Мари Клармон - Любви навстречу

Миссис Палмер яростно сжала кулаки. Новости и в самом деле имелись – очень важные и очень неприятные. Исключительно неприятные. Прямо-таки отвратительные. Такого в истории «Приюта Палмер» еще не случалось. Два удачных побега! И оба – с участием Мэри. Сначала эта мерзавка помогла сбежать своей подружке Еве, а потом исчезла сама.

Миссис Палмер вонзила ногти в ладони. Три года из дрянной девчонки выбивали спесь и своеволие – и все напрасно! Надо было давно прикончить ее и закопать рядом с другими упрямицами, лелеявшими мечту вырваться на свободу.

Да, наверное, лучше было бы действовать более решительно. Но как узнать, что лучше, когда имеешь дело с дочерью всемогущего герцога?

Где же он? Черт бы его побрал! Сколько можно ждать?

Устав сверлить взглядом закрытую дверь, миссис Палмер оглянулась по сторонам. Огонь, пылавший в камине, отбрасывал зловещие тени на кроваво-красные стены. Мрачная и тревожная обстановка вполне соответствовала настроению миссис Палмер. Неужели все, чего она добилась, пойдет прахом? А добилась она немалого… Долгие годы ее приют напоминал превосходно отлаженный механизм – там надежно хранились секреты тех, кто желал спрятать от мира своих жен, матерей, сестер и дочерей. Надежность и умение все держать под контролем – вот на чем держалась репутация и, следовательно, благополучие хозяйки приюта.

И что же? Чем она могла похвастаться теперь? Скоро, совсем скоро все джентльмены, доверившие ей свои тайны, услышат о двух побегах. И тогда… Нет, этого нельзя допустить. Нельзя.

Тут дверь распахнулась, и на пороге возник герцог Даннкли в вечернем костюме с орхидеей в петлице.

– Итак? – коротко спросил он.

Миссис Палмер стиснула зубы. Она бы с удовольствием плюнула в его надменную физиономию, но, к несчастью, не могла позволить себе такую роскошь. Сила и власть на его стороне.

Даннкли же прошелся по комнате, затем остановился и проговорил:

– Скажите же, наконец, что она умерла. Ведь именно для этого вы явились в мой дом, не так ли?

Миссис Палмер посмотрела в глаза герцога и отрицательно покачала головой.

– Нет, ваша светлость.

– Нет? – переспросил он, и его красивое холеное лицо заметно побледнело.

Хозяйка приюта злобно прищурилась и отчетливо произнесла:

– Ваша дочь сбежала.

Мэри тонула в восхитительных объятиях сна. Нет, не тонула, а плыла, качаясь невесомой пушинкой на ласковых волнах – вверх и вниз, вверх и вниз… Какое блаженство – раствориться в царстве грез, где нет места страданиям и страхам.

– Мэри… – позвал прекрасный женский голос, похожий на голос матери.

Она поджала ноги, свернулась клубочком и зарылась лицом в пухлую подушку. Не надо! Ничего не надо – ни мыслей о матери, ни воспоминаний. Они приносят боль, невыносимую боль. Пусть продлится безмятежное забытье.

– Мэри! – на сей раз голос прозвучал резко и строго. Таким тоном мать говорила, когда в детстве Мэри случалось перепачкаться или порвать платье. – Просыпайся же!

– Нет-нет… – пробормотала Мэри. Во сне ей было легко и спокойно, и она не испытывала ни малейшего желания возвращаться в жестокую реальность.

С нее сдернули одеяло. Мэри ахнула, открыла глаза и поежилась от холода. Она попыталась обхватить себя руками, но смогла только вяло пошевелить пальцами.

– Хлоя у меня сегодня попляшет, – пригрозил красивый голос.

– Хлоя? – Мэри понятия не имела, кто такая Хлоя.

– Да, Хлоя. Я объясню ей разницу между моим домом и притоном для курильщиков опиума. – Женские руки взяли Мэри за плечи и мягко, но настойчиво вынудили ее сесть.

– Я не ку-курила… – произнесла она, едва ворочая языком.

– Оно и видно, – пробурчала… Ивонн? Да-да, конечно, это Ивонн! Лучшая мамина подруга!

Боже милостивый! Ивонн застала ее в таком состоянии и теперь считает лгуньей. Какой позор! В приюте Мэри изо дня в день «лечили» опиумом, но тогда ее заставляли, и поэтому она не испытывала чувства вины, а сейчас…

– Простите, пожалуйста, простите… Мне так стыдно… – пробормотала она.

Ивонн ласково погладила ее по волосам:

– Успокойся, моя хорошая. Тебе не за что просить прощения. Я все понимаю.

– Я не курила опиум. Настойка. Я… я выпила настойку, – призналась Мэри.

Ничего не поделаешь, что было, то было. Два дня Мэри честно боролась с собой и старалась даже не думать про опиум. Но сегодня утром увидела на туалетном столике одной из девушек знакомый пузырек и, не удержавшись от искушения, взяла его с собой. Поэтому сейчас чувствовала себя… как мешок с песком. И примерно так же соображала.

Чтобы разогнать дурман, она крепко зажмурилась, потом открыла глаза и отчетливо увидела бледное лицо встревоженной Ивонн. Эта тревога тотчас передалась Мэри.

– Он приехал? – в панике спросила девушка, не зная, то ли бежать сломя голову, то ли хвататься за кочергу, то ли достать припрятанный пузырек с опиумом. Хотя, конечно, все это было бы бесполезно и бессмысленно. – Отец здесь?

Ивонн сдвинула брови.

– Нет. Пока нет.

Пока? Будь проклято это «пока»! Будь проклят отец, безжалостное чудовище, из-за которого она обречена жить в вечном страхе! Даже если случится невозможное и этот человек будет молить ее о прощении, Мэри никогда не простит его. Никогда!

– Дорогая, у нас мало времени. Нужно привести тебя в божеский вид, прежде чем ты отправишься к герцогу Фарли.

– Так скоро? – в испуге пролепетала Мэри. Столь стремительное развитие событий повергло ее в шок. Она видела Эдварда Барронса один-единственный раз. Всего несколько минут. И было это позавчера. А уже сегодня она станет его содержанкой.

– Мэри, чем скорее, тем лучше. Ты сама это знаешь. – Ивонн взяла ее за руки и заставила встать с кровати. – Оставаясь здесь, ты подвергаешься опасности. Я говорила с Эдвардом. Он согласен быть твоим покровителем и готов принять тебя немедленно.

Мэри слушала вполуха. У нее все расплывалось перед глазами, и она едва держалась на ногах. Что ждет ее сегодня ночью? Вдруг Эдвард не захочет ждать и попытается сразу вступить в свои права? Она вздрогнула и зажмурилась. При мысли о близости с мужчиной ее охватывал ужас.

– Только не садись, – предупредила Ивонн, выпуская руки девушки. – Я сейчас принесу одежду. Надеюсь, корсет и платье тебе подойдут. Впрочем, в любом случае с таким щедрым покровителем ты не будешь испытывать недостатка в роскошных нарядах.

Мэри замерла в напряженном молчании. Да и зачем говорить, когда и так все ясно? Да, он, наверное, обеспечит ее всем необходимым. Но ей придется за это платить. Платить собственным телом.

– Мэри, ты меня слышишь? – с подозрением глядя на нее, спросила Ивонн. – Не вздумай снова заснуть. Пройдись по комнате, посмотри в окно. В общем, делай что угодно – только не садись и не ложись. Обещаешь?

– Обещаю, – ответила Мэри, уставившись на стену.

– Вот и хорошо. – Ивонн кивнула и поспешила к выходу. – Я вернусь через минуту.

Мэри мечтательно взглянула на кровать, борясь с желанием опуститься на белоснежную простыню, накрыться одеялом и вновь погрузиться в сон. Но обещание есть обещание. Преодолев соблазн, она выпрямилась и сделала несколько шагов, сначала – робко, потом более уверенно.

Солнце уже зашло, поэтому в комнате горели свечи. И уютно гудел жаркий камин. Чья это спальня? Вероятно, ничья. Мэри осмотрелась. Ни картин на стенах, ни безделушек на каминной полке, ни книг, ни забытой корзинки с рукоделием. Только широкая кровать, два стула и лакированный стол черного дерева в нише у окна. А на столе, на серебряном подносе, – графин с красным вином и два бокала.

Превосходно! Мэри обещала не спать, но не обещала не пить. Поэтому выпьет. Обязательно выпьет. И утопит в вине мысль о том, что ей предстояло лечь под Эдварда Барронса, герцога Фарли. Рано или поздно он этого потребует, и ей придется подчиниться. Чтобы спастись от преследований отца. Чтобы не попасть обратно в приют. Чтобы выжить. Главное – выжить. Мэри уже так много вытерпела. Вытерпит и это.

Мэри подошла к столу, вынула круглую пробку и взяла хрустальный графин. До краев наполнив бокал, она поднесла его к губам и принялась пить – жадно, большими глотками.

Тихо скрипнула дверь. Шурша сапфировыми юбками, в комнату вошла мадам в сопровождении горничной. Мэри смутилась и опустила бокал на поднос. Ивонн печально посмотрела на нее и со вздохом сказала:

– Налей мне тоже, пожалуйста.

Глядя на лучшую подругу матери, Мэри вдруг почувствовала себя ребенком. Она порывисто обняла Ивонн и прошептала:

– Спасибо. Спасибо за все. Не знаю, что бы я делала без вашей помощи.

– Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь, – ответила Ивонн. – Я сделаю для тебя все, что в моих силах.

Мэри молча кивнула и разжала объятия. Ей отчаянно хотелось допить вино, а потом налить еще и еще… но нет, только не сейчас. Не при Ивонн.

Она подождет, когда все уйдут. Когда никто не сможет увидеть, во что она превратилась.

Боже, как он устал… Все тело ныло и болело, а в голове – свинцовая тяжесть. У Эдварда впечатление, что он пробежал полторы сотни миль до Дувра и обратно. А на самом деле всего лишь провел несколько часов у матери. И, как обычно, возвращался от нее в полном изнеможении. Правда, в фамильном особняке возле Грин-парка его поджидали дурные воспоминания и тягостное одиночество, но тут уж ничего не поделаешь. Зато дома можно как следует выспаться, а сейчас ему только это и требовалось.

Кучер остановил лошадей у парадного входа. Эдвард выбрался из кареты в промозглый сумрак ночи и зашагал по гранитным ступеням. Высокие массивные двери красного дерева плавно открылись, и яркий газовый свет потеснил густую пелену тумана. Дворецкий Гривз застыл у порога – невозмутимый и торжественный, как королевский мажордом.

Войдя в просторный холл и сняв плащ, шляпу и перчатки, герцог вручил все это Гривзу и распорядился:

– Бренди и горячую ванну. – Ему не терпелось поскорее смыть с себя запах матушкиного опиума, хорошенько выпить и лечь спать.

– Будет исполнено, милорд, – с почтительным поклоном ответил дворецкий и добавил: – Гостья вашей светлости уже приехала и ожидает наверху.

Гостья? Какая гостья? Боже милостивый, Калипсо! Точнее – Мэри, как называет ее Ивонн. Но дело не в имени, а в том, что она здесь.

Эдвард устремился к лестнице, ведущей на второй этаж. Уму непостижимо! Как он мог забыть, что сегодня вечером Калипсо приедет сюда – и вовсе не в качестве гостьи?

Приняв предложение стать ее покровителем, он решил, что она будет жить у него дома, в комнатах, смежных с его спальней. Вообще-то эти комнаты предназначались для супруги герцога (если таковая когда-нибудь появится), и селить в них содержанку никак не следовало. Но Эдвард желал, чтобы она постоянно находилась с ним рядом. Ему хотелось видеть ее, говорить с ней, сидеть с ней за одним столом, потчуя изысканными блюдами. Кроме того, Ивонн дала понять, что Мэри угрожала какая-то опасность. А раз так – ее тем более не следовало выпускать из поля зрения.

Перепрыгивая через ступени, Эдвард поднялся на второй этаж, едва ли не бегом прошел по длинному коридору и, взявшись за дверную ручку, на секунду остановился. Он уже не помнил, когда так волновался перед свиданием с женщиной.

Наконец он открыл дверь – и оцепенел. Ему в нос ударил густой запах опиума. Приторный, сладковатый запах смерти и тлена…

Герцог обвел взглядом ярко освещенную гостиную. Никого. Диван пустовал, кресло у камина – тоже. Холодный фазан и прочие блюда на столе, накрытом парчовой скатертью, не тронуты. А вот вина в графине явно поубавилось.

Силы небесные! Вино и опиум! О чем думала эта женщина? Ей жить надоело? И вообще, где же она?

– Калипсо!.. – позвал Эдвард.

Не получив ответа, он прошел в смежную комнату. Там, на широкой кровати под лазоревым балдахином, лежала хрупкая фигурка в фиолетовом платье. Тонкая рука безвольно свесилась вниз. На полу – осколки хрустального бокала и красное пятно. К счастью, не кровь, а бордо – любимое вино Эдварда.

– Мэри!

Она не отозвалась и не пошевелилась. Глядя на ее мертвенно бледное лицо, Эдвард похолодел. Он слишком хорошо знал, что такое этот беспробудный сон.

Его мать пыталась покончить с собой, приняв слишком большую дозу опиума. Неужели Калипсо решилась на самоубийство?

В ужасе Эдвард кинулся к ней и схватил ее за плечи. Слава богу, она пока дышала. Пока…

Он выпустил ее, выбежал из спальни и вихрем пронесся по коридору, чудом не поскользнувшись на шелковой ковровой дорожке.

– Гривз! – Эдвард перегнулся через перила и еще раз крикнул: – Гривз!

Старый дворецкий вышел в холл и запрокинул седую голову:

– Что угодно вашей светлости?

– Пошлите за доктором! И принесите мне воды с содой.

Гривз, явно озадаченный, сощурил подслеповатые глаза.