Потом все чаще эти игры прерывались поцелуями, становившимися все продолжительнее, все сладострастнее. Они пьянили и ее, и его. Они испытывали влечение друг к другу уже не просто так, а как влечет мужчину к женщине и наоборот. Девушка инстинктивно старалась отдалить тот момент, когда должно было произойти их сближение как мужчины и женщины. Но однажды они оказались в пустом сарае, где обычно хранилось сено для скота. Там все и произошло. Она вбежала, смеясь, в это помещение и слишком поздно поняла, что совершила ошибку. Пока она сообразила, что ей не следовало бы этого делать, мужчина обнял ее и стал жадно покрывать ее лицо поцелуями. Объятия его становились все крепче и крепче, руки ласкали все настойчивее, он поднял ее и отнес в тот угол сарая, где сохранилось немного сена, и опустил на это простое ложе.

Девушка уже не контролировала то, что происходило. Природа и ее чувства к нему брали верх над разумом, и вот уже и ее руки страстно обнимали мужчину, ее губы сами искали его губы, а затуманенные счастьем глаза ничего не видели, кроме лица любимого. Она помнила потом лишь короткое ощущение боли, его шепот и чувство огромного счастья. Потом они долго лежали в сене, прижавшись друг к другу, без слов, и лишь его руки благодарно ласкали ее. Потом его ласки опять стали настойчивыми, опять начались поцелуи, и повторилось все то же самое. И лишь тогда Бернарда начала чувствовать себя женщиной. Что-то изменилось в ней, не только физически, а в первую очередь — психологически. Наверное, в каждой женщине в первую очередь просыпается инстинкт матери, который они, пока не появится ребенок, переносят на своего возлюбленного. Бернарда чувствовала к лежащему рядом с ней мужчине нечто большее, чем просто любовь девушки.

И он приходил теперь к ней каждый раз, когда она оставалась в этой деревне. Девушка старалась отдалить момент возвращения к родителям. Словно чувствовала, что счастье закончится здесь. И ей хотелось продлить его как можно дольше. Она порой не замечала, что они перестали просто так, как это было раньше, веселиться, сходить с ума, смеяться без причины, гоняться друг за другом. Все время они проводили теперь в открытом ими убежище. Оно стало их первым домом. Но она была счастлива, ничего не замечала, и одного ей хотелось — не возвращаться, как можно дольше оставаться с ним.

— Бернарда! Бернарда! — словно сквозь туман услышала женщина голос Исабель. — Бернарда, ты что, плачешь? — Исабель с участием смотрела на старую служанку, которая сама, наверное, не заметила, как начала плакать.

— Нет-нет, — поспешила Бернарда вытереть слезы. — Я не плачу. Это просто воспоминания о том далеком поселке, в который я так никогда и не вернулась, взволновали меня.

Исабель и мадам Герреро смотрели на Бернарду с некоторым удивлением. Пожалуй, такой она предстала перед ними впервые. До сих пор они привыкли видеть в ней хорошую служанку, домохозяйку, умеющую держать их большой дом в образцовом порядке, умеющую управлять штатом прислуги, держать на учете каждую вещь. Она лучше всех знала, где что лежит, умела прекрасно готовить, старалась экономить деньги. Она сама вела переговоры со всеми обслуживающими их людьми и конторами и сама с ними рассчитывалась. И вдруг эти слезы…

— А как долго длилась их любовь? — робко спросила Исабель.

— Девушка любила его много лет, — просто ответила Бернарда и, посмотрев на нее ласково, спросила, словно предупреждая, мол, лучше откажись от моего предложения, не то будет всем не очень хорошо: — Хочешь, чтобы я продолжала? — Потом повернулась к мадам Герреро и поймала ее взгляд. Она понимала смысл этого взгляда. Взгляд мадам Герреро просил, требовал, умолял не продолжать, сделать так, чтобы эта романтическая история любви девушки и парня из далекого прошлого так и осталась для Исабель просто однажды рассказанной красивой сказкой, не имеющей никакого значения ни для самой Бернарды, ни для мадам Герреро, ни тем более для Исабель. А мадам Герреро в свою очередь поняла ответ, который прочитала во взгляде Бернарды. Решать судьбу будет сама Исабель. Как она захочет, так и будет. Даже если она откажется слушать до конца, Бернарда стерпит ту душевную боль, которая придет к ней. Ведь она привыкла терпеть. Ей пришлось это делать в течение долгих лет, пока не подросла Исабель и ей не исполнилось столько лет, сколько было оговорено в договоре. Но Бернарда не хочет причинять боль Исабель. Если сейчас девочка скажет, что не станет больше слушать никаких историй, тайна останется между ней и мадам Герреро и никогда Исабель не узнает правды. Но если она велит продолжить рассказ, то никакие безмолвные просьбы мадам не возымеют действия.

— Да, я хочу, чтобы ты продолжала, — ответила Исабель, но сама она чувствовала, что, может быть, не следовало настаивать на этом. И отчаяние во взгляде матери, и странное переглядывание Бернарды с нею предвещали что-то недоброе. У девушки зарождалось холодное, неприятное чувство страха перед той новостью, которую она может сейчас услышать. Этот страх скользкой змеей все глубже заползал ей в душу. — Но прежде я хочу понять, какое отношение имеет ко мне вся эта история? — Исабель знала, что еще немного и она расплачется. Ей не хотелось никаких изменений, которые могли бы нарушить привычный ход жизни, причинить вред дорогому ей человеку — ее матери. Господи, она еще там, в Штатах, когда получила телеграмму с просьбой немедленно приехать, поняла, что кончилось безоблачное лето ее детства и отрочества, что этой телеграммой кто-то резко меняет ее привычную жизнь, предлагая взамен страдания и переживания. Она заметила, как заломила руки лежавшая до этого без движений мать, как она отвернулась, закрыв лицо руками, словно не хотела ни видеть, ни слышать того, что должно было сейчас произойти. И страх новой волной подступил к сердцу.

— Ты хочешь знать, какое отношение к тебе имеет эта история? — переспросила побледневшая Бернарда, словно сама боявшаяся того, что ей предстояло сказать. Она уже не обращала внимания на слезы, льющиеся по ее щекам.

— Да, — прошептала Исабель против своей воли. Но что-то заставило ее сказать это «да». Может быть, та атмосфера недоговоренности, враждебности, которая витала в доме после ее возвращения из колледжа. Ей хотелось разрушить эту настороженность, вернуть то, что было в их доме прежде. Любовь, искренность и правду. Хотя, может быть, она была слишком маленькой, чтобы понимать, что есть настоящая правда и настоящее доверие. А теперь подросла и почувствовала фальшь.

— Самое прямое, — тихо сказала ей Бернарда, словно не желая, чтобы это слышал еще кто-нибудь, кроме Исабель. Даже мадам Герреро.

— Как прямое? — переспросила Исабель, еще не понимая смысла сказанного, но уже предчувствуя его трагизм и заранее пугаясь.

— Самое непосредственное, — уже тверже сказала Бернарда, словно первое признание давало ей право и силы продолжить начатое и наконец-то увидеть финал всех душевных мук. Своих и мадам Герреро. Но глядя на Исабель, Бернарда вдруг с болью подумала: а сделает ли ее признание счастливой Исабель? Как отнесется она ко всей этой истории? Где уверенность в том, что это открытие принесет ей такую же радость обретения любимого человека, как ей, Бернарде. Ведь Исабель прожила всю свою жизнь, не зная того, что когда-то между мадам Герреро, ее матерью, и Бернардой было заключено соглашение. А вдруг этот день станет самым черным днем в жизни Исабель? Простит ли тогда сама себе Бернарда то, что, стремясь к своему собственному, личному счастью, сделала несчастной Исабель? Такие мысли терзали сердце Бернарды, так долго ждавшей этого момента, так долго скрывавшей в душе то, что ежеминутно рвалось наружу при виде Исабель.

Когда Бернарда произнесла последнее слово, Исабель словно перестала слышать и воспринимать окружающий мир. Она замерла на том месте, где сидела, и даже не заметила, как Бернарда, пытавшаяся перехватить ее взгляд, чтобы понять, как реагирует на услышанное Исабель, отчаялась добиться этого и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Мадам Герреро лежала, повернувшись к ней спиной, закрыв лицо руками. Так прошло довольно много времени. Наконец Исабель пришла в себя и попробовала рассуждать логически. Что же такое сейчас произошло? Почему она так близко к сердцу восприняла эту историю, которую рассказала Бернарда? Может быть, потому, что Бернарда так давно живет в их доме и по существу как бы стала ее второй матерью? Мать, мадам Герреро, часто болела и ухаживала за Исабель, заботилась о ней Бернарда. Наверное, ей так стало жаль бедную Бернарду, что она потеряла контроль над собой.

Мадам Герреро слабо застонала и попыталась повернуться к дочери. Но это у нее не получилось. Исабель поняла, что у матери очередной приступ. Она не могла сообразить, что надо делать, и метнулась к двери, чтобы позвать Бернарду. Та появилась мгновенно, словно стояла за дверью и ожидала, чтобы ее позвали. Она сразу же поняла, в чем дело, взяла со столика кувшин с водой и налила в стакан. Потом капнула туда несколько капель лекарства и подала стакан мадам, предварительно подняв ее на подушку повыше, чтобы удобнее было пить.

Исабель порывалась хоть чем-то ей помочь, но Бернарда успевала все сделать сама. Мадам Герреро сделала несколько глотков из стакана и притихла. Открыв глаза, она увидела склонившуюся над ней Бернарду.

3

Исабель стояла за спиной Бернарды и не могла увидеть лицо матери, понять, стало ли ей лучше. А Бернарда почему-то так и не отошла от постели больной. Склонившись над мадам Герреро, мешала Исабель подойти ближе.

— Это могла бы сделать и я сама, — с раздражением заметила Исабель, имея в виду стакан с водой и лекарством, который Бернарда держала в руках.

— Ничего, тебе еще представится возможность, — сказала Бернарда и протянула ей стакан с оставшейся водой, чтобы Исабель поставила его на стол, а сама тем временем поправила подушки мадам Герреро. И пока Исабель не было возле кровати, мадам зашептала Бернарде:

— Я заклинаю тебя, прекрати рассказывать эту абсурдную историю! Ты ничего не добьешься, рассказав ее до конца.

— Сожалею, сеньора, — прошептала в ответ Бернарда. Внезапная просьба мадам Герреро не удивила ее. Нечто подобное она ждала от нее, только не знала, в каких выражениях это будет сказано. — Я должна продолжить свой рассказ. Даже если мне придется страдать. Увы, никакие страдания не сравнятся с теми, что я вынесла за все эти годы. — Бернарда отшатнулась от мадам Герреро и замолчала, почувствовав, что к ним подошла Исабель.

— О чем это вы тут шепчетесь? — поинтересовалась она. — Что за секреты от меня? Или опять спорите?

— Нет-нет, — торопливо успокоила ее мадам Герреро, — ни о чем.

— Нет, правда, сеньорита, — возразила Бернарда.

— Хорошо, Бернарда, садись и продолжай свой рассказ, — распорядилась Исабель. Она догадывалась, что по каким-то причинам матери очень не хочется, чтобы Бернарда до конца поведала свою историю. — Меня очень интересует продолжение. Ты так прекрасно рассказываешь! В тебе пропадает талант писательницы. Ты бы имела большой успех у женской половины читателей. Я просто сгораю от нетерпения. Что же произошло потом с этими молодыми любовниками?

— Несмотря на все семейные запреты, — начала рассказывать Бернарда, — они продолжали встречаться. Теперь они умудрялись это делать и в своей родной деревне. Для этого им приходилось быть очень осторожными. Кругом все слишком хорошо их знали и знали о вражде их семей. Любой промах мог привести к ужасным последствиям.

Селение, в котором жили молодые влюбленные, было окружено невысокими скалистыми горами, покрытыми густым кустарником и небольшими рощами. Вот туда-то и убегали они, крадучись, прячась за каждый камень, за каждый уступ, чтобы снизу, из поселка, их никто не мог заметить. Делали они это поодиночке, затем встречались в укромном местечке, которое заранее присматривал парень.

У них была разработана целая система сигналов, состоящая из различных мелодий, каждая из которых имела свой смысл. Если вокруг никого не было, парень насвистывал одну мелодию, если он подозревал опасность, — другую, если кто-то приближался к тому месту, где пряталась в ожидании его Бернарда, — третью и так далее. Иногда он подшучивал над ней, притаившись среди зарослей кактуса, пропускал ее мимо себя. Потом неожиданно звал по имени и вновь прятался. Бернарда пугалась, тоже пряталась, потом понимала, что это его голос она слышала, и начинала искать.

— Коррадо! Коррадо! — звала она негромко и переходила от одного куста к другому. Потом они бросались в объятия друг к другу и долго целовались, не в силах оторваться друг от друга.

— Бернарда!..

— Коррадо!..

— Бернарда, давай нагнемся, — первым приходил в себя Коррадо, замечая, что они стоят и обнимаются на самом открытом месте, и уводил ее в более укромное местечко. — Нас могут увидеть из поселка.