо разговаривают с разными командирами. Мужчины начали удаляться, снимать в вестибюле свои бальные туфли, надевать ботинки и спешить обратно к своим полкам.

Офицер из Камерунского полка, которого знала София Гамильтон, подошел, чтобы пригласить ее на следующий танец. Прежде чем принять предложение, она посмотрела на Себастьяна, и тот воспользовался моментом, чтобы ретироваться.

— Я должен идти. Я только поздороваюсь и попрощаюсь с миссис Гоулдинг, а затем уйду.

Себастьян был доволен своим тоном: легкий, но подразумевающий глубокое, скрытое сожаление.

София отреагировала по-доброму, ее взгляд был полон участия. Да хранят тебя небеса, кузен Себастьян. Он склонился над ее рукой, когда адмирал сказал хрипло:

— Мы гордимся вами, сэр. Бог в помощь!

Ему потребовалась минута или две, чтобы найти Делию, он пытался успокоиться, так как ей понадобится бережное обращение.

Когда Себастьян подошел к ней, молодой офицер как раз собирался пригласить ее на очередной танец, поэтому он поспешил перехватить инициативу. Делия была немного раздражена этим, а офицер — и сильнее того.

Она посмотрела на него с вызовом, когда он увлек ее на танец. Это был вальс, который Делия танцевала великолепно, ее гибкая талия извивалась под его ладонью.

— Бедный мальчик. Тебе повезло, что я не устроила сцену. Ты никогда не мог помыкать мною, поэтому не начинай этого сейчас.

— Вот как ты приветствуешь меня, после того как я провел все время, думая о тебе?

— Обо мне? А ты не имеешь в виду леди Гамильтон?

— Мы родственники. Человек не думает о своих родственниках, он их терпит.

— О! — произнесла она мягко. — Значит, ты никогда не испытывал искушения реорганизовать их незначительные жизни?

Себастьян спросил лениво, ведя ее через водовороты танцоров:

— Что ты имеешь в виду?

Делия не ответила, и он внимательно посмотрел на нее. У нее было такое выражение лица, как будто она сожалела о том, что задала этот вопрос. Совершенно правильно, однако. Демонстрировать ревность всегда было ниже ее достоинства; это было одной из черт, за которые он ею восхищался.

На этом беседа увяла. После того как Себастьян отрицал свой интерес к леди Гамильтон, ему больше нечего было сказать. Если бы он стал настаивать на предмете, это только снова сделало бы Делию подозрительной. Две женщины, очевидно, сблизились после того, как он их видел вместе в последний раз, но как бы Делия ни давала выход враждебности против него, он не мог предположить, что она станет обсуждать свой бомбейский адюльтер с Софией Гамильтон. Она должна знать, что сразу же потеряет уважение леди, если сделает это.

После нескольких минут молчания Делия заговорила. Она смотрела не на него, а на водоворот людей вокруг них, и он не мог сказать, был ли влажный блеск в ее ярких карих глазах вызван эмоцией или энергичным движением танца. Она сказала:

— Я любила тебя когда-то.

Себастьян почувствовал холод.

У нее был озадаченный тон, что заставляло ее выглядеть моложе, менее изощренной, больше похожей на уязвимое создание, с которым он впервые познакомился на поле для игры в крикет в бомбейском клубе.

— Я, действительно, любила. Единственное, чем я могу объяснить это, — ты казался мне другим человеком.

Он был растерян, поэтому ухватился за единственную доступную нить:

— Мы все меняемся, Делия.

Она насмешливо улыбнулась.

— Или мы остаемся точно такими же. Но некоторым людям требуется очень-очень много времени, чтобы понять нас.

— Ты пытаешься сказать, что я не любил тебя? К добру или к худу, мадам, но я любил. — Было удивительно, что прошлое немного ранило его. Но она первая начала это.

Она проговорила почти мечтательно:

— Я думала, что ты был красивый, и храбрый, и умный, совершенный. — Она насмехалась над ним. — Таковы были мои ощущения по поводу тебя: совершенный мужчина.

Теперь он был абсолютно холодным. Себастьян услышал уже достаточно, и если она скажет еще хоть слово, он попросит ее заткнуться.

Музыка заканчивалась. Они были единственной парой, которая сохраняла темп, движения их тел были превосходно скоординированы, а лица повернуты в разные стороны, на них застыло отчуждение.

Когда музыка, наконец, умолкла, они резко остановились, как будто перед краем пропасти. Делия позволила краю своего белого платья выпасть из руки и сделать маленький скользящий шаг в сторону, так чтобы его руки оставили ее талию. Ее лицо выглядело печальным, лишь с тенью упрека, но глаза были сухи.

— Прощай, Себастьян.

И это все.

Он усмехнулся:

— Никаких благословенных слов моему оружию, Делия? Никаких нежных слов прощания?

Неожиданно слезы нахлынули и задрожали на ее ресницах, готовые сорваться вниз.

— Если бы я могла получить тебя обратно таким, каковым ты, как мне казалось, был… — Она прилагала усилия, чтобы продолжить говорить. — Но ты не существуешь.

Затем она развернулась и убежала в толпу.

Глава 28

София и обожала и ненавидела этот зал одновременно. Вся неистовая суматоха, творившаяся там, настолько совпадала с ее внутренним состоянием, кроме того, она постоянно ощущала все возрастающее волнение после разговора с подполковником Грантом. Если бы Жак был одним из той банды, одержимой идеей уничтожить Бонапарта, тогда он должен быть сейчас среди французского батальона, подбираясь все ближе и ближе к своей жертве, а возможно, находясь все еще рядом с ней, выслеживая британцев.