Мари Клармон - Любви навстречу

– Да еще, полагаю, твой спутник, не так ли?

Мэри ослепительно улыбнулась.

– Но я в любой момент могу послать коня галопом и оставить тебя позади.

– Ну, если ты этого действительно желаешь, то я не буду препятствовать…

– Нет-нет, Эдвард. Мне нравится твое общество, и я рада, что провожу этот прекрасный день с тобой. А теперь я поскачу к морю. Постарайся не очень отставать.

Мэри легонько хлестнула Вихря, тот рванулся к берегу – из-под его копыт летели комья земли, а радостный смех наездницы эхом разносился по долине.

Герцог посмотрел ей вслед. Как замечательно, что он встретил эту женщину! Он попытался угнаться за уносившейся вдаль Мэри, но тщетно. «Как удивительно, как чудесно, что судьба свела нас с ней», – мысленно повторял Эдвард.

Добравшись до пляжа, он увидел, что Мэри уже спешилась.

– Вы ползли как черепаха, милорд, – съязвила она.

Ловко спрыгнув с коня, Эдвард взял его под уздцы.

– Вовсе нет, миледи. Это вы неслись во весь опор.

Мэри гладила Вихря, а тот, обыкновенно такой независимый и капризный, уткнулся мордой ей в грудь.

Девушка весело рассмеялась и ласково прошептала:

– Какой ты красавец, Вихрь.

– Привяжем их здесь? – предложил Эдвард, посматривая на обласканного жеребца даже с некоторой ревностью.

– Да, хорошо.

Мэри привязала поводья к суку дерева, выброшенного волнами на берег. Вихрь тихо заржал и начал спокойно пощипывать высокую сочную траву. Взглянув на него с удивлением, герцог последовал примеру своей спутницы.

Верховая прогулка заметно подняла настроение Мэри – с лица исчезли печаль и тревоги недавних дней, и теперь она прыгала по песку, гоняясь за лизавшими берег волнами.

Внезапно она замерла, глядя в сторону моря.

– Что произошло? – спросил Эдвард, приблизившись к ней.

Сделав глубокий вдох, Мэри пробормотала:

– Я кое о ком вспомнила…

– О ком же?

– О другой беглянке. – Ее взгляд был прикован к белым барашкам волн. – Надеюсь, она нашла свое счастье.

При мысли о том, что герцог Даннкли сделал со своей дочерью, Эдвард невольно сжал кулаки. А та, другая?.. Еще одна несчастная пленница… Кто виновен в ее страданиях? Что же касается Мэри… Ведь если бы она не попала в приют, разве они бы встретились?

Тут Мэри снова зашагала вдоль берега. Эдвард посмотрел на отпечатки ее сапожек на сыром песке. Теперь он вновь благодарил судьбу за их встречу – и не важно, какими тернистыми тропами они друг к другу шли.

Догнав Мэри, он какое-то время молча шагал с ней рядом. Потом тихо сказал:

– Поверь, все будет хорошо.

Она покосилась на него и так же тихо ответила:

– Я должна в это верить.

Эдвард взял ее за руку.

– Я обещаю, что так и будет.

Мэри прикусила губу, а ее пальцы выскользнули из его руки.

– Слишком уж мы серьезны, – сказала она, внезапно усевшись на песок.

– Что ты делаешь?

– А ты как думаешь? – лицо Мэри осветилось озорной улыбкой, когда она, вытянув перед собой ноги, заявила: – Услуга за услугу.

– Ты о чем?

– Теперь ты снимай с меня сапоги.

– Ах, вот оно что!.. – рассмеялся Эдвард. Не теряя попусту времени, он осторожно обхватил обеими руками маленькую ножку Мэри и дернул сапог на себя.

Мэри расхохоталась и упала навзничь на песок.

– О боже! И у тебя не вышло!

Эдвард ухмыльнулся.

– Возможно, выйдет, если ты будешь сидеть спокойно.

– Слушаюсь, сэр. – Она зарылась пальцами в песок.

Он снова потянул сапог на себя, и тот легко соскользнул, так что обнажилась нога в толстом шерстяном чулке. У Эдварда перехватило дыхание – Мэри не только позволяла ему прикасаться к ней, но и сама этого хотела.

– Что, замечтался? – спросила она с лукавой улыбкой.

– Нет, просто восхищаюсь.

– Моей ногой?

– Прекрасным узором на чулке из великолепной шерсти, – ответил Эдвард, поглаживая ее по щиколотке.

– Ты дьявол во плоти! – воскликнула Мэри.

– Весьма вероятно. А теперь – замри!

Герцог быстро справился и со вторым сапогом, хотя втайне надеялся, что сможет найти предлог, чтобы и не отпускать ножку Мэри еще какое-то время.

– Теперь чулки, – заявила она.

– Что? Чулки?..

– Не стану же я бегать по воде в чулках.

Сердце Эдварда гулко застучало. Мэри позволяет ему раздевать ее! Пусть не совсем, но даже такая малость кое-что значила… Расплывшись в улыбке, герцог проговорил:

– Как пожелаете, миледи. – Скользнув пальцами под чулок, Эдвард начал осторожно стаскивать его, то и дело прикасаясь обнаженной ножке Мэри.

Ее грудь начала вздыматься все выше, она прошептала:

– А потом второй.

Через несколько секунд Эдвард взялся за другой чулок, изредка поднимая голову и вглядываясь в лицо Мэри – на случай, если что-то вызовет ее неудовольствие. Однако, к его удивлению, ее щеки раскраснелись, а губы раскрывались в томных вздохах.

Когда он наконец стащил чулок, Мэри на мгновение замерла. И казалось, что весь мир сейчас вращался вокруг них, а глухо рокочущее море их приветствовало.

– Спасибо, Эдвард, – прошептала Мэри.

Ее слова эхом отозвались в его сердце, ибо он понимал: она благодарила его вовсе не за помощь с сапогами. И было ясно, что теперь их связывало какое-то новое чувство. Едва осознав это, Эдвард подумал: «О, Мэри, маленькая хрупкая Мэри, мое бесценное сокровище, как же я раньше не понял, чего тебе не хватало? Ведь ясно же, что тебе не хватало детских забав и прогулок. А также заботы и ласки…» Он должен был заставить ее забыть о пережитых страданиях и сделать так, чтобы она постоянно радовалась жизни.

– Не стоит благодарить меня, – ответил Эдвард с улыбкой.

– А теперь посмотрим, поймаешь ли ты меня. – Мэри стремительно поднялась на ноги и побежала к воде; Эдвард же прыгал то на одной ноге, то на другой, пытаясь стащить с себя сапоги. – Смотри не упади! – закричала она, обернувшись.

Герцогу пришлось изрядно потрудиться, прежде чем он избавился от сапог.

– Вы, миледи, скоро поплатитесь за то, что бросили меня одного – совершенно беспомощного! – закричал он, бросившись за девушкой.

Снова обернувшись, Мэри крикнула:

– И что же вы сделаете? – Она бежала вдоль берега, разбрызгивая вокруг себя холодную соленую воду.

Наконец Эдвард догнал ее и заключил в объятия – впервые он позволил себе такую вольность. Мэри на мгновение замерла. Потом, положив руки ему на плечи, прошептала:

– А дальше?

Вместо ответа он чуть наклонился и накрыл ее губы своими. А Мэри прижалась к нему покрепче и, запрокинув голову, обвила руками его шею. Помедлив секунду-другую, она ответила на его поцелуй со всей страстью.

Эдвард же едва не застонал от переполнявших его чувств. Никогда еще он не испытывал ничего подобного, хотя в его жизни было немало женщин.

Наконец прервав поцелуй и чуть отстранившись, Мэри тихо прошептала:

– Никогда не думала, что это может быть так прекрасно…

– Я тоже, – ответил Эдвард.

В следующее мгновение их губы снова слились в поцелуе.

Обливаясь потом, Мэри бежала до тех пор, пока не почувствовала, что вот-вот задохнется. Когда же она наконец остановилась и обернулась, поместье Пауэрза, оставшееся по ту сторону тщательно ухоженной лужайки, показалось ей каким-то сказочным. Тени от старых дубов и огромных валунов падали на фасад особняка времен Тюдоров, придавая дому атмосферу таинственности. Да и все поместье хранило отпечаток личности хозяина – представлялось соблазнительно загадочным, наполненным зловещими тайнами… А ярко-желтая юбка Ивонн казалась маяком среди зеленого моря трав.

Потягивая вино из запасов виконта, Ивонн сидела в кресле перед столиком, сервированным к чаю, и Мэри решила проскользнуть в дом незаметно, чтобы избежать встречи с ней. Но она тут же поняла, что ей необходимо поговорить со старшей подругой.

Мэри медленно подошла к столику. События этого дня оставили в ее мыслях полнейший беспорядок, и она понятия не имела, как справиться с противоречивыми чувствами, бушевавшими в ее груди.

– Мэри, моя дорогая!.. – Ивонн с некоторым усилием подняла руку и приветственно помахала. От ужасных кровоподтеков на лице у нее остались лишь едва заметные синячки, а от порезов – только крошечные шрамы. Но невидимые глазу повреждения были куда серьезнее – два сломанных ребра. И ей еще предстояло научиться ходить без трости – та стояла рядом, у подлокотника кресла. Держалась же эта женщина с достоинством герцогини.

Потянувшись к корзине, где покоилась во льду бутылка с французским шампанским, Ивонн наполнила пенящимся напитком хрустальный бокал и спросила:

– Не желаешь ли?..

Мэри улыбнулась. Интересно, сколько уже успела выпить Ивонн? Уж в слишком приподнятом настроении она пребывала.

Девушка бросила взгляд под столик, но Ивонн, словно прочитав ее мысли, проговорила:

– Нет-нет, еще слишком рано, чтобы самозабвенно предаваться пороку. – Она протянула подруге бокал с шампанским. – Для тебя, дорогая.

Взяв бокал, Мэри опустилась в кресло подле Ивонн. Им предстояло обсудить все, связанное с негодяем Харгрейвом. Эдвард уже пытался поговорить об этом с Ивонн, но та разразилась рыданиями. И теперь ни Эдвард, ни Пауэрз не осмеливались снова затрагивать эту тему.

– Как здесь хорошо! – воскликнула Ивонн. – Я уже так давно живу в Лондоне, что забыла, как прекрасно на лоне природы.

Для Мэри же жизнь на лоне природы завершилась бесконечными скитаниями по грязным размытым дождями дорогам в поисках крова и, конечно, опиума (прошло уже несколько дней с тех пор, как она сумела преодолеть болезненное влечение к опиуму, но мысли об этой отраве не покидали ее даже в такой прекрасный день).

Ивонн откинулась на спинку кресла и, прикрыв глаза, проговорила:

– Разве сам воздух здесь не чудесен?

Мэри кивнула. Она тоже наслаждалась запахами весенних цветов.

– Да, конечно.

И действительно, в наступающем вечере все было чудесно, и портила его только тревога, неотступно следовавшая за Мэри и никогда ее не покидавшая. Но именно сейчас, в этот момент, у нее было множество причин для радости. Солнце медленно садилось, рисуя тени на синем ковре, лежавшем у столика, а искусно сервированные подносы с клубникой, сандвичи с лососем, а также свежий хлеб, масло и икра обещали несколько чудесных часов на свежем воздухе.

В некотором отдалении, в тени дома, стоял слуга в ливрее, готовый немедленно удовлетворить любой из капризов дам. Да, Пауэрз привык жить на широкую ногу.

– Я провела день с Эдвардом, – нерешительно начала Мэри.

– Я видела вас издали. – Ивонн сделала глоток из своего бокала. – За тобой трудно угнаться.

– Не понимаю…

Ивонн закатила глаза.

– Все ты прекрасно понимаешь, моя дорогая девочка. Поэтому спрошу напрямую: ты готова отдаться герцогу?

Мэри смутил столь откровенный вопрос – она по-прежнему испытывала страх перед мужчинами. Но ведь Эдвард не походил на других мужчин, не так ли? Он о ней заботился и понимал ее. Когда же Мэри вспоминала о его прикосновениях, она не вздрагивала в ужасе. Более того, Эдвард пробудил у нее совершенно новые чувства – любопытство… и желание. А поцелуй на пляже… О, он обещал так много!.. Так что ответ был очевиден. Разумеется, она могла бы отдаться Эдварду. Вернее – хотела! К тому же, Мэри точно знала: Эдвард никогда ее не обидит.

Мысленно улыбнувшись, Мэри ответила:

– Да, готова.

– Я знаю, что тебе нелегко было это сказать, – заметила Ивонн. – Я видела твое смятение. Надеюсь, ты не обиделась на мой вопрос. Но тебе ведь приятно находиться рядом с ним, верно?

Мэри молча кивнула.

– И единственное, что удерживает тебя от этой близости, – это ты сама, – добавила Ивонн.

Мэри по-прежнему молчала. Но Ивонн была права. Она достаточно страдала в прошлом, так что глупо было бы отказывать себе в удовольствии в настоящем. Долгие месяцы страх преследовал ее на каждом шагу, но ведь с Эдвардом ей нечего бояться, не так ли? Да-да, глупо было бы бежать от того, чего они оба так жаждали.

Ивонн улыбнулась.

– Я по твоему лицу вижу, что ты окончательно решилась. Обещаю, ты не разочаруешься.

Мэри улыбнулась. Теперь, когда она, по выражению Ивонн, «окончательно решилась», ей было трудно сидеть на месте. Будь ее воля, – побежала бы к Эдварду. Но она не могла оставить Ивонн. Та все еще была слишком слаба.

Мэри наклонилась и подвинула поднос с клубникой на край стола.

– Вам нужно больше есть. Так мне при каждом удобном случае твердит Эдвард. Нам обеим нужно есть, – добавила Мэри с улыбкой.

Ивонн вздохнула и, оглядев подносы, пробормотала:

– Я и рада была бы чувствовать голод, но ничего не выходит… – В последние дни Ивонн сильно похудела, и черты ее лица болезненно заострились. – Знаешь, – продолжала она дрожащим голосом, – я постоянно думаю о том, что наделала, и от этих мыслей мне становится дурно. Даже поесть не могу.