— Не надо извиняться. Проблема только в том, что я занят. Я знаю, ты во всем видишь подтекст… Послушай, поговори с Эйлин о своем отце. Нет, правда. За один час работы она берет совсем недорого. Мне, правда, нужно идти. Мне нужно, чтобы в понедельник все прошло как по маслу. У меня просто совсем нет времени на разговоры и о Шелли и о…

— Я думала, что ты терпеть не можешь «Шоу Шелли»…

— Они улучшили сценарий, и теперь там больше… Но я не обязан оправдываться ни перед тобой, ни перед кем-то еще. Это работа, которая дает мне кусок хлеба.

— Ты же шутишь, да?

— Анна, пожалуйста. Я действительно очень занят. — Он понизил голос почти до шепота. — И, кроме того, здесь моя девушка.

Блондинка?

— Да пошел ты…

Ей захотелось выкурить сигарету.

Глава шестнадцатая

Ко всему прочему, у психотерапевта был сильный нью-йоркский акцент. У Анны было такое ощущение, что она по ошибке оказалась в фильме Вуди Алена[50]. В любой момент могла начаться серия кадров из ее прошлого. Или на потолке могло появиться крупным планом огромное лицо одного из родственников Мирны.

— Итак, — сказала Эйлин Вайзфельд. — Спасибо, что ты очень внятно все изложила. Я ценю, что ты подробно и откровенно описала мне свои чувства к Шону Харрисону.

— Да. Но все это произошло несколько месяцев назад. Как я уже сказала, с тех самых пор я больше его не видела. Я видела только его подругу. Она работает в моем офисе.

— Для тебя это, должно быть, невыносимо, — посочувствовала Эйлин.

— Вовсе нет. Или, вернее, так было поначалу. Но сейчас я ничего такого не чувствую. Я знаю, что мои переживания были бесполезными и детскими. Как сказал Шон — хотя в тот момент я его не поняла — мне слишком часто мерещится нечто многозначительное в самых тривиальных вещах. Но с тех пор я стараюсь не принимать слишком близко к сердцу свои взаимоотношения с другими людьми.

— Хорошо, хорошо, — рассеянно сказала Эйлин. — На самом деле наш первый сеанс окончен, но мы можем поговорить об этом на следующей неделе, если ты решишь продолжить. Поговорить об этом и о твоих отношениях с родителями, которые в данном случае, я считаю, являются ключевой проблемой.

— Ты думаешь, что сможешь мне помочь?

— Ну, — Эйлин глубоко вздохнула и сложила свои красивые руки на коленях, — я не обещаю, что смогу предложить тебе панацею. Терапия не может этого сделать.

— Спасибо. — Анна взяла свою ручку. Больше она сюда не вернется.

Ей как раз была нужна панацея.

Было Рождество, и на улице стоял мороз. Тепло было только в магазинах, где уже вовсю продавали всякую всячину в подарочных упаковках Дом 113 «б» тоже выглядел довольно празднично.

Кое-где на оконных стеклах таял искусственный иней, только что выпущенный из распылителя. От кучки мусора на газоне поднимался дымок. Это было время, когда сжигали всякий домашний хлам. Возле зеленого мусорного бака, словно рождественский подарок, высилась башня из коробок, в которых продают еду навынос. Откуда-то доносились детские голоса. «Отвали, говнюк!»

Дом был неаккуратно выкрашен в кирпичный цвет. Везде виднелись подтеки, а под подоконником свисали сосульки из засохшей краски.

Анна нажала на звонок под буквой «Б», где сейчас висела табличка с надписью «Мирна и Том». Она поморщилась. Мирна и Том — их имена так хорошо сочетались. Их имена, стоящие рядом, словно они были семейной парой, лишь подтвердили то, чего боялась Анна, — ее бывшая соседка спит теперь с ее бывшим любовником. Из домофона раздался голос:

— Нет, мне ничего не надо.

— Мирна, это Анна.

— Анна Поттер?

— Да. Впусти меня, холод собачий.

Дверь запикала, оповещая, что замок открыт. Анна встала в теплой парадной, дожидаясь, пока Мирна откроет дверь квартиры. Доносившиеся с улицы крики шпаны оправдывали траты на установку в прошлом году трех замков, напоминающих застежки на бюстгальтере Мирны и таких же нерушимых.

Анна уже несколько месяцев не была в этой парадной. Как в старые времена, она просмотрела почту и обнаружила четыре счета на свое имя, а также ворох ярких рекламок. Наконец дверь открылась. В дверях показалась Мирна с копной кудряшек на голове.

— Ты что-нибудь забыла? — вежливо осведомилась Мирна.

— Я принесла твою вешалку, — ответила Анна, ставя тяжелую вешалку на пол. — Кажется, тебе она была нужна.

— Ой, спасибо. — Мирна с легкостью, точно пушинку, подхватила вешалку и понесла ее в квартиру, оставив дверь открытой.

Анна пошла за ней и услышала успокаивающие звуки работающего телевизора. Шелли говорила: «Некоторые люди заявляют, что пары всегда ссорятся. То, что делает нашу чрезвычайно хорошую телепередачу, пардон, интересной и, пардон, ужасной, — это то, что…»

— А, это же «Шоу Шелли», — сказал Анна, радуясь тому, что снова оказалась в своей бывшей гостиной. Анна скучала по запаху старого дивана и цветов Мирны, таких огромных и буйно разросшихся. — И на что похож их новый сценарий?

— На старый, — пробурчала Мирна, усаживаясь обратно в свое кресло и укрываясь одеялом. Анна тоже присела на диван и взяла в руки зеленую рождественскую открытку: «Дорогая Мирна, спасибо тебе за письмо. С Рождеством. Лав…» (Лав, дочь серийного убийцы???)

— А с кем сегодня беседует Шелли? — спросила Анна.

— С женщиной, которой надоело быть игрушкой в руках своего мужа. Ты что, читать разучилась? — раздраженно ответила Мирна. Внизу экрана, под героиней передачи, Анна прочла: «Кармен — устала быть игрушкой в руках своего мужа».

— Я рада, что ты дома, — сказала Анна, вдохнув старые запахи. — Нелегко было тащить эту вешалку через весь Лондон.

— Сожалею, что тебе пришлось тащиться в такую даль. А где мне еще быть, как не дома?

— Ты разве не собиралась пойти на учительские курсы?.. — Анна старалась поймать взгляд Мирны.

— С сентября. Со следующего учебного года.

— Ах да, точно.

— А я думала, ты снова играешь в театре.

— Хм.

— Или ты занимаешься этим только после работы?

Вечером пятого ноября Анна пошла на прослушивание. Небо было расцвечено фейерверком, который освещал путь Анны через Темзу по мосту Воксхол. Старинный холл оказался битком набит молодыми, полными надежд женщинами, такими же, как сама Анна. «Актрисы на роль тридцатилетней женщины в пьесе, которая будет участвовать в Эдинбургском фестивале». Все ждали уже довольно долго. Комната вся провоняла чипсами, но у всех женщин был холеный вид. Они нервно улыбались друг другу и демонстрировали наигранную солидарность. Одна из них держала в руках свою фотографию так, чтобы все могли видеть ее. «Голливудская улыбка», — подумала про себя Анна, хотя в жизни обладательница фотографии производила довольно жалкое впечатление. Несмотря на маникюр, пальцы у нее были короткие, желтые и заскорузлые от грубой работы.

Другая женщина делала дыхательные упражнения: «А-а-а-х. А-а-а-х. О-о-о-х О-о-о-х. Ах, ах, о-о-о».

Женщина, сидящая радом с Анной, посмеивалась. Анна отметила про себя, что она очень хорошенькая и напоминает со своими черными кудряшками юную Элизабет Тейлор, спрыгивающую с коня в фильме «Национальный вельвет».

— Нас заставляют ждать, а? — сказала соседка Анны.

— Это точно, — согласилась Анна. Слишком громким голосом.

— Как тебя зовут?

— Анна.

— А меня Мэдлин. Они не должны нас так долго задерживать, — сказала она. — Уже поздно.

Наконец из другой комнаты вышел упитанный мужчина. Он был одет в блестящую фиолетовую рубашку, которая с трудом на нем застегивалась. Он представился как режиссер Питер. Не будут ли дамы столь любезны подождать, пока он займется прослушиванием каждой из них по очереди? Анна пыталась дышать ровно, но она была в бешенстве.

— Вам не кажется, что было бы проще назначить всем нам разное время для прослушивания? — начала она. — Мы уже прождали полчаса.

Всегда найдется женщина, которая поднимет шум. Вылезет вперед. Возвысит голос. До сих пор Анна всегда предпочитала молча стоять в очередях, терпеливо ожидая, когда до нее дойдет черед. Так было всегда до этой минуты.

— Вы! Как вас зовут? — спросил Питер, поглаживая свою маленькую бородку.

— Анна. Анна Поттер.

Обычно Анна ни за что не стала бы вот так лезть на рожон, но тут она рассердилась за всех женщин, находящихся в этой комнате. И за всех женщин вообще. Будет уже совсем темно, когда дойдет очередь до последней женщины.

— Анна Поттер… Интересное имя, — произнес он, будто насосом вытягивая из себя каждое слово. Анна могла видеть, как активно работает его диафрагма над каждой интонацией. — Вот что, Анна Поттер. Почему бы вам не позволить мне самому решать, как проводить прослушивание? Я думаю, что у меня в этом больше опыта, чем у вас. — Он приподнял брови и окинул взглядом других женщин, потом взял резюме Анны и пробежал по нему глазами. — «Видение о Петре-пахаре»? — насмешливо произнес он. — Девочки, вы только послушайте: «Женщина, не стоящая внимания».

Все остальные женщины, как по команде, потупили взоры, демонстрируя внезапный интерес к своим собственным резюме.

Конечно, Анне следовало бы уйти прямо сейчас, но она все еще верила в свои книги по самосовершенствованию. «Многие люди полагают, что их начнут притеснять, если они посмеют отстаивать свою правоту, — писал Гриэ Лаутон. — Но верно как раз обратное. Очень важно посылать правильные сигналы. Если вы верите в себя, другие тоже поверят в вас».

— Смелый поступок, — сказала Анне Мэдлин, когда режиссер ушел.

— Я знаю. Меня всю трясет.

— Ой, слушай, прости, что я ничего не сказала.

— Ничего страшного.

Другие женщины, поглядывавшие на Анну, как на диковинку, снова начали в ожидании курить, шептаться и тихо посмеиваться.

— Просто я очень хочу играть в этой пьесе, — спокойно сказала Мэдлин. — Я уже несколько месяцев без работы — даже во второй состав не берут…

— Мэдлин Бучанан? — Питер, появившись в дверях, прервал их разговор.

— Удачи, — прошептала Анна.

Она была последней, кто прошел за эти двери. К этому времени Анна уже прочитала четыре журнала из пяти, лежащих на столе. В одном из них, в разделе о ночных клубах, была статья о клубе Джастин Квили «Фуксия».

«Открытие нового ночного клуба в Стормонте. Конечно, каждый называет его “Факсия”, но нет сомнений в теш, что именно на это рассчитывала продвинутая Джастин Квили, когда открывала ночной клуб, дизайн которого может поспорить с клубом “Мертвец”».

Итак, Джастин получила добро на утверждение своего проекта и без помощи Анны.

Это напомнило Анне о силе Джастин — силе, на которую Анна полагалась много раз. Она вспомнила вечеринку у Рассела Кокера. Туалет. Когда Чарли Секер начал орать: «Анна Поттер — девственница!», Джастин крикнула ему в ответ: «Да, и тебе наступит конец, если ты не прекратишь врать про мою лучшую подругу…»

И Чарли мигом заткнулся.

Джастин украла галстук Чарли и разрезала его на мелкие кусочки. Анна взяла один такой кусочек себе. Она хранила его в своей шкатулке для воспоминаний вместе со всем остальным: фотографиями Джастин и Анны, восковыми карандашами, значками членов Тайного Союза. «Открытие нового ночного клуба в Стормонте», — снова прочитала она и захотела поделиться с кем-нибудь, что в лучшие времена они с Джастин были лучшими подругами. Но у нее больше не было этому доказательств, даже в виде фотографий.

Анна очнулась от воспоминаний, только когда громко произнесли ее имя.

Она прошла в комнату, которая напомнила ей школьный актовый зал, продуваемый сквозняками. В одном конце комнаты возвышалась эстрада.

— Хорошо, дорогая. Поднимайся на сцену. Давай посмотрим, как ты умеешь использовать свою энергию в мирных целях, — спокойным голосом сказал Питер. Он прислонился к школьной парте, на которой стояла пара стаканчиков капуччино и лежал потеющий в целлофане рулет с джемом.

Анна поднялась на сцену и посмотрела вниз на Питера. Ее переполняла вера в себя. Она могла сыграть кого угодно, стать послушным воском в руках любого постановщика. И она была уверена, что Питер будет восхищен ее подготовленным монологом. Это была сцена из трагедии Лорки «Дом Бернарды Альбы», которую она очень долго репетировала.

— Хм, — сказал он, когда она закончила. — Давай посмотрим твою импровизацию.

Он попросил Анну рассмеяться, но она не могла рассмеяться по команде.

— Ну!.. Боже, это же просто смешно, — сказал Питер. — Я же не прошу тебя родить мне Вильяма Хейга[51], — всего лишь, черт возьми, рассмеяться. Отлично, отправляйся домой. Уходи, я устал.