Кэтрин Коултер - Магия лета

— Фрэнсис, мое терпение истощилось!

Александр Килбракен протянул руку, намереваясь стащить очки с носа дочери. Фрэнсис увернулась.

— Это несправедливо, папа! Я согласилась выйти замуж за твоего ненаглядного Хока, так должно же хоть что-то быть по-моему.

— Ты похожа на старую ведьму.

— Вовсе нет, милорд, — возразила Аделаида, неслышно входя в спальню Фрэнсис. — Она похожа на девушку, которая боится предстать перед будущим мужем в своем подлинном облике.

Фрэнсис испепелила экономку взглядом, проклиная ее проницательность.

— Пусть все идет, как идет, папа. Граф сделал предложение уродине, так пусть на ней и женится. Я не стану его разочаровывать.

— Что ж, дочь, — сказал Александр Килбракен после долгого молчания, — тогда и я буду молчать на этот счет.

— Ты обещаешь ничего не говорить графу?

— Обещаю.

Фрэнсис проводила отца взглядом и повернулась к Аделаиде:

— Пора?

— Боюсь, что так, дорогая. В последний раз советую тебе не отталкивать того, что твое по праву.

— Лучше дай мне побыть несколько минут одной, — уныло ответила Фрэнсис.

Она дождалась, пока экономка выйдет, и подошла к окну. День был хмурый, лишенный красок, моросил назойливый дождь.

«Если бы я была натурой романтической, то с сегодняшнего дня начала бы вести дневник. Для начала я написала бы в нем, что буквально схожу с ума от счастья».

Фрэнсис собралась посмеяться над подобной глупостью, но вместо хихиканья из горла вырвалось рыдание.

Тем временем преподобный Маклеод, ожидая появления невесты, затевал с Александром Килбракеном спор о том, насколько пресвитерианская церковь лучше английской. Спор на эту тему продолжался не один год. Это оживляло долгие зимние вечера, когда в камине уютно потрескивают поленья, а на столе стоит бутылка хорошего бренди. Преподобный Маклеод близко к сердцу принимал все, что происходило в семье Килбракен. Оглядев жениха, он решил, что, хотя тот и англичанин, в нем чувствуется порода и хорошее воспитание. Однако пастор был не на шутку озадачен, когда при появлении невесты лицо графа омрачилось. Возникло впечатление, что тот присутствует не на свадьбе, а на отпевании. Но это был не самый большой сюрприз, который ожидал достойного Маклеода. Когда Фрэнсис приблизилась, у него чуть не отвисла челюсть. Вместо живой, смешливой красавицы к нему подошла страхолюдина с унылым лицом.

Разумеется, пастор знал, что это брак по расчету, но не мог и представить себе, что все так обернется. Он покосился на Александра Килбракена. Тот улыбался и, казалось, был весьма доволен.

Все необходимое было сказано, спрошено и отвечено, и преподобный Маклеод благословил молодых.

За праздничным столом царило похоронное настроение. Когда трапеза кончилась (к великому облегчению большей части гостей) и Фрэнсис в дорожной одежде вышла из дверей замка, пастор поспешил к ней для разговора наедине. Лицо новобрачной было бледным и угрюмым. Эти ужасные очки… разве у нее ухудшилось зрение? Маклеод замешкался, вдруг растеряв все приготовленные слона.

— Счастливого пути! — наконец сказал он, целуя в лоб ту, кого еще ребенком качал на коленях. — Я буду молиться за тебя и твоего супруга.

— Я заранее благодарна вам за это, милорд, — ответила Фрэнсис, щурясь сквозь очки. — Жаль только, что вы не можете попросить Господа поразить меня молнией

— Ты венчалась против своей воли?

— Нет, — коротко ответила Фрэнсис.

Она видела, как встревожен преподобный Маклеод, но подавила порыв высказать правду. Отец стоял слишком близко, уже начиная хмуриться, а рядом с ним нетерпеливо постукивал перчатками по ладони ее молодой муж.

— До свидания, милорд, — только и сказала она. поднимаясь на цыпочки, чтобы поцеловать пастора в щеку

Глаза ее наполнились слезами. Пожалуй, никогда еще она не была так благодарна сидящим на переносице очкам Виола, Клер, София и Аделаида по очереди обняли ее Наконец Фрэнсис оказалась в объятиях отца.

— Верь мне, дочь, — прошептал он ей на ухо. — а главное, верь в себя. Ты очень сильная, Фрэнсис.

— Да, папа.

Она обвела долгим взглядом замок и окрестности, спрашивая себя, увидит ли она все это еще когда-нибудь. Повернувшись к экипажу, на окнах которого были плотные занавески, она остановилась на полушаге, внезапно испуганная. За ее спиной раздались пожелания счастливого пути, и она вновь повернулась к провожающим. Все это были люди, рядом с которыми она прожила девятнадцать счастливых лет. Повариха Дорис, свадебный пирог которой на этот раз удался на славу, вытирала краем фартука мокрые щеки.

— Фрэнсис! — раздался резкий окрик графа, уже поднявшегося в экипаж. — Мы должны выехать как можно скорее!

Хок поднес к губам серебряную фляжку и сделал несколько хороших глотков бренди. Благословенное тепло наполнило желудок, и он замер, наслаждаясь этим ощущением. Повернувшись в седле, он окинул взглядом экипаж, который приближался, ныряя из колдобины в колдобину.

В экипаже за плотно задвинутыми занавесками ехала его жена. Жена.

Хок на мгновение зажмурился, стараясь осознать то, что он совершил. Он не чувствовал себя женатым ни на маковое зерно. Когда преподобный Маклеод совершал обряд над ним и Фрэнсис Килбракен, Хок пребывал в какой-то туманной дали, едва слыша то, что говорил пастор. Правда, в нужных местах он отвечал «да», но чисто механически, как будто находился под гипнозом.

Дождь ненадолго прекратился, но теперь накрапывал снова. Небо приобрело какой-то заплесневелый вид. Все вокруг пропиталось сыростью, даже молодая листва выглядела вялой, неживой и словно готовилась безвременно облететь. Дорога представляла собой две извилистые колеи, щедро уснащенные рытвинами и ухабами, и была сплошь забросана камнями, то и дело подворачивающимися под колеса экипажа. Однообразие пейзажа тускло скрашивали редкие фермы, из труб. которых тянулись ленты серого дыма. Навстречу не попалось ни единой повозки, ни единого прохожего. Ничего удивительного: в такую погоду только дураки высовывают нос за дверь. Хок подумал с полнейшим равнодушием, что он один из таких дураков. И все же лучше было промокнуть и заплесневеть, чем делить экипаж с Фрэнсис Хоксбери, графиней Ротрмор.

Вспомнив об отце, он, как обычно, вознес торопливую молитву, чтобы старый тиран все еще был жив. А вдруг при одном только взгляде на невестку сердце маркиза не выдержит? Хок дал себе слово, что заставит жену снять свой безобразный чепчик, прежде чем отправиться к свекру с визитом вежливости. И очки тоже — не важно, если она не сумеет как следует рассмотреть маркиза, главное, чтобы жизнь отца, которая, должно быть, и без того едва теплится, не оборвалась при виде ее глаз-бусинок!

И почему он не женился на Клер, а еще лучше — на Виоле? Младшая Килбракен достаточно молода, чтобы ее еще можно было лепить как глину.

«Когда я решил связать свою жизнь с Фрэнсис, я был в припадке безумия!» — повторял он себе.

Как Хок ни старался, он ничего, кроме неприязни, к молодой жене не чувствовал. Только воспоминания о предшествующей ночи, проведенной в любовных играх, приносили ему некоторое утешение. Хок не испытывал ни малейшего чувства вины по этому поводу. Он едва не пришел в хорошее настроение, но вдруг вспомнил, что впереди брачная ночь. Руки сами собой натянули поводья, и Эбонит сделал скачок в сторону, прямо в глубокую грязную лужу. Хока окатило до колен, и это окончательно вывело его из себя.

Сзади раздался крик Граньона. Хок придержал жеребца и развернул его в сторону экипажа.

— Что случилось?

— Скоро стемнеет, — сообщил промерзший до костей камердинер и выбил зубами дробь. — Я заглянул в карту, милорд. Мы под-д-дъезжаем к городишке под названием Эрд-д-дри. Могу поспорить, там есть приличный постоялый д-д-двор.

Хок вспомнил, что по дороге в «Килбракен» они и правда проезжали городок Эрдри. Это было чистенькое местечко, но в своем угнетенном настроении он представил Эрдри унылой и грязной дырой. Он хотел продолжать путь, несмотря ни на что, и остановиться на отдых не раньше, чем окажется в Англии (или на краю света, потому что туда пришлось бы ехать всю жизнь). Стремительно наступившие сумерки и усилившаяся непогода делали невозможным долее откладывать остановку на ночлег.

— К тому же мне нужно д-д-до ветру, — прошептал Граньон, свешиваясь с козел. — Наверняка и ваша молод-д-дая жена мечтает о том же.

Хок почувствовал себя виноватым. Сам он час назад отстал, чтобы присесть за одним из насквозь промокших кустов, но совершенно забыл о своих спутниках.

— Что ж, будем надеяться, что в Эрдри нас ожидает уютное гнездышко, — сказал он с едкой иронией.

Фрэнсис, которая прекрасно это расслышала, откинулась на удобные подушки, сжав губы в тонкую злую линию. Вот мерзавец! Она сильно продрогла, проголодалась, и ей хотелось, позабыв о проклятом хорошем тоне, высунуться в окошко и крикнуть мужу (мужу, подумать только!): «Если мы сейчас же не тронемся с места, я схожу „до ветру“ прямо в экипаже!»

Наконец шаткое движение возобновилось.

Эрдри. Месяц назад Фрэнсис приезжала в этот городок вместе с отцом, чтобы закупить корм. Там и правда был отличный постоялый двор под названием «Дьяволова берлога». Название как нельзя лучше подходило к теперешней ситуации.

Она пожелала было, чтобы в кровати Хока водились «мурашки», но сообразила, что впоследствии могла легко заполучить их сама. Догадка окатила ее новой волной страха. Что, если уже сегодня ночью!..

Фрэнсис постаралась взять себя в руки и вызывающе выпятила подбородок. Не бывать этому! Она не позволит — и все тут. Хорошо бы ему свалиться с простудой после целого дня в седле под дождем… впрочем, тогда он будет прикован к постели в своем поместье и тем дольше не уберется в Лондон. Нет уж, пусть остается таким же тошнотворно здоровым и крепким.

Она злилась так долго и упорно, что почти не вспоминала о «Килбракене» и не страдала от разлуки.

Хок между тем разглядывал постоялый двор, к которому они приближались. Сквозь завесу упорного дождя строение выглядело не приветливее каких-нибудь древних руин. Над низким крыльцом виднелась выцветшая вывеска: «Дьяволова берлога». Он спешился и позвал конюха. На голос вышел толстяк, поразительно похожий на громадную винную бочку.

— Ну? Чево надо? — пробасил он.

— Комнаты, ужин и теплое стойло для лошадей! — рявкнул Хок тоном, который в прежние дни заставлял целый строй верховых мгновенно подравниваться и замирать.

— Англичанишка! — буркнул старый Хармон Рэпл. — Пригляди за лошадками джентльмена, Инард.

Долговязый подросток побежал выполнять поручение, прикрываясь от дождя какой-то тряпкой. Граньон открыл дверцу экипажа и ободряюще улыбнулся в темноту, почтительно сказав: «Миледи!» Фрэнсис, которая к тому времени совершенно окоченела, подала ему руку и весьма неграциозно сошла на грязную землю.

— Нам придется здесь переночевать, — сказал Хок, обращаясь к закутанной в дорожный плащ фигуре.

— Превосходно, — раздалось из-под капюшона (Фрэнсис забыла надеть очки и не решилась обнажить голову).

— Я прикажу приготовить для вас комнату.

— Вы очень добры, — прозвучал холодный ответ. Хоку показалось, что слышит сарказм в голосе жены, но затем он решил, что ошибся. Шагнув через порог и слегка наклонив голову, чтобы не стукнуться о низкие, совершенно черные дубовые перекрытия, он думал о том, что устал, а жена, должно быть, буквально падает с ног. К тому же Фрэнсис была застенчива и неуклюжа. При таких условиях трудно было ждать от нее любезности. И он решил за ужином держаться как можно приветливее.

В «Дьяволовой берлоге» был только один общий зал, но непогода помешала собраться завсегдатаям, проводившим здесь вечера за стаканом вина. Старый Хармон быстро выпроводил какого-то выпивоху, храпевшего в углу возле камина. Когда Фрэнсис спустилась в зал, ее волосы были заново свернуты в тугой узел и очки красовались на обычном месте. Ароматы, доносившиеся из кухни, показались ей восхитительными, и живот тотчас разразился громким голодным урчанием. Хок, уже сидевший за столом, поймал себя на том, что улыбается.

Он поднялся и галантно отодвинул для Фрэнсис стул. Та уселась с низко опущенной головой.

— Может быть, стакан вина? — спросил Хок больше для того, чтобы вступить в разговор.

— Спасибо, не откажусь.

— Мне очень жаль, что дорога так утомила вас, леди Фрэнсис. Вы ведь знаете, что я спешу к больному отцу.

— Я все понимаю, — коротко буркнула девушка.

«И я не столько устала, сколько мне опротивело ехать в одиночестве в тряском экипаже! Но еще больше мне опротивели вы, милорд!»