Биба Мерло

Любовный напиток

У каждого мужчины свой вкус и букет

Адамо,

Альберту,

Ангелосу,

Гектору,

Джеффу,

Дэдэ,

Марко,

Незнакомцу,

Capo,

Сильвестру,

Тебе,

Эндрю —

мужчинам, в каждом

из которых

есть что-то

божест-вИнное

Я хочу выпить за чудо.

Бесконечное

Предисловие

Я всегда любила вино. Вкус, цвет, запах и это легкое одурение, которое обостряет чувства и освобождает мысли. Вино помогает мне сразу добраться до сути проблемы и дать волю эмоциям, забыв обо всех преградах. Я никогда не читаю сразу, что написано на этикетке, — сначала пью. Обычно я пробую, наслаждаюсь, живу, а уж потом просвещаюсь.

Иногда мне случается перебрать, и тогда на следующее утро у меня раскалывается голова, я то смеюсь, то плачу. Потом подолгу стараюсь обходиться без него.


Все как в любви.

Январь

Когда Рейчел пригласила меня, я опрометчиво согласилась. Идея показалась мне симпатичной: на свое сорокалетие она созывает сорок друзей. Конечно, лететь пришлось за свой счет, но это не страшно. Уикенд в Париже, вдали от надоедливых клиентов и повседневных забот — разве от такого откажешься?

Она живет в Одиннадцатом округе, одном из моих любимых кварталов, на четвертом этаже старого дома, окна которого, как обычно в таких домах, выходят во внутренний дворик, похожий на маленькую деревушку. Одинокая, многократно разведенная, вечно окруженная армией женихов — бывших, действующих и потенциальных. Каждый раз, когда я ее вижу, задаюсь вопросом: почему у меня никогда не было столько поклонников? Пусть не сейчас, хотя для своих сорока я еще ничего, но даже когда мы учились в колледже. Один мой бывший утверждает, что со мной нелегко, потому что я «особенная». Уж не знаю, что он имеет в виду, по-моему, просто издевается.

День рождения сегодня, но праздновать мы будем завтра. Программа включает в себя: поход на рынок, поедание безумного количества устриц за ресторанным столиком на улице Барон, поездку в Бельвиль и бесконечные разговоры.

Я обожаю ее акцент. Рейчел говорит на прекрасном «franglé»[1], потому что, хотя и живет во Франции уже пятнадцать лет, быть американкой не перестанет никогда — во всем, кроме разве что одного: она не расстается с сигаретой — так много курят только французы. Париж — настоящий рай для курильщиков: никаких запретов на табак, а устрашающие надписи на пачках европейских сигарет в глазах парижан — просто шутка, хоть и мрачноватая.

— Как поживает Джеффри? — спрашиваю я.

— Хорошо, очень хорошо! Он замечательный room-mate[2]. Уходит-приходит, никогда не берет мой дорогущий крем от морщин. Всегда вовремя вносит свою часть квартплаты и даже иногда приглашает меня поужинать в бистро.

— Ну да, неплохо.

Отвечаю на автомате, потому что мысли мои уже далеко. Вспоминаю, как два года назад по уши влюбилась в Джеффа, а в прошлом октябре, на кухне все той же двухкомнатной парижской квартиры, призналась ему в этом. Его любезный ответ меня просто уничтожил: «Ну, я не знаю… Может быть… Но вот так сразу не могу… Ты только не обижайся! Ты — чудо, и я не хочу тебя потерять», как и последовавший за ним далеко не братский поцелуй в шею. На следующий вечер я поняла, что мне придется объяснить Рейчел, из-за чего у меня красные глаза и я второй день лью слезы — такое не спишешь на конъюнктивит.

Двух бутылок «Сансер» оказалось достаточно, чтобы излить душу.

Я рассказала ей все, даже то, о чем никогда бы не осмелилась заговорить с ним, и она проявила себя как настоящая подруга. Подруга, ради которой не жалко за трое суток совершить два межконтинентальных перелета в эконом-классе, даже если только и успеешь, что спеть ей «Happy Birthday».

— Он завтра тоже будет, только попозже. Уехал за город со своей очередной девушкой, ее детьми, родителями, бабушкой и собаками. Ты же знаешь, Джефф всегда питал слабость к многолюдным семействам.

Я не успею прийти в себя после перелета, завтра мне опять лететь, а значит, все воскресенье я проведу в коматозном состоянии, почти не вставая. Рейчел запретила мне готовить для party[3] что-нибудь из еды: «Французы не едят. Они пьют и курят, c'est tout! Alors chérie, reste ici et fais dodo»[4].

К девяти начинают собираться гости, почти каждый предварительно звонит, чтобы узнать буквенно-цифровой код двери подъезда. Что за идиотский обычай? Конечно, имя и кнопка «вызов», как в Рочестере, — это слишком просто для проклятых пожирателей улиток! (Фу, какая гадость!)

Я никого не знаю, но все очень приветливы со мной.

— А ты, должно быть, та самая Сара! Потрясающе, ты прилетела в такую даль ради Рейчел!

— Наконец-то мы встретились, Рейчел мне столько о тебе рассказывала!

— Сара! Как я рада тебя видеть!

Никто ни о чем меня не спрашивает, но все ведут себя так, будто мы всю жизнь знакомы. Какие все милые! И какой же я была дурой, когда забивала себе голову антифранцузскими стереотипами из бульварных журнальчиков вроде «Europe trip», которые громоздятся на подоконнике в ванной комнате моих родителей. Маме самой стыдно, но пройти мимо них в супермаркете она не может. Обязательно остановится и полистает. И каждый раз кассирша ловит ее за этим занятием, так что мама чувствует себя «обязанной» купить очередной журнал.

Около полуночи появляется Джеффри.

Ему бы быть актером: у него настоящий дар сценического присутствия. Он еще ни слова не произнес, а все уже толпятся вокруг, как будто мечтают получить автограф. Я почувствовала, что он пришел еще до того, как открылась дверь. У нас с ним всегда так. Между нами существует что-то вроде телепатической связи, такой сильной, что иногда страшно делается: например, мы можем одновременно думать об одном и том же, находясь на расстоянии десяти тысяч километров друг от друга. Однажды у нас даже зубы заболели одновременно, у меня в Миннесоте, а у него в Японии. Жаль, что на этом чудеса заканчиваются.

Я уже вижу, как Джефф сидит на диване. Он в центре внимания. Все смотрят ему в рот. Мужчины сознают, что проигрывают в сравнении с ним: он обладает сногсшибательной харизмой. Женщины его обожают, потому что он красив, загадочен и любезен. А еще он демократичен: для каждой найдется нежный жест и понимающий взгляд.

И вот он здесь.

Краем глаза он замечает, что я листаю журнал в углу, приносит мне вина и садится на корточки у моих ног.

Обнимает меня, кладет руку мне на колено:

— Как дела? Все хорошо? Веселишься?

— Да, спасибо!

— Я рад, что ты здесь. Может, встретимся завтра перед твоим отъездом? Только ты и я.

Он поднимается, не дожидаясь ответа, и дарит мне один из своих бархатных взглядов.

Черт! Опять попалась! Ну почему этот человек всегда так на меня действует?

Выпивка закончилась. На полу на кухне выстроилось не меньше шести десятков бутылок из-под шампанского, виски, вина и валяются сотни окурков. Еще не очень поздно, но Рейчел устала. Гости начинают расходиться, Джефф уступает мне свою комнату, а сам отправляется ночевать в гостиницу. Нас остается всего четыре или пять человек — только близкие подруги именинницы. «Я именно такой тебя себе и представляла, — говорит мне Вероника, — ведь мы о тебе ВСЕ знаем». Я не обращаю на это внимания, хотя звучит странно. На самом деле, хоть некоторые и считают меня болтушкой, я почти все время молчала, а тут мне показалось, будто все меня насквозь видят.

— Сядь, Рейчел, и успокойся! — сказала Нора. — Тебе нельзя волноваться. Может, это у тебя от антибиотиков? Поверь мне, уж я-то в этом кое-что понимаю.

— Да ты просто дура! — вступила Симона. — Надо было предохраняться! Год назад мы с ним тоже крутили любовь… Чего мы только ни вытворяли! Но всегда — с презервативом!

— Когда он приходит ко мне, первым делом лезет в верхний ящик тумбочки — знает, что у меня там запас, — заявила Мария, плюхаясь в кресло.

— Я на него понадеялась. Все началось в октябре. Сначала мы просто общались (да что вы говорите?! Рейчел, королева минета, использует рот еще и для общения?), тогда я его здорово поддержала, особенно когда объяснила, что его произведения не должны быть такими жесткими, бесчувственными, в них надо вкладывать больше страсти (это же МОИ слова!!!!). Я убедила его в том, что он гений, но ему просто надо поверить в свои силы и не бояться показать свои истинные чувства (Господи! Я чувствую себя Сирано де Бержераком!). Я сказала ему, что хочу заняться с ним любовью (у меня дежавю: я, пьяная, сквозь слезы произношу эту фразу, Рейчел спрашивает меня: «Ты ему это сказала?» — я рыдаю и трясу головой.). Он был от меня без ума, даже когда я не подпускала его к себе, и «естественный» секс стал прямым следствием охватившей нас страсти. Поверь мне, Сара, тебе повезло, что он тебя не захотел. Мне кажется, это потому, что ты такая… такая… наивная, ты же понимаешь, о чем я. Когда ты влюблена, у тебя это на лице написано, а… а мужчинам это не нравится! Даже когда нам было по восемнадцать, рядом с тобой никто не задерживался больше чем на две недели! Я это знаю, потому что потом все они искали утешения у меня. Так вот, если уж говорить о нем, говнюка хуже я не встречала.

У меня кружится голова, меня тошнит, и вино здесь ни при чем. Это все Джефф и вся эта компания. Ухмыляясь, они смакуют МОЮ жизнь, вместо аперитива в прокуренном баре.

Милые мои подружки! Да чтоб вас всех… Черт вас побери!

Я бегу к себе в комнату, сваливаю вещи в сумку. Ни на секунду больше здесь не останусь! А они даже не замечают моего исчезновения.

Торможу такси на авеню де ла Репюблик.

— Charles De Gaulle, s'il vous plaît.

— Oui, madame[5].

Сейчас четыре. Мой рейс в десять. По крайней мере, мне не придется стоять в очереди на регистрацию.

Джефф

Насыщенный аромат и полноценный вкус — результат влияния многочисленных факторов, способствующих созданию особого букета. Кусты ежевики, растущие рядом с виноградником, солоновато-горький воздух, приносимый с моря ветром, сладкая от сахарной свеклы земля. Можно употреблять в любых обстоятельствах — прекрасно сочетается с чем угодно и, в зависимости от сопровождения, меняет свой вкус, приобретая характеристики блюда, с которым подается. Прекрасно подходит для одноразового применения, но не заслуживает продолжительного внимания.


Желательно употреблять в сочетании с белым игристым столовым вином (обычно подается охлажденным, чтобы скрыть недостатки вкуса).

Февраль

Все кончено, я так и знала. А может, ничего и не начиналось? Так и есть, ничего не было. Обычно количество и качество секса является единственным признаком существования или несуществования любовных отношений. По крайней мере, для подруг и мужа, хотя, как нетрудно догадаться, реагируют они на это по-разному.

Первые, услышав, что до постели дело не дошло, советуют не терять времени даром, второй, облегченно вздохнув, возвращается к своим делам. У меня/у нас этого не было, хотя в какой-то момент казалось, что вот-вот между нами начнется роман с большой буквы. Я наслаждалась этим ощущением, думала, что торопиться некуда, что время у нас есть — столько, сколько мы захотим. Но все вышло не так. Может, он потерял ко мне интерес, может, струсил, а может, и то и другое. Или просто не захотел ничего менять в своей жизни: «Опять влюбляться? Да ну… Опять ухаживать… А в результате всегда одно и то же».

Однажды за ужином я прочла эти его мудрые мысли. Возможно, то была цитата из книги «Как превратиться из принца в лягушку за двенадцать секунд» (страница 42), бестселлера, который мог бы написать любой мужчина, если бы повышенное содержание тестостерона в крови особей мужского пола не убивало в них самоиронию.

Думаю, тогда-то я все и решила.


Два года назад, когда наш роман/нероман шел полным ходом, я случайно попала на показ мужской моды и там, среди серых, черных и коричневых костюмов для скучных предпринимателей и заурядных креативщиков, увидела ПИДЖАК. Смокинг, бархат с парчой, нежные приглушенно-золотые тона. Пуговицы в виде скарабеев. Потрясающе. Я сразу же представила в нем Ангелоса. Как он идет в этом пиджаке, надетом на обнаженную загорелую грудь, и подвернутых белых льняных штанах босиком по пляжу ко мне навстречу, и так смотрит… Господи, этот взгляд! При одной мысли о нем я умираю.