— Чушь и ерунда! — фыркнув, объявила Мейзи и пошла открывать дверь, в которую в этот момент кто-то постучал. Она отступила, пропуская целую процессию лакеев, несущих ведра с водой для ванны госпожи. — Не забывайте, мисс, что если лошадь понесет экипаж под гору, можно запросто оказаться в яме. Так вот… эй, паренек, не смей проливать воду на этот чудесный ковер.

Контора сэра Перегрина Тоттона, расположенная в том же здании, что и конторы многих других джентльменов, состоящих на службе у военного министра, выглядела не менее впечатляюще, чем музей, и почти не уступала музею по количеству имеющихся в ней картин, скульптур и других предметов искусства. После четырехчасового ожидания в приемной, битком набитой крылатыми Пегасами и увешанной гобеленами, изображающими сцены удачной охоты и кровавых сражений, Томаса и Дули, сгоравших от нетерпения, провели по длинному коридору, стены которого украшали портреты каких-то джентльменов весьма сурового вида, и ввели в большую светлую комнату с высоким потолком, посвященную, судя по всему, античной скульптуре.

Подняв руку, Дули почесал у себя за ухом.

— Ты когда-нибудь видел образцы античного великолепия в таком количестве, Томми? — спросил он, повернувшись налево и оказавшись лицом к лицу со статуей Афины, демонстрировавшей печальную нехватку левого уха и части правой руки. — Сложи их все вместе, и вряд ли получится целый человек, это факт. Взгляни сюда. — Вытянув руку, он указал на другую статую. — Похоже, кто-то откусил у нее кусок бедра. Смотри, Томми, я могу засунуть туда всю руку.

— Замри, невежественный толсторукий плебей.

Томас и Дули быстро обернулись и увидели вплывшего в комнату сэра Перегрина в сопровождении имеющего измученный вид секретаря, отстававшего от него шага на два — на три. Сухонького худощавого сэра Перегрина буквально трясло от ярости.

— Ну, ну, сэр, — поспешил успокоить его Томас, выходя вперед и загораживая собой Дули, — мой помощник не имел в виду ничего дурного. Простите ему его невежество. Он американец, но недавний американец, приехал в Америку из Ирландии и, боюсь, ему никогда не удастся избавиться от тамошнего духа. Бедняга не способен воспринимать искусство, он может оценить лишь красоту своего любимого глиняного котелка для варки картошки.

— Ты дорого за это заплатишь, юноша, — прошипел Дули сквозь зубы, потом громко проговорил: — Тысяча извинений, сэр. — И отступил на пару шагов назад, как и подобает «помощнику».

— Да-да, конечно. Мне и самому приходится мириться с невежеством подчиненных, — ответил сэр Перегрин с нескрываемым презрением в голосе и бросил пронзительный взгляд на своего собственного помощника. Тот поспешно бросился к столу и, выдвинув высокое кресло, украшенное замысловатой резьбой, помог сэру Перегрину сесть.

— Удовлетворительно, Гроуз, — прокомментировал сэр Перегрин, и секретарь так же поспешно ретировался к ближайшей стене и остановился там, прислонившись к гобелену, изображавшему разграбление Рима, не заметив при этом, что голова его оказалась в опасной близости от вышитого серебряными нитями топора, которым размахивал какой-то варвар с диким взглядом.

Оглядевшись вокруг, Томас увидел, что стулья с прямыми спинками, расставленные по периметру комнаты, находились слишком далеко от стола, так что вести разговор можно было только крича во весь голос. Сэр Перегрин полагал, без сомнения, что американские посетители будут стоять как какие-нибудь попрошайки, пришедшие с протянутой рукой выклянчивать милостыню.

Черта с два он этого дождется. — Пэдди, будь добр, возьми два стула и поставь их вот сюда, — сказал Томас, указывая на место прямо напротив стола. — Гроуз? — обратился он затем к секретарю сэра Перегрина. — А вы не хотите примостить куда-нибудь свой зад, или вы полагаете, что ваши паучьи ножки продержат вас, пока мы с сэром Перегрином будем обсуждать те достойные презрения действия, к которым прибегаете вы, вероломные англичане, забирая добрых американцев с их кораблей и заставляя идти на службу в ваш флот?

Сэр Перегрин вскочил, опершись руками о стол, подобной реакцией пролив бальзам на душу Томаса.

— Как вы смеете, сэр! — Воскликнул он с угрозой в голосе. — Неужели мне нужно напоминать, что вас принимают здесь из милости, что этой встречи вообще не было бы, если бы вы не представили бумаги, подписанные вашим президентом, в которых говорится о его полном к вам доверии. Я абсолютно уверен, что мистера Мэдисона злонамеренно ввели в заблуждение, если он счел, будто рекомендательного письма, подписанного его рукой, достаточно для того, чтобы заставить верного слугу Его Величества выслушивать подобные безосновательные домыслы. Можете считать нашу беседу оконченной, мистер Донован.

Дули с шумом передвинул два стула, удобно уселся на один из них и знаком велел Томасу сесть на другой.

— Ты умеешь побеждать Томми, и это факт, — проговорил он, улыбнувшись Томасу, который остался стоять. — Почему бы тебе не сказать какую-нибудь пакость о матушке этого джентльмена, раз уж ты взялся за дело?

Томас кинул хмурый предостерегающий взгляд на Дули, затем поклонился сэру Перегрину.

— Простите меня, сэр, — сказал он смиренным тоном, обезоруживающе улыбаясь. — Мне стыдно за свое безобразное поведение. Не могу понять, что на меня нашло. Наверное, дело в том, что я слишком долго ждал и пропустил свой ленч. Гроуз, дружище, не будете ли вы так любезны и не раздобудете ли для нас хлеба с сыром, а заодно, может, и графинчик бургундского, да побольше. Я убежден, что наша беседа будет протекать более мирно, если мне удастся успокоить свой бунтующий желудок.

Сэр Перегрин посмотрел на Томаса, который ответил на его взгляд нарочито пристальным взором, будто провоцируя на возражения, затем снова опустился в свое кресло.

— Ну что ж, хорошо, — согласился он наконец. — Гроуз, сходи в мою личную комнату, посмотри, что там есть. Уверен, там найдется что-нибудь, чем мы сможем угостить этих джентльменов.

— Я бы не возражал против куска мяса, юноша, — сказал Дули вдогонку секретарю, и Томас со вздохом посмотрел на приятеля. — А почему, позволь спросить, ты сейчас на меня уставился, Томми? Не мог же попросить его принести эля, это было бы бессмысленно, разве не так? — обратился к нему Дули, пожав плечами, и Томас был вынужден прикрыть рот рукой, притворившись, что закашлялся, чтобы скрыть улыбку.

Как только дверь за секретарем закрылась, Томас подошел к столу и демонстративно уселся на его левый угол, предварительно отодвинув стоявший там бюст Сократа. Он хотел находиться поближе к сэру Перегрину, ощущать запах его одеколона и его страха. Он знал, что физически он вдвое сильнее сэра Перегрина и хотел, чтобы и тот об этом не забывал. Возможно, все они играли в какую-то игру, но это была весьма серьезная игра, со строгими правилами.

— А вы решили, что я буду поощрять присутствие свидетеля, Тоттон? — спросил он как бы между прочим.

— Гроуз абсолютно лоялен, хотя умом и не блещет, — парировал сэр Перегрин, схватив бюст и поставив его рядом с бюстом Гомера. — И на что, собственно, вы рассчитывали, явившись сюда? Я и не думал, что встречу вас здесь. Неужели вы не в состоянии выполнить самые простые инструкции? Мы же все должны собраться в субботу в Ричмонде.

— Да, должны, Тоттон, и мы там соберемся, — ответил Томас и, достав из кармана манильскую сигару, сунул ее, не зажигая, в рот. — А сюда я пришел и выстрадал долгое ожидание в вашей приемной затем, чтобы как-то оправдать в глазах непосвященных свое пребывание на вашем сыром острове. Должен заметить, старина, что вы продемонстрировали максимальную готовность к сотрудничеству. Целых четыре часа! Не трудно вам было скрываться здесь, пытаясь представить, как я реагирую на то, что меня заставили так долго ждать? С другой стороны, если бы окружающие заметили, что ко мне вы отнеслись лучше, чем к другим моим соотечественникам, приходившим просить аудиенции, это вряд ли пошло бы на пользу нашим планам.

— Так, значит, вы пришли сюда только для отвода глаз? Нам нечего обсудить наедине?

Томас взял со стола небольшую трутницу, высек огонек и, поднеся его к сигаре, зажег ее. Глубоко затянувшись, он выдохнул кольцо сизого дыма прямо в худое лицо сэра Перегрина.

— Только один маленький вопрос, Тоттон. Потом я уйду, и вы сможете успокоить ваши истерзанные нервы, швырнув в Гроуза одним из этих античных философов. Один маленький вопрос, требующий ответа. Скажите мне, не ведете ли вы и другие члены вашей группки предателей переговоров с Францией? Не пытаетесь ли заключить, так сказать, двойную сделку?

Сэр Перегрин закашлялся и помахал рукой, разгоняя дым, потом посмотрел на Томаса, перевел взгляд на Дули и снова на Томаса. Томас внимательно наблюдал за ним, рассчитывая заметить на его лице признаки тревоги, но не увидел ничего, кроме недоумения.

— Переговоры с французами? Да вы с ума сошли! Никому из нас такого и в голову не пришло бы. Возможно, вам следует напомнить об одном факте, сэр. Мы, англичане, воюем с Францией.

— Не будьте ослом, Тоттон, — оборвал его Томас, вставая у края стола и испытывая облегчение, но сохраняя сердитый вид.

Конечно, высказанное им обвинение было всего лишь предположением, смутно беспокоящим его подозрением, и ему едва ли стоило ждать четыре часа, чтобы убедиться в своей ошибке. Но это вовсе не означало, что день должен пройти впустую. Раз уж он был здесь, он мог доставить себе удовольствие и поиздеваться над разнервничавшимся сэром Перегрином.

— Воюете с Францией, говорите? Любопытное же у вас понятие о чести. С Францией воюют ваши соотечественники, а вы воюете с Англией, — тихо проговорил он. — Для чего же вам помогать Америке, как не для того, чтобы посеять недовольство в массах и свергнуть собственного монарха? Скажите же мне, кто из вас должен стать королем? Хервуд? Чорли? Ну не Мэпплтон же, это уж точно. Тогда это, видимо, будете вы, Тоттон. Воображаю вас в короне. Дули, ты можешь представить себе сэра Перегрина в королевском пурпуре? А может, я ошибаюсь, и вы с вашими единомышленниками хотите последовать примеру Америки и распахнуть двери Британской империи перед демократией со всеми ее преимуществами? Дули фыркнул.

— Ну, до этого никто из нас не доживет. Им ведь тогда придется освободить Ирландию. А чем же будут развлекаться англичане, позволь спросить, если лишатся возможности грабить нашу добрую старую родину, когда им заблагорассудится?

— Вы оба слишком много себе позволяете, — запротестовал сэр Перегрин, ударив кулаком по столу, отчего со стуком подпрыгнули оба бюста. — Наши чаяния вас не касаются. Я же не спрашиваю вас, почему вы взялись за это дело. А на что вы рассчитываете в качестве награды за ваш патриотизм, Донован? На посольскую должность? Пост в кабинете?

Томас улыбнулся, не вынимая сигары изо рта. Он пришел к выводу, что, когда им овладевало желание дать кому-нибудь хорошего пинка, лучше всего было улыбаться. Прибегнуть к силе совсем несложно, но в поединке умов можно выиграть гораздо больше.

— Я? Простой издатель и землевладелец из Филадельфии? Вы, должно быть, спутали меня с покойным Бенджамином Франклином, которого нам очень недостает. Он тоже был простым журналистом из Филадельфии, но куда более талантливым, чем я. Уверяю вас, сэр Перегрин, у меня нет никаких политических амбиций. Вообще никаких. Так ведь, Дули?

— Да уж, — проворчал Дули в свой небрежно завязанный галстук с изрядной долей скептицизма в голосе — ни дать ни взять недовольный помощник, доставивший себе небольшое удовольствие, намекнув на то, что его начальник хотел бы от всех скрыть.

Милый Дули. Всегда умел понимать намеки. На эту его способность Томас и рассчитывал и, как оказалось, не ошибся. Дули понял, что Томас хочет заставить сэра Перегрина поверить в то, будто в американце он нашел родственную душу, — человека столь же жадного и честолюбивого, как и он сам. Пусть думает, будто «раскусил» Томаса. Уверовав в то, что американский заговорщик одного с ним поля ягода, сэр Перегрин станет менее осторожным, в этом Томас нисколько не сомневался.

— Но, как я говорил, Тоттон, — быстро продолжал Томас, повернувшись спиной к Дули, — вчера вечером мне вдруг ни с того ни с сего пришло в голову, что вы и ваши единомышленники в стремлении подорвать собственную страну можете так же легко завязать контакты с французами, как и с американцами. Или и с теми и с другими. Франция стала бы готовым рынком для ваших не находящих сбыта товаров и оружия. Наш президент не хотел бы усиления Франции, хотя она и была все время нашим союзником. Бонапарт слишком непредсказуем, слишком охоч до лести.

— Мы не будем иметь с Францией никаких дел, — твердо заявил сэр Перегрин, поднимаясь на ноги; при этом он все равно остался на голову ниже Томаса. — Сэр Ральф этого не одобрит.

Сэр Ральф. Теперь Томас знал, кто всем заправляет. Слишком уж просто все получилось, подумал он, — все равно, что отщипнув виноградинку с грозди. Почти безо всякого нажима с его стороны сэр Перегрин, жаждущий, видно, похвастаться своей осведомленностью, сообщил полезные сведения.