Когда Мара вошла, хозяин присел на корточки, чтобы развести огонь в камине. Это выглядело совершенно неуместно — герцог, сам разжигающий огонь. Не удержавшись, она спросила:

— У вас нет слуг?

— По утрам приходит женщина убираться, — ответил он, выпрямившись.

— И больше никого?

— Никого.

— Почему?

— Никто не хочет ночевать в одном доме с герцогом-убийцей. — В его голосе не было ни гнева, ни печали. Была только констатация факта.

Он налил себе порцию скотча, но ей не предложил. Не предложил и сесть, хотя сам опустился в большое кожаное кресло. Сделав глоток янтарной жидкости, он положил щиколотку на колено, небрежно опустил стакан и уставился на нее — черные глаза наблюдали, всматривались, видели все.

Она скрестила на груди руки, пытаясь унять дрожь, и смело посмотрела ему в глаза. В эту игру могли играть двое, тем более эти двое, обладавшие сильной волей.

«А ведь я сама выбрала эту жизнь, — промелькнуло у нее. — Я решила все изменить, а он оказался жертвой моего детского, моего идиотского плана. Как жаль…»

И это была правда. Она действительно не собиралась делать так, чтобы тот очаровательный юноша — сплошные мускулы, грация и неизменная улыбка на губах — пострадал из-за ее побега.

Но она не попыталась его спасти.

Мара отмахнулась от этой мысли. Слишком поздно приносить извинения. Она сама постелила себе постель, так что придется в ней спать.

Он сделал еще один глоток и чуть прикрыл глаза — словно она могла не заметить его изучающего взгляда. Словно не ощущала его даже кончиками пальцев на ногах.

И было ясно: он первый не заговорит. Значит, начать разговор придется ей. Проигрышный ход.

Ну нет, она ему не проиграет.

И Мара ждала, стараясь не суетиться. Стараясь не выскакивать из кожи каждый раз, как в камине начинали трещать дрова. Стараясь не сойти с ума под тяжестью этого молчания.

Очевидно, он тоже не собирался проигрывать. Она прищурилась, глядя на него. И подождала еще немного. Когда же тишина стала невыносимой, выпалила:

— Мне так же не нравится находиться здесь, как вам — меня видеть.

На мгновение сказанное ею обратило его в каменное изваяние, и Мара прикусила язык, боясь сказать еще что-нибудь. Боясь сделать еще хуже.

Но он вдруг снова засмеялся. Засмеялся так же, как раньше, на улице, — то есть совершенно безрадостно, так что смех его походил скорее на болезненный стон.

— Поразительно… До этой минуты я и в самом деле верил в возможность того, что вы оказались такой же жертвой рока, как и я.

— Разве не все мы жертвы рока?

— Да, конечно, все. И она, Мара, в том числе. Разумеется, она была добровольной участницей всего, что происходило в течение всех этих лет, однако… Знай она, как это ее изменит, она бы, наверное…

Нет, не стоит врать себе. Она бы все равно поступила точно так же. Тогда у нее не было выбора. Как нет его и сейчас.

Существуют мгновения, полностью меняющие жизнь. И дороги без распутий тоже существуют.

— Но вы живы и прекрасно себя чувствуете, мисс Лоув, — заметил Темпл.

Мара вскинула подбородок, услышав в его голосе обвинение.

— Вы тоже, ваша светлость.

Он поморщился.

— А вот это спорно. — Темпл откинулся на спинку кресла. — И подвел меня под удар не рок, а вы.

Когда он схватил ее за руки на улице, еще не зная, кто она такая, в его голосе слышалась теплота. И даже намек на сострадание. Она тогда невольно потянулась к нему, хотя и знала, что это глупо.

Но теперь эта теплота исчезла, сменившись холодным спокойствием — спокойствием, которым ее не одурачить. Спокойствием, за которым (можно держать пари на что угодно) скрывался настоящий шторм.

— Я вас под удар не подводила. — Да, это факт, хотя и не вся правда.

Он даже глазом не моргнул.

— Лгунья до мозга костей — вот кто вы такая.

Она снова вскинула подбородок.

— Я никогда в жизни не врала!

— Но вы заставили всех поверить в вашу смерть.

— Люди верят в то, во что им хочется.

Его черные глаза прищурились.

— Вы исчезли, и люди сделали соответствующие выводы.

Его свободная рука (в другой он с нарочитой небрежностью держал стакан с виски) выдавала его гнев — пальцы то и дело подергивались. Она замечала такое и за уличными мальчишками — всегда что-то выдавало их досаду, их злость. Однако сейчас перед ней был вовсе не мальчишка, и, следовательно…

Мара невольно вздохнула. Сейчас ей снова захотелось сбежать отсюда, сбежать от сделанного ею выбора. От выбора, который должен был спасти выстроенную ею жизнь, одновременно разорвав ее на кусочки. Выбора, заставившего ее посмотреть в лицо прошлому и отдать свое будущее в руки этого мужчины.

Мара по-прежнему смотрела, как подергивались его пальцы.

«Я не хотела, чтобы вы пострадали». Ей хотелось произнести эти слова вслух, но она знала, что он ей не поверит. Кроме того, знала она и другое: сейчас речь шла о ее будущем, а ключ — у него в руках.

— Да, я исчезла, и это уже нельзя изменить. Но сейчас я здесь.

— Наконец-то мы добрались до главного. Зачем?

Зачем?.. О, причин великое множество и…

Мара отбросила эту мысль. Нет, причина была только одна. И только она имела значение.

— Деньги. — Это была правда. И одновременно ложь.

Брови Темпла взлетели на лоб.

— Признаюсь, я не ожидал такой честности.

Она легонько пожала плечом.

— Я считаю, что ложь все слишком усложняет.

Он шумно выдохнул.

— Вы здесь, чтобы просить за брата?

Она проигнорировала гнев этих слов.

— Да.

— Ваш брат по уши в долгах.

И это — ее, Мары, деньги.

— Я уже говорила, что вы можете это изменить.

— Могу — не значит сделаю.

Мара глубоко вздохнула и кинулась в битву.

— Я знаю, что он не сможет вас одолеть. Знаю, что бой с великим Темплом — это безумие. Что вы всегда побеждаете. Должно быть, поэтому вы и не приняли ни одного из его вызовов. Честно говоря, я этому рада. Вы дали мне шанс на переговоры.

Трудно поверить, что его черные глаза могли стать еще темнее. Но именно так и произошло.

— Вы поддерживаете с ним отношения?

Она замерла, пытаясь обдумать ответ. И вдруг невольно кивнула.

— И как давно?

Она медлила с ответом. А он стремительно вскочил с кресла и начал надвигаться на нее, оттесняя все дальше и дальше, — так быстро, что она наступила на юбки.

Тут огромная рука метнулась вперед, и Маре показалось, что ее опоясал стальной обруч. А Темпл прижал ее к себе, и она оказалась словно в клетке.

— Как давно? — Он помолчал, затем добавил: — Можете не отвечать. Я чую запах вины.

Она уперлась ладонями ему в грудь и толкнула его. Бесполезно. Он не сдвинется с места, пока сам того не захочет.

— Вы и ваш братец состряпали идиотский план, — продолжал Темпл. — Впрочем, может, и не идиотский, а гениальный. В конце концов все подумали, что вы умерли. Я подумал, что вы умерли.

В его голосе слышалась ярость. Ярость… и что-то еще. Что-то очень похожее на отчаяние.

— Это не входило в план! — воскликнула Мара.

Он не обратил на ее слова внимания.

— А теперь вы здесь, двенадцать лет спустя. Живая и невредимая. — Он произнес это тихо, почти шепотом. — Мне бы следовало потребовать плату за прошлое. За мою репутацию.

Теперь она слышала в его голосе злость. И ощущала ее в его прикосновениях. Позже она будет поражаться собственной храбрости, тому, как подняла на него взгляд и сказала:

— Наверное, следовало бы. Но вы этого не сделаете.

Он отпустил ее так внезапно, что она едва не упала.

А Темпл заметался по комнате, как тигр, которого она однажды видела в странствующем цирке, в клетке. И ей внезапно подумалось, что она сейчас с радостью бы поменяла герцога Ламонта на того дикого зверя.

Наконец он повернулся к ней и произнес:

— На вашем месте я бы не был в этом так уверен. Двенадцать лет жизни с клеймом убийцы очень меняют человека.

Она покачала головой:

— Нет, вы не убийца.

— Об этом было известно только вам, — ответил Темпл, и на сей раз в его голосе прозвучало… удивление? Нет, скорее горечь.

Но неужели он и сам считал себя убийцей? Нет, не может быть, чтобы он поверил сплетням и догадкам. Или может?

Нужно что-то сказать. Но что именно? Что можно сказать человеку, ложно обвиненному в убийстве?

— Вам поможет, если я принесу свои извинения?

Он прищурился:

— Что, испытываете угрызения совести?

Мара пожала плечами. Она бы не изменила случившегося. Ни за что на свете.

— Мне жаль, что вы оказались втянутым… во все это.

— Так вы раскаиваетесь?

Она посмотрела ему прямо в глаза:

— Хотите услышать правду? Или банальность?

— Вы даже представить себе не можете, чего я хочу.

Она тяжко вздохнула.

— Что ж, я понимаю, что вы злитесь на меня.

Этими словами она словно поманила его. Все еще держа в руке стакан, он снова пошел на нее, и Мара попятилась.

— Неужели понимаете? Вот как?..

Ох, зря она это сказала. Мара торопливо обогнула оттоманку, выставив перед собой руки, — словно могла этим остановить его. Она пыталась найти нужные слова, но он не собирался ждать.

— А вы понимаете, что значит потерять все? Понимаете, что значит потерять имя?

Это она очень даже понимала. Но говорить об этом не стоило.

Он по-прежнему на нее надвигался.

— А каково потерять титул, земли, в сущности — жизнь?

— Но вы же не потеряли все это… Вы все равно герцог Ламонт! — выпалила Мара, как бы оправдываясь. Все это она говорила себе долгие годы. — Земля по-прежнему принадлежит вам. И деньги. Вы даже утроили герцогские владения!

Его глаза широко раскрылись.

— Откуда вам все это известно?

— Я слежу за этим.

— Зачем?

— Почему вы так и не вернулись в поместье? — ответила она вопросом на вопрос.

— А что толку?

— Вам бы тогда напомнили, что не так уж и много вы потеряли. — Слова эти вырвались прежде, чем она успела прикусить язык. Прежде, чем сообразила, что сама его провоцирует. Мара метнулась за стул с высокой спинкой. — Поверьте, я не имела в виду…

— Еще как имели. — Темпл начат огибать стул.

Мара толкнула в его сторону конторку и пробормотала:

— Вы опять злитесь…

Он покачал головой:

— Слово «злость» совершенно не отражает глубины моих чувств.

Она кивнула и снова попятилась.

— Да, верно. О, вы в бешенстве…

Он по-прежнему надвигался на нее.

— Да, это ближе к истине.

— И вы… раздражены.

— Ну, это уж само собой.

Мара оглянулась и увидела за спиной буфет. Снова взглянув на Темпла, заявила:

— И еще вы в ярости.

Он криво усмехнулся:

— Об этом вы уже говорили. Бешенство и ярость в данном случае — одно и то же.

Мара уперлась спиной в буфет. И оказалась в ловушке.

— Я все могу исправить! — воскликнула она, отчаянно пытаясь снова стать хозяйкой положения. — Все, что испортила!

Темпл остановился, и Мара спешно продолжала:

— Если я не умерла, то вы — не убийца. Вы не тот, кем вас называют. — Он не ответил, и она вновь заговорила дальше: — Поэтому я и пришла. Я выйду к людям. Покажусь обществу. Докажу, что вы не тот, кем вас считают.

Он поставил стакан на буфет.

— Докажете?

Мара с облегчением вздохнула. А он вовсе не такой уж неумолимый… Она кивнула:

— Да, конечно. Я расскажу всем…

— Вы расскажете всем правду. Ясно?

Она медлила с ответом. Потом все-таки кивнула:

— Да, я расскажу правду.

Это будет самый трудный поступок в ее жизни, но она это сделает, потому что у нее не т выбора.

Правда погубит ее, но зато спасет то единственное, что имело для нее значение.

У нее всего один шанс на то, чтобы договориться с Темплом. И она должна использовать его правильно.

— Но при одном условии, — добавила Мара.

Он засмеялся, и она поморщилась, этот смех очень ей не понравился. И еще больше не понравилась усмешка, с которой он проговорил:

— Вы думаете, что можете торговаться со мной? — Темпл подошел к ней почти вплотную. — Думаете, что сумели убедить меня пойти на сделку?

— Однажды я уже исчезла. И могу сделать это снова.

Угроза не произвела на него впечатления.

— Я вас найду, — ответил он.

В этом Мара нисколько не сомневалась. И все-таки она не сдавалась: