Кэтрин Коултер - Магия лета

— Разве там были фиалки?

— Не делай вид, что ты наивен до такой степени. Хочу напомнить, что мой отец лежит при смерти.

Камердинер открыл было рот, но Хок отмахнулся от дальнейших возражений.

— Ладно, ладно, сейчас речь идет не об этом. Я иду ужинать, а потом навещу новобрачную. На сей раз у нас общая спальня, и если она еще этого не сообразила, то придется ее удивить.

Граньон забегал глазами, и Хок запоздало понял, что ведет себя в высшей степени нетактично. Он отнес это на счет дорожной усталости и досады на жену.

Фрэнсис сдвинула салфетку, покрывающую тарелки, заглянула под нее — и тотчас вернула на место. Головная боль достигла апогея. Она не могла припомнить ничего подобного за всю свою жизнь. Впрочем, она никогда не проводила столько времени в закрытом экипаже.

Обычно она не пользовалась никакими лекарствами, но на этот раз было не обойтись без настойки опия. Фрэнсис порылась в своем бауле и отыскала пузырек с лекарством. Она добавила несколько капель в остывший чай и заставила себя выпить чашку до дна.

Поскорее переодевшись в ночную сорочку, она, шатаясь, побрела к постели. То, что эта постель слишком широка для одного человека, так и не пришло ей в голову. Она только заметила, что комната значительно больше той, в которой она ночевала накануне. Но в ее теперешнем состоянии и это, и все остальное не имело большого значения.

Хок неспешно поужинал. Мысли то и дело возвращались к женщине наверху. Он дал себе слово, что сегодня доведет дело до конца, и очень надеялся, что Фрэнсис сможет зачать ребенка с первого захода. В любом случае он намеревался трудиться еженощно, до тех пор, пока не улыбнется удача.

За ужином он выпил больше, чем обычно. Было уже десять часов, когда он направился вверх по лестнице, ведущей к спальне. Он надеялся, что опьянение, бродившее в жилах, не только не помешает ему выполнить супружеские обязанности, но даже поможет. Да-да, супружеские обязанности… это то, чем он собирался заняться.

Из-под двери спальни пробивалась полоска света. Хок помедлил, приятно удивленный. Выходит, молодая жена тоже не спала, ожидая его.

Стоило ему приоткрыть дверь, как из спальни донеслись непонятные звуки. При всей своей странности они казались смутно знакомыми и вызывали неприятные ассоциации. Интересно, что там может происходить, подумал Хок и решительно распахнул дверь.

Весь его хмель как рукой сняло.

Фрэнсис стояла на коленях, склонившись над ночным горшком. Ее неудержимо рвало. Ночная рубашка сбилась вокруг ее подогнутых ног, толстенная коса свисала через плечо, едва не попадая кончиком внутрь горшка.

Подумать только, он считал ее головную боль отговоркой! Хок бросился к жене:

— Господи, Фрэнсис, что с тобой?

Разумеется, Фрэнсис услышала его, но была слишком измучена, чтобы обернуться.

— Что с тобой, Фрэнсис? — повторил Хок, присев рядом с ней на корточки и убирая на спину свисающую косу.

— Мне уже лучше, — прошептала она, стискивая зубы, пытаясь подавить тошноту.

Попытка не удалась, и она снова начала содрогаться в бесполезных рвотных спазмах, напрягая давно опустошенный желудок.

— Подожди минутку, — сказал не на шутку встревоженный Хок. — Я только позову Граньона.

Он столкнулся с камердинером в дверях спальни. На лице Граньона смешались смятение и жалость, ночной колпак на его голове съехал на затылок.

— Ах, милорд!..

— Ей совсем плохо. Придумай что-нибудь!

— Оставьте меня… — простонала Фрэнсис.

Она достаточно собралась с силами, чтобы приподняться и бросить на мужчин умоляющий взгляд, но вскоре последовал новый спазм, и Фрэнсис застонала, схватившись за живот.

— Миледи, миледи! — Граньон опустился на колени рядом с ней. — Вы принимали лекарство? Что-нибудь от головной боли?

Она слабо кивнула.

— Что это было?

— Я думала, что это… настойка опия… но теперь даже и не знаю. Мне уже лучше, правда… нет, я, наверное, умру…

Фрэнсис подняла голову. Хок стоял совсем близко, встревоженно глядя на нее.

— Прошу вас, уходите…

— Не говори глупостей! — отрезал Хок и поднял ее на ноги, поддерживая за талию. — Граньон, принеси-ка воды и достань из баула другую рубашку. Она пропотела, как лошадь после скачки.

Фрэнсис было так плохо, что она пропустила нелестное сравнение мимо ушей. Новый спазм заставил ее согнуться чуть ли не вдвое.

— Потерпи, — уговаривал Хок, — потерпи. Все пройдет. Он помог Фрэнсис улечься и накрыл одеялом, так как ее

Трясло в ознобе. Граньон протянул ему кусок полотна, смоченный в теплой воде, и Хок вытер блестящий от испарины лоб жены. Цвет ее лица являл собой любопытное сочетание нездоровой зелени и землистой бледности. Припухшие веки были плотно смежены, губы сжаты.

— Вот что я подобрал с пола, милорд, — прошептал камердинер, подавая Хоку пузырек. — Уж и не знаю, что там внутри.

Фрэнсис чувствовала, что на нее смотрят, и отчаянно желала оказаться где угодно, хоть в преисподней, только не здесь, выставленной на обозрение этого чужа ка! Она приподняла ресницы, увидела, что Хок принюхивается к содержимому пузырька, и проговорила еле слышно:

— Я знаю, что в нем. Это лекарство от колик в животе.

— У тебя что же, бывают колики? — спросил Хок, уже готовый абсолютно ко всему.

— Это для лошадей. Я сама приготовила лекарство из трав и ягод. Пожалуйста, не оставляйте пузырек на полу — он может затеряться.

Хок думал, что его уже ничто не сможет удивить, но, как оказалось, ошибался. Это еще что за новый сюрприз? Колики у лошадей? Как странно…

— Нужно поскорее вывести эту отраву из твоего организма.

— Из моего организма уже выведено все, что можно вывести, — огрызнулась Фрэнсис, скрипя зубами от нового спазма.

— Лучше всего напоить миледи чаем, — посоветовал Граньон. — Это всегда помогает. Чай должен быть крепкий, горячий, и выпить нужно не меньше чайника…

— О Господи! — взвыла Фрэнсис.

— Принеси пинты три! — приказал Хок.

Камердинер бросился из спальни со всех ног. Хок присел на край постели, время от времени отирая лицо Фрэнсис влажной тряпицей.

— Значит, ты не выдумала свою головную боль, — сказал он задумчиво.

Вспыхнувшее возмущение ненадолго заставило тошноту отступить.

— А вы решили, что выдумала? По-вашему, я лгунья?

— Да, я не поверил тебе, — честно признался Хок, — но лгуньей я тебя не считаю. Я думал, ты готова на все, чтобы не позволить мне улечься с тобой в постель.

— И вы не ошиблись!

Тошнота отступила еще чуточку дальше, и Фрэнсис позволила себе расслабиться. Она знала, что и без очков выглядит ужасно, но на всякий случай продолжала отворачиваться, думая с вялой иронией: в очках она сейчас точно смахивала бы на жабу. Тогда, вместо того чтобы бросаться на помощь, дорогой муженек убежал бы без оглядки, оставив ее 94 корчиться над горшком.

Хок сообразил, что ей становится лучше, и невольно припомнил, как раненые, измученные болью, разговаривали и даже смеялись с возвратившимися после битвы товарищами. Он считал тогда, что такое случается только на войне, но оказалось, что отвлечь можно любого человека и при любых обстоятельствах.

— Но почему ты так странно настроена? — спросил он, частью для того, чтобы отвлечь ее, частью из любопытства.

Он просто не способен понять, до чего у них разные точки зрения на этот вопрос, с горечью подумала Фрэнсис и ничего не ответила.

— Мы женаты, пойми же наконец, Фрэнсис! Мы должны спать в одной постели и заниматься… и иметь близость.

Неожиданно ей показались забавными уговоры Хока, и она прикусила губу, чтобы не вырвался смешок. Он был смущен, она ясно видела это.

— А ведь я уже видела вас голым…

— Что? — изумился он и потрогал ей лоб, очевидно, опасаясь, что это горячечный бред.

— В тот день, когда вы прибыли в «Килбракен», вы мылись в озере, помните? Я случайно оказалась поблизости. Тогда я понятия не имела, кто вы такой.

— Вот оно что, — усмехнулся Хок, живо припомнив ледяные объятия озера Лох-Ломонд. — Значит, ты уже получила первое впечатление и, во всяком случае, не станешь отрицать, что я хорошо сложен.

— Это верно, — рассеянно согласилась Фрэнсис. — Единственное, что мне не понравилось, это изобилие волос. Они у вас растут буквально везде… и везде одинаково черные.

Это не было похоже на насмешку… скорее на комментарий по ходу дела. С точки зрения Хока, разговор пошел в довольно интересном направлении. К тому же он отвлекал Фрэнсис от ее болезненного состояния.

— Я рад, — заметил Хок галантно, — что судьба предоставила тебе шанс заранее оценить будущего мужа. Надеюсь, мне такой шанс выпадет хотя бы после свадьбы.

Она тотчас утратила едва обретенную непринужденность.

— А вот и чай, милорд.

— Самое время, Граньон. Можешь идти. Иди, иди, я заставлю ее выпить все это. Если понадобишься, я позову.

Граньон помедлил, глядя на хозяйку, съежившуюся в центре громадной кровати. Как же ей не везет, подумал он, качая головой. Но, вглядевшись более пристально, увидел — впервые по-настоящему увидел лежащую на постели девушку. Она по-прежнему была очень бледна, но без очков уже не выглядела уродиной. По правде сказать, ее даже можно было назвать симпатичной. Ее волосы сбились, а на лбу взмокли, но коса была шириной в мужское запястье и густо отливала медью. Неужели хозяин не замечает этого?

Хок осторожно приподнял Фрэнсис и поднес к ее бледным губам объемистую чашку, полную доверху. Она попыталась отстраниться.

— Он не горячий. Ну же, пей!

Слишком слабая, чтобы спорить, Фрэнсис покорно опустошила чашку. Хок ненадолго отпустил ее, чтобы налить еще чаю.

— Почему вы не уходите? — жалобно спросила Фрэнсис, стыдясь того, что он видел ее в таком неприглядном состоянии.

— Мне некуда идти. Сегодня у нас одна спальня на двоих. А теперь еще чашечку…

— Я больше не могу!..

Хок пропустил ее лепет мимо ушей. Ей пришлось выпить еще две полные чашки несладкого, очень крепкого чаю. Последние глотки, казалось, наполнили ее до самого горла.

— Вот и умница.

Как раз в этот момент Фрэнсис с ужасом поняла, что должна немедленно опорожнить мочевой пузырь. Если бы можно было выбирать, она предпочла бы новый приступ рвоты, но проклятый чай прошел прямо насквозь.

— Милорд, — взмолилась она, — я прошу вас оставить меня на несколько минут!

— Прекрати называть меня «милорд», Фрэнсис! И потом, за кого ты меня принимаешь? Я не настолько жесток, чтобы бросить тебя одну в таком состоянии.

— Мне придется еще раз воспользоваться ночным горшком, — призналась она, отбросив условности.

— Опять? Впрочем, Граньон уже вымыл его. Давай я тебе помогу.

— Милорд… Филип… Хок, умоляю вас! Уходите, ради Бога!

— Да что с тобой такое, Фрэнсис? — спросил он, начиная раздражаться. — Неужели ты думаешь, что я никогда не видел человека, которого выворачивает наизнанку?

— Но горшок нужен мне совсем для другого! — крикнула Фрэнсис в полном отчаянии.

Хок расхохотался:

— Что же ты сразу не сказала? Может быть, все-таки помочь?

— Да уйдете вы или нет!

— Даю тебе пять минут. Мне бы не хотелось найти тебя в обмороке на полу.

С этими словами Хок вышел из спальни, плотно закрыв за собой дверь.

— Что же вы оставили ее светлость одну, милорд?

— Как, ты еще не в постели, Граньон? Впрочем, было бы странно, если бы ты спокойно спал… Похоже, я совершенно выбит из колеи. Я оставил ее одну, потому что ей снова нужен ночной горшок.

— Как же так, милорд… мало ли что… я пойду помочь ее светлости… — Добрейший Граньон решительно направился к двери.

— Это не очень хорошая идея, Граньон. Ты все не правильно понял — как, впрочем, и я. Сам подумай, что было бы с тобой после того, как ты выпил столько чаю?

— О! — сказал камердинер и залился краской, к немалому удивлению Хока.

— Как ты думаешь, стоит вызвать ей врача? Если, конечно, здесь есть врач, которого можно вызвать к леди.

— Да нет, все обойдется. Если чай остался в желудке, то самое худшее уже позади.

— Остался в желудке? По-моему, как раз в этот момент чай покидает тело моей жены.

— Милорд!

— Ладно, ладно, — отмахнулся Хок, рассеянно взъерошив волосы. — Это были, пожалуй, самые странные два дня в моей жизни. Хм… я был уверен, что она придумала головную боль, чтобы избежать… чтобы не позволить мне…

— Я понял, милорд, я понял! — поспешно перебил сконфуженный камердинер.

— Ну вот, пять минут и прошло. Иди спать, Граньон. Я тоже лягу… черт возьми, для всего в жизни существует первый раз. Например, я сегодня впервые буду находиться в постели с женщиной, не занимаясь с ней любовью.