Алина Зарайская - Мама, я доктора люблю

Тридцатого вечером Володя принес небольшую пушистую елочку, которую они вдвоем украшали весь вечер, тщательно подбирая шары, шишечки, гирлянды и щедро осыпая все это великолепие новеньким шуршащим дождиком. Протягивая по комнатам нитки серпантина и развешивая резные изящные снежинки, Анжела чувствовала себя почти счастливой, а Володя нежно и радостно смеялся, глядя на ее хорошенькое, порозовевшее лицо и задорно горящие глаза.

Утро тридцать первого Анжела провела в хлопотах по приготовлению праздничных угощений и выбору наряда. А часам к шести, когда все наконец было готово, она поняла, что не хочет, даже боится оставаться в новогоднюю ночь дома вдвоем с Володей. К счастью, он тоже был не прочь пойти куда-нибудь в гости или в ресторан. Посовещавшись, они решили, что возьмут все приготовленные Анжелой вкусности и отправятся к Кириллу, у которого была большая, под самый потолок, елка, а темные полки и кирпичные стены, особенно таинственные в неровном пламени свечей, как нельзя более располагали к появлению Санта-Клауса.

У Кирилла действительно было удивительно красиво, под елкой лежали заботливо приготовленные подарки, а из кухни доносились соблазнительные запахи незнакомых блюд. Было очень уютно и весело, но у Анжелы никогда еще не было такого ужасного Нового года, никогда еще она так остро не чувствовала приближение конца. И она, и Володя отлично понимали, что пришли сюда не за настоящим французским шампанским, подарками и общением, а только для того, чтобы не оставаться вдвоем, наедине со своей отчужденностью друг от друга, с чувством взаимной вины и сознанием, что это их единственный Новый год, потому что вместе они последние дни.

Анжела, продолжавшая безумно любить Володю, несмотря ни на что готова была продолжать даже такое тягостное состояние сколько угодно, и ни за что сама не заговорила бы о расставании. В глубине души она надеялась, что и Володя не пойдет на это или хотя бы постарается как можно дольше оттягивать роковой час. Но уже спустя несколько дней после праздника, которые были такими пустыми и холодными, что Анжеле казалось, будто она попала в замок Снежной Королевы, Володя взял ее за руку и, усадив в кресло, тихо сказал, что так больше продолжаться не может и что для их же блага им надо расстаться.

— Прямо сейчас? — только и смогла выговорить Анжела, давно ждавшая этих страшных слов, но все-таки оказавшаяся совершенно не готовой к ним.

— Когда ты уволишься с работы, все там уладишь, соберешься и купишь билет домой.

— Хорошо. — Губы уже почти не слушались девушку, но она, собравшись с силами, постаралась сложить их в подобие улыбки.

— И я думаю, это время нам лучше не жить вместе. Так будет легче.

— Да, конечно, но…

— Не волнуйся. Ты спокойно останешься здесь, пока все не устроится, а я поживу у Кирилла. Ты, разумеется, сможешь приходить туда, как и прежде, когда захочешь. Я ведь знаю, как тебе нравится бывать у него в гостях, да и не сидеть же тебе совсем одной.

— Ты, может быть, думаешь… — Анжела вдруг вспыхнула от пришедшей ей в голову догадки.

— Что ты влюбилась в Кирилла и изменяла мне с ним? Нет. Я ничего такого не думаю и никогда не думал. Нет ничего странного в том, что тебе полюбилась его квартира, рассказы и чай.

— Ты уйдешь сейчас? — Ее голос прозвучал так слабо и так равнодушно, что Володя с испугом посмотрел на ее бледное лицо и торопливо накапал в рюмку с водой корвалола.

— Выпей, пожалуйста, — протянул он ей мутную, пахнущую больницей и мятой жидкость.

— Зачем? Я в порядке. — Анжела попыталась отвести рюмку, но Володя быстро влил ей в рот лекарство.

После этого они часа два почти молча сидели на диване, перекидываясь ничего не значащими фразами и устало глядя в экран телевизора. Анжела успокоилась, к ней вернулись самообладание и здравый смысл, а вместе с ними уверенность в движениях и ровный голос. Она даже приготовила на скорую руку обед и напомнила Володе, что он должен взять с собой книгу и главу диссертации, которые ему нужно было на следующий день отнести в институт. Володя обещал вечером позвонить, ласково пожал Анжеле руку и вышел.

Первые часа полтора после его ухода Анжела была почти спокойна, вымыла посуду, прибрала разбросанные Володей перед уходом вещи и даже собралась в магазин за продуктами.

На улице уже стемнело, но в небе то и дело вспыхивали разноцветные огни петард, и от праздничных витрин под ноги ложились квадраты яркого света. Анжела подставила ладонь под рой кружившихся снежинок, и они касались ее и таяли, превратившись в крошечные лужицы.

«Вот так и я, — вдруг с тоской подумала Анжела, — покружилась немного в прекрасном танце и растаяла, оставив на сердце любимого только несколько слезинок».

Ей стало невыносимо одиноко на холодной улице среди веселых, празднично настроенных людей. Все вокруг куда-то спешили, покупали вино и сласти, звонили друзьям и любимым, поздравляли, договаривались о встречах, и только она одна была совершенно никому не нужна. Только ей некому было позвонить, некуда зайти, некого поздравить. Анжела грустно шла по улице, забыв о том, что хотела купить. На одном из поворотов она поскользнулась и, чтобы не упасть, ухватилась за ручку какой-то двери, которая тут же стала медленно открываться, тоненько звякнув привешенным над ней колокольчиком. Анжеле стало неловко, но из кафе потянуло таким теплом и насыщенным запахом кофе, что девушка, тряхнув головой, открыла дверь до конца и вошла внутрь. Тем более что домой ей теперь торопиться было незачем.

В ярко освещенном помещении стоял сдержанный гул десятков голосов, в проеме зала для курящих курился сизоватый табачный дым, а из колонок неслась знаменитая, исполненная романтизма и ожидания чуда композиция «Нарру New Year». Анжела огляделась и прошла к самому дальнему столику, стоявшему в углу и почти не видному из-за вешалки, топорщившейся дубленками и пуховиками. Раздевшись и отгородившись от окружающих большой папкой меню, она облегченно вздохнула.

Анжела решительно положила на стол темно-зеленую папку и, откинув с лица волосы, принялась внимательно изучать меню. Через несколько минут к ней подошла миловидная официантка в бело-зеленом платье и, вежливо улыбнувшись, приготовилась записывать заказ.

— Коктейль «Моцарт» и «Шоколадную Матрицу», пожалуйста, — спокойно проговорила Анжела.

— «Матрица», к сожалению, закончилась. Может быть, возьмете «Черного Барона»? — он очень похож, только не с абрикосом, а с грушами.

— «Черного Барона»? — Анжела на секунду задумалась, потом, изящно наклонив голову, еще раз заглянула в меню и уверенно сказала, что, если нет «Матрицы», то она предпочтет «Ветку Сакуры».

Официантка кивнула и ушла, а Анжела снова уткнулась в меню, чтобы подробней посмотреть, что же она такое себе заказала, и немного успокоиться.

«Ветка Сакуры», по крайней мере по описанию, оказалась обычным бисквитным пирожным с прослойками из свежей вишни и взбитых сливок. А вот коктейль привел девушку в замешательство.

«Как же я буду это пить? — ужаснулась она. — И как это на меня подействует?»

Не разбираясь в спиртных напитках, Анжела всегда старалась пить что-то знакомое и проверенное, отступая от этого правила, только когда Полинка привозила из своего очередного вояжа в дальние страны какое-нибудь тамошнее вино. Но такую смесь, как вишневый ликер с сухим шампанским, дополненный вишневый компотом и фруктами, ей приходилось пробовать впервые.

«Впрочем, не все ли равно?» — она покачала головой и грустно улыбнулась.

Минут через пятнадцать принесли заказ. Анжела осторожно поднесла к губам бокал с ледяным напитком и чуть не рассмеялась — то, что должно было напоминать лекарство, оказалось вкуснейшей, чуть сладковатой и приятно холодящей рот смесью.

Анжела старалась ни о чем не думать и с любопытством рассматривала посетителей кафе, вслушиваясь в заглушаемую голосами музыку. За ее уединенным столиком было уютно и спокойно, коктейль приятным теплом разливался по телу, сочные вишни напоминали о лете, а шум вокруг спасал от одиночества. Анжела не заметила, как выпила весь бокал, а пирожное не было съедено еще и наполовину. Доедать его всухомятку не хотелось, и девушка решила побаловать себя еще одним коктейлем. К тому же она совсем не чувствовала опьянения.

— Еще один «Моцарт», — с улыбкой сказала она подошедшей официантке и непринужденно углубилась в изучение поданного ей листка со специальным новогодним предложением, действующим до восьмого января с восьми часов вечера и до закрытия заведения.

«Неужели уже так поздно?! — удивилась Анжела и достала из сумочки телефон, действительно показывавший пять минут девятого. — Сколько же я здесь сижу? Часа два? — она пыталась припомнить, во сколько вышла из дома, но, поняв, что это невозможно, махнула рукой. — Володя должен вечером позвонить, — с тревогой вспомнила она и чуть не заплакала, но сдержалась. — Теперь это, конечно, уже неважно, но что он подумает, не застав меня дома? Что я только и ждала, когда мы наконец расстанемся, и в первый же день воспользовалась полученной свободой? — Анжела даже покраснела от одной мысли о том, как она, никого в этом городе не зная, могла бы этой свободой воспользоваться. — Да нет же, не может он такого подумать! Он просто станет волноваться, потому что найти разумное объяснение моему отсутствию, кажется, невозможно. Впрочем, здесь совсем недалеко до дома, и часам к девяти я уже вернусь», — в конце концов попыталась успокоить себя Анжела.

Вскоре принесли коктейль, и девушка с удовольствием, но все-таки немного нервно принялась поскорее доедать пирожное и пить ледяной коктейль.

Когда Анжела расплатилась (и ей хватило денег!) и вышла на улицу, было всего без пятнадцати девять, и она уверенно зашагала по узкому, белевшему только что выпавшим снегом тротуару. За то время, что она просидела в кафе, заметно похолодало, и у девушки начали мерзнуть руки в тонких кожаных перчатках. В сумочке запищал телефон: пришло новое сообщение. Непослушными пальцами Анжела открыла молнию и нажала нужную кнопку. Ничего интересного. Вдруг она увидела, что часы показывают семнадцать минут десятого.

Девушке стало страшно. Она никак не могла идти до дома так долго. Остановившись, Анжела растерянно оглянулась: вокруг были незнакомые дома, а впереди чернела, отражая желтые пятна редких фонарей, река. Постояв несколько минут и чуть не плача, Анжела пошла вдоль дома, высматривая табличку с названием улицы, но ее, как назло, нигде не было. Наконец, пройдя еще два дома и какой-то темный сквер, она с трудом нашла табличку, на которой разобрала в темноте: «пер. Петровский».

«Господи! Где это?! Куда я зашла?! — Она оперлась о стену, потому что после напряженного рассматривания высоко приделанной таблички у нее вдруг закружилась голова. — Неужели я все-таки пьяная? Что же мне теперь делать?»

На улице, кроме нее, никого не было, а звонить Володе и спрашивать, как идти до дома, ей было стыдно. Анжела еще раз огляделась и решила, что лучше всего пойти на набережную, так как там скорее можно встретить какого-нибудь прохожего, чем в этом глухом переулке. Неуверенными шагами она медленно пошла к набережной, которая к ее ужасу оказалась совершенно пустой и к тому же почти не освещаемой.

Холодный ветер обдавал и без того замерзшее лицо. Анжела поежилась и, поглубже засунув руки в карманы, пошла почему-то к видневшемуся впереди мосту. Это был горбатый узенький мостик, за которым, на другом берегу, чернели деревья, мирно и привольно росшие то тут, то там. Анжела, словно притягиваемая какой-то неведомой силой, упрямо шла к мостику, отворачиваясь от ветра и стараясь не поскользнуться на обледеневшем асфальте. Наконец она ступила на деревянную ступеньку, сухим, морозно-гулким стуком ответившую на вторжение поздней гостьи. Анжеле очень хотелось попасть в сад, раскинувшийся на том берегу, но, дойдя до середины моста, она поняла, что должна остановиться. Тонкий деревянный настил уходил из-под ног, а сам мостик, казалось, плавно раскачивался, как колыбелька. Анжела подошла к перилам и чуть наклонилась. Перед глазами зарябила черная вода, поблескивающая светлыми пятнами. Голова ее закружилась, и девушке показалось, что мостик стремительно опускается, падает к самой воде, еще чуть-чуть — и она сможет ополоснуть ее мягкими темными волнами горящее от мороза лицо. От предчувствия этого по всему телу разлилось тепло, почудилось, что вокруг звучит смех и играет музыка. Эти пахнущие кофе и пирожными уют и тепло могли остаться навсегда, надо было сделать еще только одно, последнее усилие — наклониться и отпустить перила.

— Вам нехорошо?

Голоса и серебристая рябь стали стремительно удаляться, вместо них перед Анжелой возникло бледное небритое лицо. Мгновение спустя девушка почувствовала, что сильная рука трясет ее за плечо, которое от этого даже болит.