Ирина Давыдова - Маски любви

Фельдшер измерил давление, проверил зрачки, но заключение делать не спешил, только указал своим сотрудникам уложить пациента на носилки и быстро везти в больницу. Иван, забрав свой телефон со стола кухни, закрыл дом и быстрым шагом пошел к машине, собираясь непременно ехать за другом. И все восемь минут, которые они ехали к ближайшей больнице, Вишневский боролся с чувством вины, хотя понимал, что по-другому поступить никак не мог.

***

Дарья Борисовна, приказав парням стоять у входа в квартиру, первая поднялась на третий этаж, нажала на звонок и, дождавшись, когда дверь откроется, рукой оттолкнула свою сваху.

– Здравствуй, дорогая! – язвительно пропела Даша, с грохотом захлопывая дверь.

– Чего тебе? – грубо спросила Жанна, и хотела схватить телефон, наверняка, чтобы кому-то позвонить, но блондинка ее опередила, взяла мобильный и трубку домашнего, мгновенно открыла окно и швырнула технику вниз на асфальт. – Всегда была уверена, что Вишневские чокнутые, – немного нервно вынесла вердикт Катина мама, отходя подальше.

– Ну, что поделать, Жанна. Такие, уж, мы. Но, в отличие от «нормальных» людей, я имею в виду, таких, как ты, мы умеем любить! Любить своих детей.

– Ты на что намекаешь, Дашенька?

– Да ну, что ты! Не любезничай со мной, я люблю, когда человек настоящий, а не играет на публику.

– Зачем ты пришла? – серьезно поинтересовалась Жанна, складывая руки на груди.

– А ты как думаешь?

– Мне, что, больше делать нечего, или что? У меня полно дел, ты лучше выметайся отсюда.

– Нет у тебя больше никаких дел. Ты уже сделала свое дело.

– Ты о чем?

– И как тебе теперь? Нормально?

– Ты к чему клонишь?

– А зачем мне это? Я прямо говорю, а точнее, спрашиваю. Как тебе теперь живется?

– Мне всегда нормально живется, а если бы не было вашей семейки, вообще было бы отлично.

– Да? И что, совсем совесть не замучила?

– Я чиста перед Богом!

– Да, что? – удивленно вскинула голову Даша, не переставая между тем доставать таблетки из сумочки.

– Что ты делаешь?

– А что? Тебе разве страшно? У тебя же совесть чиста, – продолжала спокойно говорить Вишневская, щелкая таблетки из блистера.

– Я на тебя в суд подам! – крикнула Жанна, и только хотела рвануть в сторону выхода, как Даша тут же перехватила ее, дергая за волосы назад.

– А тебе даже суд не поможет, тварь. Теперь у тебя два выхода, покаяться мне или прыгнуть в окно, потому что за дверью стоят три амбала, и если я им прикажу, то они тебя не пощадят.

– Катя тебя не простит!

– Меня? А знаешь, и ладно, меня, может, и не простит, но что с тобой?

– Я ее не трогала! – взревела Жанна, и поняла, что выхода у нее действительно нет, что так, что так, один исход – смерть.

– Значит, она сама упала, да? – прорычала Даша и, схватив растерянную женщину, толкнула ее на диван, сгребла немного таблеток со столика и силой запихнула их в ее рот. – Пей, давай!

Бельская разрыдалась, стараясь выплюнуть лекарство, и свободной рукой, которую Даша физически не могла перехватить, выбила из ее рук стакан.

– Не трогай меня! – выплюнув таблетки, Жанна вырвалась из захвата и подбежала к окну, распахивая то настежь.

– Не трогать? Ну, давай, прыгай! Чего ждешь? Думаешь, что тебя кто-то пожалеет? Ты же дочери своей родной навредила, ты же внучку свою убила! Они обе твои кровиночки! Как? Как ты посмела, идиотка? Зачем ты постоянно травишь ей душу? Что ребенок твой тебе сделал, чтобы ее так ненавидеть? Не любишь своего дитя, так никто и не заставляет, зачем ты раз за разом ей душу рвешь? Зачем, идиотка? – кричала Даша, поднявшись с дивана и встав около женщины.

Жанна прикрыв рот рукой, тихо всхлипнула, наверняка пытаясь состроить обиженную и несчастную женщину, вот только Дарья в это ни капли не верила:

– Ты понимаешь, что жизнь сломала молодой девочке? Понимаешь, как навредила ей? И стоишь, строишь тут несчастную, – по-прежнему кричала она и, повернувшись, захлопнула окно, через которое в комнату поступал холодный мартовский воздух. – Сидишь в своей Африке, и сиди, так нет же, приперлась, на кой черт? Тебе здесь не рады, понимаешь? Ты же зверь, а не человек! В тебе нет ничего святого! Господи, за что это все молодой девочке?

Когда, устав бесполезно кричать, Вишневская опустилась по стене на пол, она тяжело вздохнула, понимая, что ничего не изменилось. Только рыдания были слышны на всю квартиру, а лицо Жанны было залито слезами и потекшей тушью. Горько всхлипнув, она подошла к столику, набрала горсть таблеток в ладонь и, забросив их в рот, запила водой. Дарье не было ее жаль, она действительно ненавидела этого человека, посмевшего обидеть своего ребенка.

Минут через пятнадцать в комнате наступила тишина, Жанна успокоилась, перестала всхлипывать, она только прикрыла глаза и немного дрожала. Сама себе не веря, Вишневская радовалась, что несостоявшейся «родственнице» стало дурно. Поднявшись с пола, забрала свои вещи и, выйдя из квартиры, на минуту остановилась. Посмотрев на ребят, женщина произнесла:

– Вы знаете, куда ее везти.

Охранники только кивнули согласно, а Даша, не сказав больше ни слова, на негнущихся ногах спустилась вниз, к своей машине, с горечью выдыхая воздух из легких.

– Ну, что же, нас бьют, молчать не станем!

Женя тогда только вечером попал в палату к своей любимой, которую не видел с тех самых пор, как врачи увезли ее на каталке. Его девочка, его совсем еще юная девочка, испытала так много боли в свои молодые годы, вместо того, чтобы радоваться жизни, как было еще с утра. Утро. Уже такое далекое утро. Которое никогда не сможешь вернуть, сколько бы времени ни прошло, и как бы не притупилась боль, воспоминания всегда будут жить в их памяти. Сердца всегда будут любить ту маленькую, не родившуюся крошечку, которая была желанна, но так и не смогла своими маленькими глазенками увидеть этот мир. По сути, жестокий мир, с кучей завистливых и злых людей, мечтающих поживиться за чужой счет, будь то пища или человеческое счастье. А самое ужасное в этом, что ради нездорового удовольствия родная мать готова не просто навредить своему ребенку, не просто его предать, а уничтожить. Морально.

Иногда в жизни наступает конец. Конец терпению, выдержке, конец силам, которые, казалось, никогда не закончатся. Ведь порой душевная сила мощнее физической, так же, как и боль. И когда приходит конец, в самый жестокий момент, чтобы наверняка добить, человек начинает себя ломать. И снова душевно. Пытается вырвать все воспоминания, от которых и не избавиться. Пытается стать холодным, но не станет, а также пытается сделать так, чтобы все думали, словно он – бессердечная тварь. Чтобы отвернулись и окончательно добили. Но, к его огромному сожалению, никто в это не верит, и еще больше рвет этим душу, ведь так хотелось быть ничтожеством. Так хотелось! А не вышло. Не получилось. И виной тому – самая что ни на есть настоящая, которую мир видел крайне редко, семья. Семья, где никто никому не равнодушен, в частности, к чужим людям.

И когда человек понимает, что сломать себя не получилось, ибо по обе стороны руки стоят родные, тогда наступает стадия принятия. Принятия боли, не ситуации. Принятия мыслей и ненависти. Ненависти к самому себе. И разрушение. Души.

Главное, только бы жил, только бы дышал, и не думал о всяких глупостях, типа самоубийства. Родные готовы прощать все – гулянки, измены и даже отвратительные ненавистные слова, которые причиняют невыносимую боль, которые сжигают не только душу, но и сердце. Но которые не способны убить любовь. И все это об одном юном человечке, который по адски сжег себя, позабыв о чувствах и морали. О ней, которая больше не являлась хрупкой девочкой, нуждающейся в крепких объятиях самого важного для нее в жизни человека, мужа. О девочке, не получившей родительской заботы. О Кате. О Белочке. О сломленной девочке.

– Катя, может, хватит уже так себя вести? – спросил Женя, когда заметил, что жена надевает откровенное платье и снова собирается отправиться в клуб.

Его ужасно бесило ее поведение, и он никогда об этом не молчал, да только силой не хотел останавливать любимую, не желая причинять ей боль. Но иногда ее поведение казалось невыносимым, и хотелось послать все к чертям, только вот любовь не позволяла так поступить. Как только Катю выписали из больницы, она на следующий день нарядилась и, взяв у Жени ключи от тачки, поехала в клуб, где изрядно напилась, позже едва добравшись домой. И так продолжалось весь последующий месяц. Вишневский всегда ехал следом за ней, чтобы девчонка не натворила глупостей в месте, где многие ищут развлечение и секс. И если только видел, что к ней цепляются какие-то парни, тут же приходил на помощь, отгоняя тех, куда подальше. А потом снова со стороны наблюдал, как его любимая напивается и танцует, и снова напивается, скорее, делая это с пониманием того, что муж ее заберет. А Женя так и поступал, почти бессознательное тело относил в машину и вез домой, утром видел, как Катя страдает от похмелья, орал на нее, грозился отвезти к врачу. На нее ничего не действовало.

– Я буду делать то, что хочу делать, и ты меня не остановишь в моих желаниях, – наконец-то ответила она, надевая чулки.

– Ты моя жена! И прекрати наряжаться, как шлюха, ты уже переходишь все грани!

– А может, я хочу наряжаться, как шлюха? Хочу гулять, хочу отрываться. И прекрати за мной таскаться, словно ты – мальчик на побегушках! Теперь я принадлежу сама себе!

– Катя, почему ты думаешь, что плохо только тебе? Почему думаешь, что одна ты потеряла ребенка?

– Не смей мне напоминать об этом! – зло прорычала она и, схватив сумку, отправилась к двери.

– Я буду напоминать тебе об этом, потому что ты моя жена! Потому что это был наш ребенок! Наш! И я ждал его не меньше тебя, и ты об этом прекрасно знаешь! Хватит уже делать из себя жертву!

– Думаю, нам пора разводиться, потому что я не намерена больше все это терпеть.

– А что ты терпишь, позволь узнать?

– Постоянные твои нападки я терплю. Постоянные обвинения. Вот теперь разведемся, и никто ничего не будет друг другу должен. А сейчас извини, мне пора. И не приезжай за мной, прошу.

Схватив легкую курточку и сумочку, Катя покинула квартиру, громко хлопнув дверью. Именно вот так продолжалось уже месяц, а сейчас Женя готов был взорваться, разнести все в хлам, но он держался из последних сил. Кто, если не он, остановит Катю? Никто! Никто этого не сделает, не сможет. А он должен. Он должен хотя бы попробовать, и если нужно, то наплюет на мораль и любовь и силой вытрясет из Кати все это дерьмо. Не мог раньше, а сейчас захотелось, ибо всему есть предел.

Вызвав такси, Женя переоделся и, спустившись во двор, принялся ждать машину на улице. Начало мая радовало не только теплыми днями, но и вечерами, но в этом году парень совсем не наслаждался весенней погодой, он в принципе ничем не наслаждался. У него была только одна мечта – вернуться в прошлое. Если бы это было возможно, он бы увез Катю из города еще восьмого марта, и всего того, что есть теперь, не произошло бы. Но уже ничего нельзя было исправить, они потеряли ребенка, они не уберегли свою семью, и они почти потеряли любовь. Нет, Женя по-прежнему очень любил свою Белочку, вот только практически ее не встречал. Перед ним теперь была всегда холодная Катя, погрязшая в своем мире, где нет места любви и добру, и, к сожалению, она не хотела оттуда выбираться.

Такси подъехало через десять минут, а еще через полчаса Вишневский стоял около клуба, в котором каждый вечер отдыхала его жена. Тяжело вздохнув, Женя уже собирался войти внутрь, но его отвлекла мелодия мобильного, который лежал в кармане кожаной куртки. Достав телефон, он увидел имя вызываемого абонента и, проведя пальцем по экрану, ответил на вызов.

– Женя, – прозвучал хриплый голос отца в трубке, и у парня появились неприятные мысли, ведь таким отец бывает в редких случаях.

– Па, что произошло?

– Катя там же, где и ты сейчас?

– В смысле?

В трубке наступило молчание, а через несколько секунд он услышал позади себя шаги и, обернувшись, встретился с грустным взглядом отца.

– Катю нужно вытаскивать. Кроме нас, это больше никто не сделает, – отрешенно ответил он и, достав из пачки одну сигарету, закурил, тяжело вздохнув.

– Что ты имеешь в виду?

Прежде, чем ответить, Вишневский сделал затяжку и, посмотрев на сына, произнес:

– Вениаминыч умер.

– Что?!

– Нужно вытаскивать твою жену. Костя бы точно не хотел, чтобы его любимая внучка превращалась в не пойми кого.

– Она этого не переживет, пап, – отчаянно прошептал Женя, тоже закуривая сигарету, и делая глубокую затяжку.

– Значит, мы обязаны сделать так, чтобы Катя пережила. Мы обязаны! Она наша! Не чужая! А твоя мать меня вообще скоро сожрет за то, что я позволяю вам самим разбираться в вашей сложившейся ситуации.