Александра Поттер - Мечтай осторожнее

Мой амулет снова со мной! Я крепко сжимаю веточку. Теперь-то не потеряется. Я должна осознанно избавиться от нее — раз и навсегда.

— Прошу всех встать в круг.

— А как фотографировать? — шепчу я Брайану. Тот озадачен не меньше моего.

— Фотосъемка нарушит священную целостность круга, — заявляет распорядительница. — Пожалуйста, все встаньте плечом к плечу, и мы начнем.

Я отхожу.

— Думаю, мне лучше подождать в сторонке.

— Пожалуйста, все! — повторяет она.

Что ж… Как только я встаю рядом с Брайаном, распорядительница берет метлу и принимается подметать полянку, двигаясь против часовой стрелки.

К вольным ветрам в этот час я взываю,

Силою воздуха круг очищаю.

Раздаются смешки. На лицах гостей — замешательство, скептицизм, настороженность.

— Что это она делает? — спрашивает кто-то.

— Расчищает священный круг, — со знанием дела поясняет мадам средних лет — в джинсовых шароварах и сандалетах ядовитой расцветки. И почему я ничуть не удивлена?

— Да будет радостной эта благословенная встреча. Мы собрались здесь сегодня, чтобы соединить узами брака Дэниэла и Шарлотту…

В течение следующих нескольких минут жених и невеста произносят обеты и обмениваются кольцами. Никогда бы не подумала, что такое возможно, но вот я смотрю, как Дэниэл целует Шарлотту, и мне… все равно. Ладно, беру свои слова назад. Что-то шевельнулось в душе — но это имеет отношение только к Гейбу. На протяжении всей церемонии я не могу выбросить его из головы.

— Теперь давайте все крепко возьмемся за руки, закроем глаза и ощутим священную силу круга… его чистоту…

Она что, потешается над нами? Я озираюсь. Кажется, неловко всем, и все-таки постепенно, один за другим, гости сплетают пальцы и закрывают глаза. В конце концов неохваченной остаюсь только я. Скрепя сердце выпустив счастливый вереск, я вынимаю ладонь из кармана и беру Брайана за руку.

И происходит нечто странное.

Через меня струится энергия, я вся во власти неведомой силы. Ничего подобного в жизни не испытывала. Дыхание перехватывает от восторга — и в то же время я ощущаю умиротворение и покой, будто меня баюкают в колыбели. Птицы умолкают, на полянке воцаряется неестественная тишина потустороннего мира. Никто не шевелится, не издает ни звука — секунду, а может, целую вечность. И вновь вступает распорядительница:

Плетется паутина жизни вечно,

Вращается Вселенной колесо.

И смерти нет, есть только перемена.

Замкнулся круг. Благие силы с нами.

Отныне и вовек

Да будет так!

На полянку неведомо откуда врывается ветер, мы размыкаем руки, и, открыв глаза, я вижу, что над нашими головами кружит голубь. У меня такое чувство, будто от гипноза очнулась.

Гости смущенно переглядываются, не до конца понимая, что, собственно, произошло. И я инстинктивно ощущаю — кое-что изменилось. Не вокруг меня, но внутри. Я чувствую себя иначе. Легче. Свободнее.

Опускаю руку в карман. Теперь я избавлюсь от вереска, выброшу его в речку Однако… Где же веточка? Лихорадочно прощупываю все уголки. В подкладке тоже нет. Вконец сбитая с толку, выворачиваю карманы. Должен же он где-то быть! Краем глаза замечаю распорядительницу. Она мне улыбается. В ушах еще звучит ее голос: «В кругу очищения нет места предрассудкам и никчемным талисманам, Хизер».

Не мог же он просто исчезнуть. Или мог?

— Что-то потеряла? — Брайан промокает платочком покрасневшие глаза.

— Э-э… нет… ничего. — Вновь бросаю взгляд на распорядительницу, но она даже не смотрит в мою сторону. Должно быть, мне показалось.

— Ну и как тебе церемония?

— Даже не знаю… — Все закончилось буквально минуту назад, но воспоминания стремительно тают, как исчезает надпись на песке под набежавшей волной. — А ты что скажешь?

— Чушь все это, — насмешливо говорит он, шмыгнув носом. — Зато какая фактура! Весь этот языческий маскарад отлично выйдет на снимках — особенно та колдунья или как ее там.

Брайан прячет платочек в рукав и вприпрыжку несется к новобрачным, нацелив на них камеру, — папарацци в своей стихии.

— А я и не подозревала, что ты такой хороший танцор! — поддразниваю я его позже, когда мы собираем аппаратуру.

— Я тут ни при чем, меня заставили, — ворчит Брайан. Вынырнув из багажного отсека фургона, он захлопывает двери, запирает их на замок и отряхивает рукав.

— Вот и все. И давай-ка сменим тему.

— А о чем поговорим?

— О тебе.

— В смысле? — Я машинально достаю из сумочки мобильник и включаю — проверить, нет ли сообщений. Знаю, что Лайонел в надежных руках, но хочу лишний раз убедиться, что все в порядке.

— Дело в американце, да?

Вздрогнув, поднимаю глаза:

— Чего?

— Это из-за него у тебя такой мечтательный вид весь день?

— Нет у меня никакого вида! — Экранчик телефона постепенно светлеет. Господи, как же долго. Я кожей чувствую на себе взгляд Брайана. — Тоже мне психолог-самоучка. Любовь у него, видишь ли, так возомнил себя экспертом, — ворчу я. Ну слава богу! Я вызываю голосовую почту.

— Не надо быть психологом, чтобы поставить диагноз «влюбленность».

Неужели настолько заметно?

У вас одно новое сообщение.

Готовлюсь услышать аккуратные округлые гласные в исполнении Розмари и аж дергаюсь, когда из трубки вырывается зычный суровый мужской голос. Похоже…

— Это Виктор Максфилд.

Сердце выпрыгивает из груди. Что ему нужно?

— Только что вернулся из Шотландии и обнаружил ваше письмо у себя на столе. Дорогая, разве вам неизвестно первое правило журналистики — доверяй, но проверяй? Да, мой племянник Габриэль замолвил за вас словечко. И — да, именно по его рекомендации я пригласил вас на собеседование. Но должность вы получили не поэтому. А потому что вы — чертовски талантливый фотограф!

Перестаю дышать. Мне дали работу не из-за Гейба? Я чертовски талантливый фотограф?! Чувствую, что парю над землей, невесомая от восторга, — и тут же камнем грохаюсь вниз. Прежде всего, я чертовски глупое существо.

— Пусть Габриэль — мой любимый племянник, однако «Санди геральд» — авторитетное издание, и я не взял бы вас на работу только потому, что этот дурень в вас влюблен.

Я ослышалась? Что за нелепица. Гейб? Влюблен в меня?

Виктор Максфилд между тем продолжает говорить, и я заставляю себя сосредоточиться.

— Послушайте, я занятой человек, руковожу газетой, и мне некогда тратить время на болтовню. Немедленно прекращайте дурить. Мы готовим материал об Эдинбургском фестивале, и нам нужны фотографии. Рейс из Хитроу в Эдинбург сегодня в пять. Надеюсь, когда вы ответите на этот звонок, вы уже будете на борту самолета.

Все. Как говорится, конец связи.

Я не могу отвести взгляд от дисплея своей «Нокии». Силы небесные… Я все-таки получила работу в «Санди геральд», и мое первое задание — Эдинбургский фестиваль.

Где выступает Гейб.

Обойдя фургон, я открываю дверцу и забираюсь на пассажирское сиденье. Брайан уже за рулем, слушает радио, попыхивая сигаретой.

— Все в порядке?

Делаю вдох поглубже.

— Мне нужна твоя помощь.

— Ради тебя — все что угодно, — мгновенно реагирует он.

— Подвезешь?

— Разумеется. Куда? Маленькая Венеция?

— Хитроу.

— Во сколько вылет?

— Меньше чем через час.

— Успеем. — Брайан поворачивает ключ зажигания, и мотор оживает. — Шляпу держи.

Он врубает первую скорость; в облаках пыли и азарта мы срываемся с места.

Мы несемся в Лондон.

Рассказав Брайану о звонке Виктора Максфилда, я открыла в своем шефе гонщика. Он принимает вызов и, зажав сигарету в зубах, мчит на бешеной скорости, с невозмутимым видом лавируя в плотном потоке автомобилей.

Водители потрясенно разевают рты, когда мимо них с оглушительным воем проносится белый фургончик «Вместе навсегда» с парочкой в выходных нарядах на передних сиденьях. Всякий раз, когда мы тормозим на красный или пропускаем пешеходов, я чувствую, что сердце готово разорваться. Откуда столько машин? Столько дорожных рабочих? И столько светофоров?

Проходит лет сто — и вот впереди маячат серые здания терминалов. Хитроу.

— Брайан, спасибо! — Я распахиваю дверцу и спрыгиваю на асфальт. Коленки трясутся.

— Эй, ты чуть не забыла! — Брайан протягивает мне один из своих цифровых фотоаппаратов. — Понадобится. И это тоже… — Тащит с заднего сиденья ноутбук в черном синтетическом чехле. — Сможешь отправить фотографии редактору… если вдруг захочешь малость задержаться в Эдинбурге.

Нервная дрожь стихает ровно на мгновение — достаточно, чтобы еще раз сказать шефу спасибо.

— Брайан, ты меня так выручил…

Он машет рукой:

— Давай-давай, не теряй времени. А то еще упустишь самолет. И вместе с ним своего янки.

Подмигнув, Брайан выруливает на автостраду, и фургончик теряется в потоке машин.

Первое, что я вижу в зале вылета, — очередь, змеящуюся от стоек регистрации вдоль перегородок прямо к вращающимся дверям. Возле которых я, собственно, нахожусь.

Очередь? Я уж и забыла, что это за напасть. Поглядывая на часы, переминаюсь с ноги на ногу. Что же делать? Я точно опоздаю на самолет, Виктор Максфилд решит, что я ни на что не гожусь, меня уволят, и до конца своих дней я буду фотографировать невест в платьях-безе.

Не дергайся, Хизер. Паника ничего не даст. Приметив оставленный кем-то экземпляр «Ивнинг стэндард», я хватаю газету и принимаюсь читать. Очередь ползет медленно — сантиметр за сантиметром. Колонка за колонкой. Страница за страницей. С головой погрузившись в отчет о скачке биржевых индексов, вдруг слышу:

— Следующий.

Скомкав газету, бросаюсь к стойке:

— Уф, наконец-то! Я уж боялась, что пропущу рейс.

Не глядя на меня, девушка продолжает стучать по клавиатуре, загоняя в компьютер какие-то данные.

— У меня забронирован билет на пять часов в Эдинбург, — лепечу я.

Никакой реакции.

Сверлю глазами ее макушку. Она вообще меня слышала?

— По-моему, вылет уже скоро, — добавляю по громче.

— Имя? — вопрошает она монотонно.

— Хизер Хэмилтон. Мисс.

— Угу… — бормочет она, продолжая щелкать клавишами. Понимаю, они изо дня в день этим занимаются, но можно хотя бы немного поспешить?

Видимо, нет.

— Вы чуть не опоздали. Посадка заканчивается.

— Так я об этом вам и… — Сейчас взорвусь! Спокойно, Хизер. Спокойно.

— Успеете, если поторопитесь. — Девушка протягивает посадочный талон: — Ряд 75, место F. Возле иллюминатора.

— Ой, мне нельзя возле иллюминатора! — быстро говорю я. — Понимаете, я очень нервничаю во время перелетов и люблю сидеть у прохода, потому что, если будет ЧП и придется выпрыгивать из самолета в спасательных жилетах, так я смогу быстрее выбраться наружу…

Товарищи по очереди, нервно переглядываясь, стараются отойти от меня подальше.

— Это последнее оставшееся место, — говорит девушка. — И за вами еще люди, так что…

— Но…

— Выход на посадку номер 42. У вас пять минут.

Бегать на шпильках — особое искусство. На полной скорости миновав посты службы безопасности, впрыгиваю на движущуюся дорожку… Ай! Приподнимаю ногу: естественно, каблук отлетел. Проклиная день, когда родилась на свет, я снимаю розовую туфлю и с тоской кручу перед глазами… пока меня не шарахает: мне ж надо успеть на самолет!

— Кого я вижу!

Вскидываю голову — навстречу цокает каблучками стюардесса.

— Джесс! — Движущаяся дорожка подвозит меня к ней. — Ты что здесь делаешь?

— Я? Солнце мое, память отшибло? Я как-никак стюардесса. И что я здесь, по-твоему, делаю? Еду домой — чуток подремать после девятичасового перелета.

Чтобы нас не унесло друг от друга, обеим приходится пятиться.

— А ты-то как здесь оказалась?

— Лечу в Эдинбург… По заданию «Санди геральд». Длинная история.

На прошлой неделе я отправила Джесс письмо о своей ссоре с Гейбом и его внезапном отъезде.

— Погоди-ка, а Гейб часом не на Эдинбургском фестивале?..

— Прости, Джесс, надо бежать, а то на самолет опоздаю. — Я хромаю по дорожке вперед. — Позвоню!

— Удачи, солнце мое! — кричит она мне вслед. — Да, и еще…

Оборачиваюсь — меня уносит все дальше — и вижу, что она машет руками как ветряная мельница. А потом что-то кричит, но я ничего не могу разобрать и просто машу в ответ. Впрочем, если подумать, ее напутствие подозрительно смахивало на… «Удачной охоты на бабочек!»