Андрей Жвалевский - М+Ж. А черт с ним, с этим платьем!

К> Салют!

К> Как работается? :-))

К> А у нас директор в отпуске!!! :-)))

К> Так мы все в обед как из офиса свалили, поехали за город в снежки играть. Классно!

К> Только что пришли. Сейчас наконец пообедаем, и по домам. Чего и тебе желаю.

С> А у нас директор не в отпуске, а в ж…. Это мы его туда послали.

С> Кстати, рекомендую разнообразить смайлики.

С> Вот: 8-{} – офигение, ;-) – двусмысленное подмигивание,

C> :?) – человек с большим носом картошкой, вроде меня

Короче, трепались о всякой ерунде.

И сейчас, когда я думаю, что прошло полгода, понимаю, что время прошло не зря. А еще я с удовольствием увижусь с Сергеем. Просто так.

***

Наверное, у меня кризис среднего возраста, только какой-то очень конструктивный. Вместо того чтобы горевать о несделанных великих свершениях и жаловаться на неудавшуюся жизнь, я приободрился.

Для начала напрягся и за месяц дописал свой компьютерный шедевр под названием «Оптимизация Web-изображений». Отослал хорошему знакомому в Питер, но изображать из себя непонятого поэта не стал, а занялся художественно-литературным проектом. Здесь дела пошли не так шустро, зато придумалось еще несколько занятных сюжетов. Когда наступал затык с основным романом, я прописывал эти сюжеты, получая ни с чем не сравнимое удовольствие.

Но и в «Лабиринтах огня» (я уже определился с названием своего эпохального труда) был заметен серьезный прогресс. Никого нового для решения проблем героев привлекать не пришлось, да и сюжет извернулся неожиданным боком. Пришлось, правда, внести кое-какие изменения в начало, но это, в сущности, мелочь.

Выплескивая себя на бумагу (то есть на винчестер домашнего компьютера), я заметно успокоился и перестал коллекционировать случайные связи. Более того, Машины замечания типа «А вот здесь мы поставим комод» больше не вызывали у меня негодования. Я почти смирился с необходимостью совместного проживания с посторонним человеком противоположного пола. Единственное, что меня удерживало, – потребность писать. Я четко осознавал, что ни одна женщина с постоянной пропиской не потерпит в доме мужика, который по полночи занимается делом, не приносящим денег, – если это не выполнение супружеских обязанностей. Надо было вначале либо заявить о литературной состоятельности, либо окончательно поставить на своей мечте крест.

Я почему-то считал, что писатель из меня получится. Не остудило мой пыл даже письмо питерского приятеля, который книжку по оптимизации хвалил, но издавать отказывался.

Кстати, где-то в середине октября я получил письмо от Катерины. На расстоянии она казалась милейшим и безобиднейшим существом, чем-то вроде друга. Я решил, что очаровательная провинциалка будет первым человеком, которому я покажу свой роман. Почему-то была уверенность, что Катя прочитает его серьезно и оценит объективно.

Вот Машке я свою писанину показывать не собирался. По необъяснимой причине мне не хотелось даже посвящать ее в свои планы. Долгие ночные бдения за компьютером приходилось тщательно скрывать.

Маша чувствовала что-то неладное своим специальным женским чувством, бесилась, ревновала, несколько раз нагрянула ко мне с внезапными проверками, ничего подозрительного не обнаружила, отчего впала в ярость, потом в депрессию. Со временем она выработала в себе просто звериное чутье: как только я намеревался вволю пописать, Машка устраивала мне сцену, или звала на какую-нибудь вечеринку, или заласкивала до полной неспособности творить.

По-моему, она научилась читать на расстоянии не только мысли, но и электронную почту. Например, однажды Катя прислала письмо с уведомлением о своем приезде в Москву и возможном заходе ко мне в гости. Не успел я с восторгом согласиться, как раздался звонок и боевая подруга Мария Николаевна Концевая сообщила, что собирается навестить меня в тот же день и час, что и Катерина. Возражать я не имел права: на прошлой неделе трижды переносил встречи с любимой, используя слишком примитивные предлоги.

Я дернулся было отправить Кате письмо с отменой встречи, но передумал. В конце концов, что такого страшного случится? Встретятся, поболтают.

Хотя, если честно, просто не хотелось отменять этот визит.

Чем дольше я ждал «встречи на Эльбе», то бишь в моей квартире, тем меньше мне эта идея нравилась.

Я приводил один аргумент за другим. «Почему бы им не подружиться? – уговаривал я себя. – Маша – девушка умная, поймет, что с Катей у нас ничего не было. А если бы даже было, что с того?» Логические конструкции выстраивались у меня в голове одна за другой, и уже их количество доказывало, что добром дело не кончится.

Когда до условленного времени осталось четыре часа, я решил предотвратить катастрофу. Кате я позвонить не мог – не знал ее номера. Поэтому позвонил Маше.

– Я по поводу сегодняшней встречи, – бодро сообщил я, но был тут же прерван.

– Отлично! – защебетала трубка. – Я так соскучилась… Ты так много работаешь! Тебе нужно немного расслабиться. У тебя очень напряженный голос.

– Да, я как раз…

– Медведька устал. – Маша вещала на запрещенной частоте, которая сделала бы честь любой службе «Удовольствие по телефону».– Мишке нужно почесать шерстку. Я ее уже нежно ласкаю. Мишка знает, где?

Я знал, где. Это был удар ниже пояса – «удар» в фигуральном, «ниже пояса» в буквальном смысле. А еще я знал, что фраза «я сегодня занят» приведет не только к тяжким моральным и физическим увечьям, но и к немедленному появлению моей избранницы прямо в издательстве.

– Жду тебя, – поспешно заключил я. – И целую! Пока!

Оставался единственный шанс: Катерина, как человек воспитанный, должна была предварительно позвонить, чтобы подтвердить встречу. И она позвонила – непосредственно перед приходом. Катя не называла меня «мишкой», не урчала так, что на меня косились сослуживцы, не мурлыкала грудным голосом. Но и ей я не смог сказать, что не смогу встретиться.

Не спрашивайте, почему.

«А будь что будет!» – вот фраза, за которую мужчин следует кастрировать, а женщин – выдавать за кастрированных мужчин.

***

Даже себе не хотелось признаваться, что я жду этой встречи. Когда чего-то особенно ждешь, ничего хорошего никогда не получается, поэтому я изо всех сил не ждала.

Чтобы не прибежать через пятнадцать минут после звонка, я нарочито медленно сходила в магазин за тортиком, буквально контролируя каждый свой шаг, чтобы не бежать вприпрыжку. Но все равно, когда я подошла к подъезду, прошло всего двадцать пять минут. Минуту я мялась, не зная, что бы такое еще сделать, а потом вспомнила, что, как обычно, забыла номер квартиры. И еще десять минут ждала кого-нибудь, с кем можно войти в подъезд. Охранник был мне совершенно не знаком и, соответственно, не обращал на меня внимания.

Я дождалась какой-то местной тетеньки, поднялась на девятнадцатый этаж и позвонила в знакомую дверь.

Сергей открыл практически мгновенно. Создалось впечатление, что он стоял в коридоре, держа ручку на ручке. В смысле, свою на дверной.

Он радостно разулыбался – так радостно, что даже как-то ненатурально. Мне сразу показалось, что, увидев меня, он вздохнул с облегчением. Боялся, что не приду?

Мы прошли на кухню, по дороге Сергей жизнерадостно жестикулировал моим тортиком и наигранно звонким голосом сообщил, что «очень здорово, что ты зашла», два раза споткнулся, ударился плечом о косяк и попытался поставить многострадальный торт мимо стола. Торт я спасла. Чашку, которую он тут же уронил, нет. Чашка, естественно, была полная, вылилось все, естественно, прямо на Сергея, он взвыл и унесся переодеваться. Я осталась на кухне с тортом в руках и кашей в голове.

А что случилось-то? Ну, зашла в гости. Не мог же он из-за меня так распсиховаться? Или мог? Или у него на меня какие-то планы? Но что-то я не помню, чтобы он раньше смущался или нервничал. Или раньше не считается, а теперь у него ко мне все серьезно? Нет, бред какой-то. Приятный, конечно, но бред.

Я решительно поставила торт на стол, вытерла лужу на полу и как раз заканчивала составлять в раковину грязную посуду, как вошел Сергей. Хмурый, но успокоившийся.

– Извини, что я здесь хозяйничаю, но тебе сегодня, по-моему, нельзя посуду доверять.

– Да, как-то не очень все удачно.

Сергей с тоской посмотрел на дверь. Так смотрит собака, с которой недавно погуляли, и она знает, что у нее совершенно нет шанса в ближайшее время попасть на улицу еще раз.

– Ну, как ты жила, расскажи.

– Нормально жила. Как всегда.

– А-а-а.

– Ну а ты как?

– Да ничего, как обычно.

– М-м-м.

– Погода у нас гадкая.

– Да, у нас тоже. Я уезжала, снег шел.

– У нас тоже вчера шел, а сегодня нет.

– Вот, – сказали мы хором и замерли, настороженно глядя друг на друга. Каждый явно придумывал следующую реплику.

– Послушай, может, компьютер включим? Переписываться легче было.

– Да, наверное. – Сергей улыбнулся почти естественно.

– А может, я не вовремя? Я в Москве еще два дня буду, могу и в другой раз зайти.

Я успела заметить только лучик надежды, который мелькнул в глазах Сергея, и тут раздался звонок в дверь. По тому обреченному виду, с которым он пошел открывать, я сразу все поняла.

Через пять минут в кухню вошла Она. Она оказалась совершенно не стервозного вида (я уже навоображала себе эдакую растрепанную фурию), хорошенькая женщина («хорошенькая девушка» звучало бы красивее, но было бы явной неправдой). Светлые волосы, стрижка «каре», глаза большие, карие. Миленькая, но при ее длине ног юбку могла бы надеть и подлиннее.

Поскольку Она молчала, я взяла инициативу в свои руки.

– Здравствуйте, меня зовут Катя.

Я с наслаждением вытянула ноги, якобы для того, чтобы встать. Но Она поняла зачем. И оценила. И я поняла, что Она оценила.

– Маша.

– Очень приятно.

Действительно приятно. Голос приятный, женственный.

Тут на кухне появился наш рыцарь.

– Маш, садись. Это Катя, она приехала на выставку, моя старая знакомая. Катя, это Маша. (Пауза.) Тоже моя старая знакомая.

Какой дурак! Это же надо одной фразой столько тумана напустить!

– Мы уже познакомились.

Я начала Машу уважать. Если бы меня кто-нибудь представил «тоже старой знакомой», я бы вряд ли смогла улыбаться как ни в чем не бывало.

– Сережа, поставь чаю, я так замерзла.

Еще бы не замерзла. Ты бы совсем без юбки пришла!

Сережа оживленно метнулся к чайнику, чтобы хоть чем-то заняться, и повернулся к нам спиной. У меня от улыбки потихоньку стало сводить скулы.

– Погода сегодня гадкая, – нашлась Маша.

– Да, у нас тоже. Когда я уезжала, шел снег.

– У нас тоже вчера шел. А сегодня нет. Тема исчерпана. Пауза.

И тут я сжалилась над ними обоими. В конце концов, Сергей не мой мужчина, никогда им не был и становиться не собирался.

– У меня дочка тоже Маша. Люблю это имя.

– Правда? А сколько ей лет? – Глаза у Маши сразу потеплели.

– Полседьмого. В школу пошла.

Как я и предполагала, разговор сразу наладился. Мы с Машей живо принялись обсуждать проблемы школьного образования, у нее оказался сын старше моей Машки на три года. Через десять минут мы веселились вовсю, рассказывая друг другу про современные учебники, новые школьные программы и бедных детей, которые все это выдерживают.

За это время молчаливое привидение сделало нам чай, а также порезало тортик, который мы радостно умяли.

– У нас таких вкусных не делают, – сообщила я.

И спровоцировала еще один разговор, на сей раз о магазинах и продуктах. Это больная тема, в Московские Магазины я захожу, как в музей, а тут еще кое-что и приукрасила… Маша окончательно расслабилась и наконец-то задала единственный вопрос, который ее все еще мучил.

– А ты замужем?

Надо отдать ей должное. Я бы так вот в лоб не спросила. Мужества не хватило бы.

– Нет. Уже нет. И, надеюсь, пока нет.

Этим «пока нет» я хотела ее успокоить, сказать, мол, не волнуйся, у меня все в порядке, есть свой такой же дурак дома. А это молчаливое сокровище забери себе. Но, боюсь, Маша меня неправильно поняла. Она резко повернулась к Сергею, ее, к счастью, пустая чашка упала. Сергей, который уже минут двадцать сидел на стуле с видом сытого спаниеля, взвился и попытался сообразить, что случилось. Слава богу, сообразил.

– Катька, ты женишься? – радостно завопил он и кинулся меня обнимать.

Вот не надо было этого делать. Любая экстремальная ситуация обостряет чувства (это я сейчас такая умная, а тогда я была просто ошарашена).

***

А сам виноват! Надо было, как говорил капитан Жеглов, со своими женщинами разбираться вовремя. Вместо радости встречи со старой знакомой получилось тупое ожидание неизбежного. Когда Машка позвонила в дверь, я испытал нечто вроде облегчения приговоренного к казни. Выносить пытку беседы с Катериной я больше не мог. Разговор о погоде отнял у меня остатки сил. Все, что я смог, – это представить дам друг другу и отскочить в сторону.