Под письмами и открытками Энни обнаружила свадебную фотографию своих родителей.

— Господи Иисусе! — тихонько сказала она и собралась уж было порвать ее на кусочки, как вдруг вспомнила, что Дэниел частенько спрашивал ее о бабушке и дедушке. Что ж, она покажет ему, как они выглядели до того, как к ним с войной пришел Гитлер и их малыш Джонни был убит.

Тут же лежал молитвенник, зачитанный до дыр, с загнутыми уголками, и две пары четок. Будучи маленькой, Энни любила перебирать их пальчиками, но теперь, несмотря на то, что она по-прежнему посещала мессу, она никогда не использовала их во время молитвы. Возможно, как-нибудь в воскресенье все же стоит это сделать, молясь за Дот.

На самом дне коробки Энни обнаружила сломанную брошку и решила, что отдаст ее в ремонт и будет носить сама. Было еще несколько украшений, хотя ни одно из них не представляло никакой ценности: какие-то бусы и сережки. Можно будет отдать их Жасмин и Ингрид, когда они в следующий раз придут в гости к малышам. Девочки ведь так любили свою бабушку Галлахер.

В самом конце Энни наткнулась на коричневый бумажный пакет, внутри которого лежало что-то плоское. Вынув вещицу, она увидела, что это шарф с орнаментом «пейсли», как две капли воды похожий на тот, что был на женщине, входящей в кинотеатр солнечным декабрьским днем Бог знает сколько лет тому назад. Интересно, какой тогда шел фильм? Ах да, «Король и я»! Она так до сих пор и не посмотрела эту картину.

Вздохнув, Энни подумала о том, что надо бы позвонить Мари, хотя что это могло изменить? Она отнесла вещи в конец сада и сложила их на компостную кучу. Энни сожгла сначала одно письмо, потом другое. В мерцании пламени было что-то зловещее. Она бросала в костер письма и открытки. И уже в самом конце положила туда шарф, словно поставив точку. В мгновение ока от материи не осталось и следа, и Энни показалось, что в раскаленных углях она увидела мамино лицо, которое вдруг сделалось серым, потом стало быстро чернеть, пока Энни уже больше ничего не могла различить.


Для мужчины, которому исполнилось восемьдесят три года, Берт Галлахер был еще достаточно крепок, однако спустя девять дней после смерти жены он скончался во сне. Для этого вроде бы не было видимых причин, и все как один решили, что Берт умер от горя.

В ту ночь Энни позвонила Майку. Судя по его голосу, он был убит горем, но, похоже, очень обрадовался ее звонку.

— Братья не хотят со мной разговаривать, Энни, — со стоном сказал он. — Даже о смерти своего отца я узнал из записки, опущенной в мой почтовый ящик.

Энни сразу же перешла к главному.

— Я хочу, чтобы ты кое-что сделал, Майк. На Рождество ты должен устроить ужин по заведенной в течение многих лет традиции.

— Но ведь никто не придет, милая. — Он готов был расплакаться. — На похоронах нашей мамы никто ко мне не подошел.

— Да все просто боялись это сделать. Ты выглядел неприступным. А если честно, — прямо сказала она, — ты слишком уж свыкся с этой ролью.

— После смерти Сильвии я желал лишь одного — с головой погрузиться в работу.

— Нельзя отгораживаться от людей, которые хотят разделить с тобой горе! — воскликнула Энни. — Галлахеры всегда скорбели вместе. Если бы ты не отрезал себя от остальных, Дот наверняка не отреагировала бы столь бурно на твое решение проголосовать за тори.

Хотя Майку все равно пришлось бы выслушать многочасовую лекцию.

— Думаю, ты права, — вздохнув, сказал он. — Но имей в виду, Энни, политические симпатии — личное дело каждого человека.

— Согласна. А сейчас давай поговорим о рождественском ужине…

— Я все устрою, милая, хотя и не знаю, как мне удастся убедить их прийти.

— А вот это я беру на себя, — пообещала она. — Все до единого члены семейства Галлахеров будут в твоем доме на Рождество, или меня зовут не Энни Кэмпбелл.

Майк рассмеялся.

— Да ты говоришь, как наша мама!


Юэн вернулся домой накануне Рождества. Елка стояла в углу, на своем обычном месте, огни, словно крошечные драгоценные камни, отражались в темных окнах позади нее. Дом номер семь был продан, и Энни в последний раз принесла с чердака елочные украшения.

— Ты скучала по мне? — нежно спросил Юэн. Малыши повисли на нем, просясь на руки. — Нет уж, сначала я должен поцеловать вашу маму, — сказал он им.

— Скучала ли я по тебе? — дрожащим голосом произнесла Энни. — Да это было настоящей пыткой.

Их романтическая встреча произошла почти как в шекспировской пьесе. Спустя год после поездки в Париж, когда Робу и Энди исполнилось всего три месяца, нежданно-негаданно появился Юэн. Сара с Найджелом и детьми как раз ушли подыскивать себе дом, а малыши мирно посапывали наверху.

Энни никогда не переставала думать о Юэне и ужасно по нему скучала с тех самых пор, как они расстались. Однако она считала, что была права, решив, что в отрезвляюще-прагматичном Ливерпуле он увидит все в совершенно другом свете. Вероятно, Юэн все-таки прислушался к ее совету и нашел женщину более подходящего возраста. Однако, едва взглянув на это худое смуглое лицо, Энни поняла: она по-прежнему любит этого человека. Но он был слишком юн, а она намного старше, да и вообще, на самом деле она его совершенно не знала.

— Ты болела? — первым делом поинтересовался Юэн. — Ты сильно похудела, да и лицо бледное.

— Просто я устала, вот и все.

От одного его вида Энни чувствовала себя помолодевшей. Совершенно неожиданно ей страстно захотелось, чтобы он заключил ее в объятия.

— Прошлый год был очень тяжелым для меня, — медленно сказал Юэн. — Вопреки твоим прогнозам, женщины не вешались мне на шею, но нескольких я все-таки пригласил на свидание. — Он решительно посмотрел на нее. — Ты была неправа, Энни, совершенно неправа. Я не ошибся. Я люблю тебя… — Юэн сделал паузу, словно изо всех сил стараясь подобрать слова, чтобы выразить свои чувства. А затем, пожав плечами, сказал: — Я люблю тебя и хочу, чтобы мы поженились.

— Я знаю, милый. — Энни кивнула. Они были не самой подходящей парой, ну и что? — Дело в том, что после поездки в Париж кое-что случилось.

— Ты встретила другого?! — Его лицо исказилось в тревожном ожидании.

— Нет, ничего подобного. — Энни совершенно позабыла, что надежный, уютный Бен Уэйнрайт все еще ждал ее ответа. — Дело в том… — В этот момент Роб издал протяжный крик. Не говоря ни слова, она пошла наверх. Как сказать человеку о том, что он стал отцом двух сыновей, учитывая то, что она попрощалась с ним навсегда?

Энни взяла Роба на руки.

— Ах ты, маленький тиран, — нежно прошептала она. — Посмотри-ка на своего братика! Он никогда ни на что не жалуется.

Энди невозмутимо смотрел на нее, изо всех сил стараясь сбросить одеяло.

Внезапно в комнате появился Юэн. Открыв рот, он взирал на малышей, переводя взгляд с одного на другого. На его лице застыло выражение полного недоумения. Энди что-то ликующе проагукал, наконец-то высвободив ножки, и стал разглядывать свои пальчики.

— Я же сказала тебе, что кое-что случилось, — произнесла Энни, поспешно вернув в кроватку все еще бунтующего Роба, потому что Юэн вдруг разрыдался. Она заключила его в свои объятия, чувствуя, что ее сердце вот-вот взорвется от счастья, и мысленно поблагодарила судьбу.


— Ты готова? — спросил Юэн. — Такси скоро будет здесь.

— Думаю, что да.

Энни окинула взглядом гостиную. Фургон для перевозки вещей только что уехал, перевозя их мебель в огромный двухквартирный дом с отдельным входом. Сегодня вечером обещали прийти Галлахеры, в том числе и Майк, чтобы помочь им разобраться с вещами. Путем уговоров, угроз и даже срываясь на крик, Энни все же удалось собрать на Рождество весь клан Галлахеров.

— Наша мама никогда не умрет, пока ты жива, Энни, — сдавшись, сказал Томми.

Из Италии прилетела Сиси, и Мари с Джастином тоже приехали. На этом празднике не хватало лишь Дэниела, по-прежнему продолжавшего скитаться по земному шару в поисках смысла жизни. Сначала атмосфера была напряженной, но скоро все встало на свои места и Галлахеры снова были лучшими друзьями. Конечно же, без Дот и Берта уже никогда не будет, как в старые добрые времена, но на смену старым добрым временам неизбежно приходят новые. Майк настоял на том, чтобы место Дот заняла Энни.


— Я присмотрю за малышами, — сказал Юэн. — Роб очень огорчается из-за того, что мы не можем взять с собой иву.

Он послал жене воздушный поцелуй и вышел во двор, а Энни поднялась наверх. Как бы сильно она ни желала переехать в новый просторный дом, Энни испытывала боль, расставаясь с тупиком Хезер, но, однако, чувствовала, что время разлуки настало.

На стенах, в тех местах, где прежде висели картины, белели выцветшие прямоугольники, а на коврах были отчетливо видны бледные полосы, оставленные стоящей здесь в течение почти тридцати лет мебелью. Энни мельком взглянул на комнаты Сары и Дэниела, потом зашла в комнату, в которой они спали вместе с Лаури. Воспоминания накатывали, как волны: вот Сильвия с Эриком стоят, целуясь, возле входа в ванную комнату на рождественской вечеринке; Мари неожиданно приехала на похороны, узнав о гибели ее супруга, а вот и Лаури, такой добрый и одновременно такой непростой, — на самом деле она никогда не могла с уверенностью сказать, были они счастливы в браке или нет. Затем вдруг Энни вспомнилось то время, когда с уходом Дэниела она возненавидела этот дом.

Вздохнув, она спустилась вниз, на мгновение с нежностью задержавшись рукой на лоснящемся деревянном набалдашнике на перилах лестницы, выполненном в форме купола. Взглянув в окно, она увидела, как совершенно незнакомая ей женщина выходила из дома номер три. Кроме миссис Винсент, в тупике Хезер вряд ли теперь нашелся хотя бы один человек, которого Энни знала бы в лицо. Она была последней коренной жительницей этого района.

Практически на каждом доме в тупике Хезер была установлена охранная сигнализация — неудивительно, что Майк Галлахер стал мультимиллионером. Эти красные, голубые, желтые коробочки, казалось, служили предупреждением не только потенциальным взломщикам, но и обычным гражданам, о том, что мир становится все более порочным и опасным. Фактически сейчас, в эту самую минуту, в течение первых нескольких дней 1991 года, Великобритания балансировала на грани войны в Персидском заливе. Во вчерашней газете сообщалось о том, что восемнадцатилетние юноши должны быть срочно мобилизованы на военную службу. Чуть позже эта информация была опровергнута по телевизору, но Энни не могла не думать о том, что если бы Дэниел был моложе, а Энди и Роб старше, они просто-напросто могли погибнуть.

Она поспешила в другой конец комнаты и взглянула в окно, чтобы удостовериться, все ли в порядке с ее малышами. Они были одеты в курточки с капюшоном, джинсы и ботинки и прятались в ветвях ивы, время от времени высовывая мордашки. Юэн хлопал в ладоши, а малыши пели: «Мы водим хоровод вокруг шелковицы…»

Эта милая сценка была исполнена чистоты и наивности. «Возможно, в конце концов, — с надеждой подумала Энни, — наивность все-таки возьмет верх». Она почему-то была уверена, что большинство людей хотят именно этого.

Просигналило подъехавшее такси. Юэн поднял глаза, встретившись с ней взглядом. Он знаком показал ей, что, обойдя дом, направится к парадной двери. Энни наблюдала за тем, как обманчиво хрупкие ветки ивы вернулись на прежнее место. На мгновение они задрожали, а затем замерли. Энни почувствовала, как к горлу подступил комок, — расставаться с деревом оказалось труднее всего.

Энни в последний раз закрыла парадную дверь. Юэн пытался уговорить Роба и Энди сесть в такси, но они отказывались это сделать, пока не подошла она.

— Мамочка! — одновременно закричали малыши.

— Едем, — сказала Энни.

Юэн протянул ей руку, и она вдруг подумала, что о большем счастье, наверное, нельзя и мечтать — любящий красавец муж и двое прелестных сынишек, ждущих ее у машины…