— Даже так? — удивилась Елена, — значит, вы все-таки изменяли своей девушке?

— Я не изменял, — искренне возразил Стас, — я учился. После окончания девятого класса мы с Шурой отдыхали на юге, а там нравы намного свободнее. В общем, — с легкой иронией произнес Стас, — " Школу молодого бойца" мы прошли. И вернулись в родной город, ощущая себя уже опытными мужиками.

— Стас, ну все-то секреты не выдавай, — вставил Шура.

— Ой, секреты! Да мы с Ирой сразу догадались обо всем. Вы ходили гордые, как павлины, — заметила Люся.

— Так уж получилось, — продолжал Стас, — что не сумел я в тот день вовремя остановиться. Это случилось в день нашего примирения после длительной ссоры.

В Новогодние каникулы мы с Иринкой очень сильно поссорились. Придя однажды на школьный каток, я увидел, что моя Ира катается с парнем из другой школы за руку. Он даже обнимал ее за талию. Парня этого я прекрасно знал и ненавидел изначально. Дело в том, что в течение некоторого времени он был партнером Иры по бальным танцам. Пытался ухаживать за ней, часто звонил и получил от меня уже два предупреждения.

Несмотря на то, что я был отличником, спортсменом и секретарем школьной комсомольской организации, парнем был задиристым и очень самолюбивым. Кровь у меня закипела, я на полной скорости подлетел к ним, не смог притормозить и от моего толчка парнишка с треском врезался в бортик. Из носа у него потекла кровь. И вдруг, моя Иринка, на глазах у всех влепила мне звонкую пощечину и подъехала к парню, помогая ему встать. Такого унижения я пережить не мог и, в конечном итоге, все это закончилось настоящим ледовым побоищем. Наши ребята, против ребят из другой школы. Я за это получил строгий выговор по комсомольской линии, а Иринка долгое время не хотела со мной даже разговаривать.

Помирились мы только 8 марта. Родителей моих не было дома и случилось то, что случилось. И сразу у нас зародился Юрка. Кстати, по паспорту он Георгий, в честь деда, но Ире не нравилось называть малыша ни Жорой, ни Гошей. Она где-то вычитала, что Георгий, Юрий и Егор одно и тоже имя. Так мы стали дома звать сына Юрой.

— А почему вы не приняли предложение ваших родителей и отказались от мечты поступить в престижный ВУЗ? — поинтересовалась Елена.

— В тот момент Иринке не нужны были ни свои, ни мои родители. Ей нужен был только я. Она была настолько напугана и растерянна, что даже ни о чем меня не просила. Смотрела вопросительным взглядом и ждала моего решения.

— А как вы сообщили родителям о своем решении?

— Все происходило приблизительно так. Собрался семейный совет — мои родители, дед Моисей и ее родители. Будущая теща была в истерике и требовала сделать аборт. Иринкин отец молчал и только вздыхал.

— Да побойся бога, Ольга, — возразила теще моя мама. — Как можно дочь на такое толкать? А если у них потом совсем детей не будет?

— От сюрпризов наших деточек в петлю залезешь, — продолжала возмущаться Ольга Ивановна. — Им учиться надо, а не детей рожать!

— Что решил сын? — мрачно спросил мой отец.

— Мы с Ирой женимся, а я поступаю на заочное отделение. Буду учиться и работать.

— Сыночка, — вмешалась мама, — может, вы зарегистрируетесь, Ирочка с малышом будут жить у нас, а ты все-таки поступишь, куда мечтал?

— Нет. Я должен содержать свою семью сам, — ответил я.

— Георгий! Ну, что ты молчишь? — взмолилась мама. — Мы должны помочь своему ребенку. Что, мы их не прокормим?

— Лиза, я нашему Р Е Б Е Н К У ляльку делать не помогал, но в помощи сыну не отказываю. Помогу устроиться на тяжелую, но хорошо оплачиваемую работу, — ответил отец.

— Господи! Какие вы Оболенские все упрямые, — обреченно проговорила мама.

— Все! Я сказал! — закончил семейный совет отец.

Тогда встал дед Моисей. За все время он не проронил ни слова. Дед подошел к отцу и неожиданно для всех, отвесил бывшему боевому офицеру и первому секретарю райкома партии увесистую затрещину. Отец потом несколько дней затылок потирал.

— Я говорил, чтобы ты научил сына пользоваться презервативом? А ты все считал, что он еще пацан. Вот и расхлебывай теперь проделки своего пацана! — зло сказал дед.

Потом он направился ко мне. Честно говоря, я бы не удивился, если бы он вытащил ремень и выпорол меня на глазах у всех. Но дед подошел ко мне, поцеловал в лоб и сказал:

— Ты мой внук. Ты Оболенский. Жить будете у меня. Все. Я сказал!

— После смерти бабушки дед жил с нами. Квартира его также как наша, была в деревянном неблагоустроенном доме на втором этаже. Леночка, как молодая москвичка, ты, может быть, не представляешь, что такое неблагоустроенный дом. Это значи чное. Воду привозили на машине-водовозке, и все заполняли свои кадки. Потом отработанную воду и мусор нужно было выносить на помойку.

Но мы с Иринкой были безмерно счастливы. Не надо ни от кого скрываться, живем отдельно, все прекрасно.

Конечно, с рождением сына лиха-то мы хватили. Бессонные ночи, пеленки, болезни. Ну, в общем, все то, что испытывают молодые, с рождением ребенка. Иришка готовить еще толком не умела, а поесть-то я любил. Так что частенько бегал к маме на обед. Моя мама очень много помогала. А дед Моисей, с рождением правнука, от гордости, аж помолодел. Любимым его занятием стало гулять с ним. Он возил его коляску с осторожностью, как хрустальную. Разговаривал с ним на иврите и уверял, что Юрась его понимает, только еще отвечать не научился.

— Ваша мама помогала, а теща? — поинтересовалась журналистка.

— Тещу в то время я даже на порог не пускал, — с усмешкой сказал Оболенский.

— Что так?

— Дело в том, что уже после семейного совета теща все-таки договорилась со своей знакомой об аборте и заставила дочь поехать с ней на пару дней в Тюмень. Слава богу, я об этом узнал и рванул за ними. Деньги на билет мне дал мой отец. Я буквально вытащил Иринку на руках прямо из больницы. Тогда я сказал будущей теще, что даже издали ей ребенка не покажу.

Хотя я, конечно, знал, что Ира бегала с Юркой к матери, когда я был на работе. Но, чтобы не огорчать ее, я делал вид, что не догадываюсь. А перед армией мы с Ольгой Ивановной помирились. Я сам предложил Иришке сходить вместе к ее матери и " выкурить трубку мира". Поумнел, наверное, за год.

— Скажите, Станислав, а в душе вы никогда не жалели, что не уехали учиться в Москву?

— О том, что не уехал в Москву — нет, это точно. Однако врать не буду, иногда бывало очень тошно. Хотелось и в спортзал сходить, и на каток, и на охоту, да даже на танцы.

Но знаешь, Лена, когда мой сын стал подрастать, улыбаться, узнавать меня, обнимать своими маленькими ручками, я замирал от радости и нежности к этому крошечному человечку. А уж когда он произнес — "папа", восторгу моему не было предела. На вечере встречи выпускников я всем показывал фотографию своего сына и учителям, и одноклассникам, и даже техничке.

Когда меня призвали в армию, моему Юрке было уже 11 месяцев. Пацаны прощались со своими подружками, а я целовал на прощанье своего кучерявого сынулю и любимую жену.

— А за что вы получили боевую награду? И где это произошло, если не секрет? Тогда еще не было ни Афгана, ни Чечни, — поинтересовалась Елена.

— Давайте эту страничку моей биографии мы опустим, — жестко ответил Стас. — Где мы были я, конечно, знаю, но вот для чего и зачем, до сих пор не могу понять. А награду я получил по дурости.

Дело в том, что мой Шура попал в плен. И я, "герой-одиночка", решил его вызволить сам. Сейчас я понимаю, что шансы у меня были нулевые, а проникнуть ночью к этим "головорезам" в лагерь мог решиться только самоубийца.

Но, видимо у меня очень заботливый ангел-хранитель. Мне хорошо была известна планировка их лагеря, вскоре, мы готовились к операции по его уничтожению. Я не только вытащил Шурку, но и умудрился заминировать все, что мог, в том числе, склад боеприпасов. Так что шуму и грохоту наделал. С перепугу, практически, уничтожил их лагерь.

Правда, я получил ранение. Шурик потом тащил меня волоком по джунглям. Живы остались чудом. Ранение у меня было не очень тяжелым, но поганым. Когда я очнулся после операции, то доктор мне сказал, что с потенцией у меня все будет в порядке, но детей у меня не будет. Во время операции пришлось меня стерилизовать.

И вот тогда я поверил, что бог есть. Он послал мне сына, как в то время казалось, совсем не вовремя. А судьба-то пишется при рождении человека и богу наперед все известно.

— Лена, я, наверное, очень подробно отвечаю на твои вопросы? Так никакой передачи не хватит.

— Пусть вас это не волнует, — ответила журналистка, — чем больше вы расскажете, тем легче мне будет смонтировать материал. Войдет, конечно, не все, но я планирую сделать о вас не менее двух передач.

— Ну, хорошо. Что еще ты хотела узнать?

— Так самое главное, — пожала плечами журналистка. — Такая любовь была. Но, насколько я знаю, сына вы воспитывали сами. Что же послужило причиной вашего разрыва с Ирой? Она вам изменила?

Наступило некоторое замешательство. Елена увидела, что у Оболенского желваки заходили на скулах. Он недоуменно посмотрел на Люсьену. Видно было, вопрос застал его врасплох. Некоторое время Стас молчал. Потом неожиданно встал и заходил по комнате. Журналистка заволновалась. Она была уже готова махнуть оператору, чтобы не снимал. Но Оболенский вновь сел на стул и с горечью спросил:

— Разве она об этом не рассказала? — он вновь бросил на Люсьену недоуменный и злой взгляд. — Моя Иришка погибла при пожаре в детском саду, где работала воспитателем. Она до последнего пыталась спасти ребятишек. И на глазах у сына вывалилась из окна, объятая пламенем. Юра все это видел. И долгое время не мог говорить. Это случилось через три года после моего возвращения из армии. Юре исполнилось уже шесть лет. И с этого времени мы жили с ним одни без мамы, — добавил он хмуро.

Съемка на некоторое время была все-таки приостановлена. Лена расстроилась, что первый день скомкан. Во время перерыва она упрекнула Люсьену в том, что та не предупредила о трагедии в семье Оболенского. И поставила журналистку в неловкое положение. Но Люся ответила, что в этом случае разговора о первой любви Стаса вообще бы не получилось. И Елене пришлось с этим согласиться. Конечно, она побоялась бы бередить у человека старые раны.

Через некоторое время диалог продолжился. Отступать было некуда, и журналистка уже не могла обойти тему потери Оболенским его жены.

— Скажите, Станислав, как вы решились оставить шестилетнего ребенка с собой, после гибели его матери? — спросила Елена, когда камера вновь была включена.

— Конечно, я мог бы отправить его к бабушке в Анапу. Он был бы и ухожен, и накормлен, и обласкан. А вот кто бы вырос из моего сына? Отец мой в то время был уже тяжело болен и вскоре, его не стало. Мама у меня очень мягкий и добрый человек. Она бы вырастила из внука тепличное растение. И потом он был частичкой моей Иринки. Хотя фактурой своей, ростом, голосом, шевелюрой, он копия меня, но черты лица больше Иришкины.

— Ну, Станислав Георгиевич, вам впору еще один орден давать. Не каждый мужчина решится на такое, — заметила Лена.

— Мне всегда странно слышать подобные слова из уст женщины, — с легкой усмешкой ответил Оболенский. — Большинство наших женщин работают. После работы с огромными сумками они летят домой. Именно летят, несмотря на тяжелую ношу, потому что там дети и муж на диване, который очень устал и жрать хочет. А если муж алкаш? Или мужа нет, а дети ждут маму? И крутится она, родимая, так всю жизнь. Дети подросли, внуков подкинут.

Вкусив всю прелесть такой жизни, когда сам и за маму, и за папу, я просто преклоняюсь перед нашими женщинами. В 23 года я много, что умел делать — починить любой прибор, построить баню, освежевать убитого зверя и прочие мужские дела. Но никогда не задумывался, что стирать, варить, делать уборку в доме, такая нудная и тяжелая работа, которая никогда не кончается. Я мужик не слезливый, но когда гречневая каша, которую так любил мой сын, в очередной раз пригорела, у меня потекли слезы. Люсьена приходит, а я натурально реву. Моим друзьям Люсьене и Шуре, я по гроб жизни обязан за помощь.

А сын у меня на все руки мастер, — с гордостью произнес Стас. — Юрась очень рано стал самостоятельным, не боялся оставаться в доме один, когда я уезжал в командировку. А приготовить еду, благодаря Люсе, научился еще раньше меня. Готовит так, что может шеф-поваром в элитном ресторане работать.

Что касается вручения мне ордена за этот "подвиг" — воспитание сына, то давай снова сделаем перерыв, — предложил он журналистке, — и я кое-что расскажу тебе не на камеру.