Татьяне казалось, что она чувствует его присутствие. С Пашей ничего не случилось. Он ждет, когда сестра придет за ним. И она не подведет. Она не будет подобно родным волноваться, мучиться и ничего не предпринимать. Ничего не делать. Пять минут с Пашей снимут груз с души, и она забудет обо всех бедах. О злосчастном прошлом месяце.

Забудет Александра.

Ей так нужно забыть Александра.

Когда все ушли спать, Татьяна прокралась вниз, нашла ножницы и принялась беспощадно кромсать свои светлые волосы, наблюдая, как длинные пряди ложатся в раковину. Когда все было кончено, маленькое мутное зеркальце отражало нечто непонятное. Видны были только ее надутые губы и грустные пустые глаза, казавшиеся еще зеленее без волос, обрамлявших лицо. Веснушки на носу и под глазами выделялись ярче. Она похожа на мальчишку? Что ж, тем лучше. Она выглядит моложе? Более хрупкой? Что подумает Александр, увидев ее? Ах, не все ли равно? Она знает, что он подумает. Шу-ра, Шу-ра, Шу-ра….

На рассвете она натянула бежевые Пашины брюки, захватила зубной порошок и щетку, вытащила старый спальный мешок, который брат раньше брал в лагерь, оставила короткую записку родным и пешком отправилась на завод.

Этим утром ее поставили ввинчивать свечи предпускового подогрева в камеру сгорания. Свечи подогревали сжатый воздух в цилиндрах, прежде чем включалось зажигание. Обычно она прекрасно справлялась с этой работой, вот и сейчас совершала механические движения, пытаясь справиться с разгулявшимися нервами.

В обеденный перерыв она вместе с Зиной отправилась к Красенко и заявила, что хочет ехать на рытье окопов. Зина вот уже неделю ни о чем другом не говорила.

Красенко сказал, что она слишком молода. Но Татьяна продолжала настаивать.

– Зачем тебе это, Таня? – участливо спросил он. – Луга не для таких, как ты.

Она сказала, что знает: положение безнадежно, но хочет последовать призыву партии. Даже четырнадцати-пятнадцатилетние подростки роют окопы, и они с Зиной должны помочь красноармейцам чем могут. Зина молча кивала. Татьяна, понимая, что без Красенко ее никто не отпустит с завода, попросила:

– Пожалуйста, Сергей Андреевич!

– Нет, – упорствовал он.

Татьяна не отставала. Она заявила, что любой ценой должна оказаться в Луге и уедет из Ленинграда, с его помощью или без. Красенко она не боялась. Тот всегда ей симпатизировал.

– Сергей Андреевич, вы не можете держать меня силой. Подумайте, как это будет выглядеть, если станет известно, что вы не позволяете добровольцам помочь своей Родине и Красной армии?

Зина молча усердно кивала.

Красенко тяжело вздохнул, выписал обеим пропуска и разрешения покинуть завод и проштемпелевал их паспорта. На прощание он пожелал ей удачи. Татьяна хотела было признаться, что отправляется на поиски брата, но представила, что он ответит и как будет ее отговаривать, и промолчала. Только поблагодарила начальника.

Девушки отправились в громадное помещение, где после медицинского осмотра им выдали лопаты и мотыги, которые оказались слишком тяжелы для Татьяны. Их даже подвезли автобусом на Варшавский вокзал, где они должны были пересесть на военные грузовики, отправлявшиеся в Лугу. Татьяна вообразила было, что это такие же бронированные автомобили, которые перевозили картины из Эрмитажа. Но машины оказались обыкновенными полуторками, с кузовами, обтянутыми брезентом защитного цвета. Такие постоянно курсировали по Ленинграду.

Вместе с ней и Зиной в кузов набилось человек сорок. Но перед этим солдаты погрузили в грузовик какие-то ящики. Что ж, по крайней мере будет на чем сидеть.

– Что в них? – спросила Татьяна.

Солдат ухмыльнулся:

– Гранаты.

Татьяна поспешно вскочила.

Процессия из семи грузовиков направилась на юг, по шоссе, ведущему к Луге. В Гатчине им велели сойти и сесть на военный эшелон.

– Здорово! – обрадовалась Татьяна. – Значит, мы можем сойти раньше, в Толмачево, верно?

– Ты никак спятила! – удивилась Зина. – Нам же нужно в Лугу.

– Знаю. Мы выйдем раньше, а потом сядем на другой поезд и доберемся до Луги.

– Ни за что.

– Ну пожалуйста, Зина, мне позарез нужно в Толмачево. Я должна найти брата.

Зина широко открытыми глазами уставилась на Татьяну.

– Таня! Когда ты сказала, что немцы заняли Минск, разве я просила тебя поехать со мной искать сестру? – процедила она, поджав губы. Маленькие темные глазки негодующе посверкивали.

– Нет, но я не считаю, что немцы заняли Толмачево. Надежда еще есть.

– Никуда я не пойду, – наотрез отказалась Зина. – Поеду со всеми в Лугу, помогать нашим солдатам. Не хочу, чтобы меня расстреляли как дезертира.

– Зина! Как ты можешь быть дезертиром?! Ты ведь доброволец! Пожалуйста, поедем со мной!

– Ни за что на свете! – буркнула Зина, отворачиваясь.

– Как хочешь. Но я выйду.

4

Старшина просунул голову в дверь и крикнул Александру, что его хочет видеть полковник Степанов.

Полковник что-то писал в толстой тетради и выглядел еще более измученным, чем три дня назад.

Александр терпеливо ждал. Полковник поднял голову, и Белов увидел черные мешки под глазами и осунувшееся лицо с обтянутыми кожей скулами. Должно быть, нелегко ему пришлось!

– Старший лейтенант, прости, что так долго, но боюсь, что у меня не слишком хорошие новости.

– Ясно.

Полковник опустил глаза.

– Положение в Новгороде было отчаянным. Когда оказалось, что немцы окружают близлежащие деревни, наши собрали подростков из лагерей около Луги и Толмачева и поставили их рыть окопы. Один из таких лагерей был в Доготине. Мне ничего не известно лично о Павле Метанове, но… – Полковник откашлялся. – Сам знаешь, наступление немцев было молниеносным. Такого мы не ожидали.

Александру показалось, что он слышит голос диктора по радио. Те же интонации. Тот же фальшивый оптимизм.

– И что же?

– Немцы прошли мимо Новгорода.

– А что случилось с мальчишками?

– Это все, что мне удалось узнать. Остальное неясно. Кстати, кем вам приходится этот мальчик?

– Сын моих хороших знакомых.

– Что-то личное?

Александр смущенно моргнул:

– Да, товарищ полковник.

Полковник помолчал, играя ручкой и отводя глаза.

– Видишь ли, Белов, – выдавил он наконец, – мне вправду нечего тебе сказать. Немцы проутюжили Новгород танками. Помнишь полковника Янова? Он погиб. Немцы расстреливали без разбора как штатских, так и военных, грабили дома, а потом подожгли город.

Не отходя от стола, не сводя взгляда с полковника Степанова, Александр спокойно осведомился:

– Я верно понял: Красная армия послала подростков в бой?

Степанов медленно поднялся:

– Кажется, вы указываете нам, что делать и как вести войну, товарищ старший лейтенант?

– Не хотел никого обижать, – отчеканил Александр, щелкнув каблуками и отдавая честь, но по-прежнему не двигаясь с места. – Но использовать необученных мальчишек как пушечное мясо для нацистов – это безумие, тем более ставить их под команду опытных, знающих свое дело офицеров.

Полковник даже не поднялся. Оба офицера молчали: один, молодой, горячий, и другой, постаревший уже в сорок четыре года.

– Скажите семье, что их сын умер за Родину, – выговорил полковник срывающимся голосом. – За Родину и великого вождя товарища Сталина.


Этим же утром, почти сразу после разговора с полковником, Александра вызвали к проходной. Он с тяжелым сердцем спустился вниз, опасаясь, что это Татьяна. Видеть ее сейчас было невыносимо. Вечером он придет к заводу.

Но это оказалась Даша, бледная и измученная.

– Что случилось? – спросил он, отводя ее в сторону, надеясь, что она не станет спрашивать о Толмачеве и Паше.

Но она сунула ему в руку клочок бумаги и пробормотала:

– Взгляни, только взгляни, что наделала моя сумасшедшая сестричка!

Александр развернул записку. Странно… что он впервые видит почерк Татьяны: аккуратный, мелкий и округлый.

Дорогие мама и папа! Я решила вступить в ополчение, чтобы найти Пашу и привезти его к вам. Таня.

Александру понадобилось нечеловеческое усилие, чтобы не выдать себя. Стараясь не показать охватившего его отчаяния, он отдал записку Даше и спросил:

– Когда она уехала?

– Вчера утром. Когда мы встали, ее уже не было.

– Даша, почему ты не пришла сразу? Она пропала со вчерашнего дня?

– Мы думали, что она дурачится. Одумается и вернется.

– Вернее, надеялись, – осторожно осведомился Александр, – что она вернется с Пашей?

– Мы не знаем! У нее вечно в голове какие-то безумные идеи! Честно говоря, я понятия не имею, о чем она думает! Какой там фронт, она в магазин сходить толком не может! Мама и папа в полном отчаянии. Они и без того волновались за Пашу, а теперь еще и это!

– Так они волнуются или сердятся? – допрашивал Александр.

– Да они на стенку лезут! И смертельно боятся за нее. Она… – Даша осеклась. В глазах стояли слезы. – Дорогой, – пролепетала она, подвигаясь ближе и пытаясь его обнять. Но лицо Александра оставалось отчужденно-замкнутым. – Александр, я не знаю, к кому обратиться. Помоги нам, пожалуйста. Помоги найти мою сестру. Мы не можем потерять мою Таню…

– Знаю, – оборвал он.

– Пожалуйста, – молила Даша. – Сделаешь это ради… ради меня?

Александр похлопал ее по спине и отступил.

– Посмотрим, что можно сделать.

Александр, в обход своего непосредственного начальства, майора Орлова, направился прямо к полковнику Степанову и получил разрешение взять двадцать добровольцев и двух сержантов и повести грузовик с боеприпасами на юг, к линии обороны Луги. Александр знал, что линия нуждается в укреплении, но сказал Степанову, что вернется через несколько дней.

Перед тем как отпустить Александра, Степанов тихо сказал:

– Возвращайся, старший лейтенант, и приводи с собой людей. Всех. Живыми. – И, помедлив, добавил: – Как всегда.

– Сделаю все, что смогу, товарищ полковник, – вздохнул Александр. Немногие ополченцы возвращались обратно…

Перед отъездом он зашел к Дмитрию и предложил ему ехать с ним. Дмитрий отказался.

– Дима, тебе следует ехать, – настаивал он.

– Поеду туда, куда меня пошлют, – упрямился Дмитрий, – но добровольно в пасть акулы не поплыву. Ты что, не слышал, как все было в Новгороде?

Александр сам сел за руль. В кузове поместились люди, тридцать пять винтовок Нагана, тридцать пять новеньких винтовок Токарева, два ящика ручных гранат, три – полевых мин, семь – патронов, артиллерийские снаряды и бочонок пороха для минометов. Александр подумал: как хорошо, что грузовик бронирован. Жаль, что у него нет одного из танков, собранных Татьяной!

Им предстояло проехать три городка: Гатчину, Толмачево и Лугу. Но, уже приближаясь к Гатчине, Александр услышал отдаленный грохот пушек и взрывы бомб. Он повел грузовик по немощеной дороге, и в этот отчаянный момент перед ним всплыло лицо отца, словно вопрошающее, что делает сын на пороге смерти задолго до того, как настало его время.

– Па, я делаю это ради нее, – пробормотал он, и сержант Олег Кашников, молодой здоровяк, удивленно спросил:

– Вы что-то сказали, товарищ старший лейтенант?

– Ничего. Бывает. Иногда я говорю с отцом.

– Но, товарищ старший лейтенант, – не отставал Кашников, – это похоже на английский. Я в школе учил.

– Ты ослышался, – бросил Александр.

С каждым километром артиллерийская канонада становилась все отчетливее. На горизонте поднимался дым. Это не означало ничего, кроме гневного грома смерти.

Вечером четвертого июля устроили барбекю, а потом семья отправилась покататься на яхте в Нантакетском проливе и любовалась фейерверками. Семилетний Александр поднял голову к небу, завороженный радугой огней, громко взрывавшихся наверху. Он в жизни не видел ничего более живописного, чем эти переливы, оживлявшие темное небо.

Прямо впереди виднелся спуск к реке Луга. Слева раскинулись поля, а справа высился лес. Александр увидел ребятишек лет десяти, собиравших колоски. По периметру полей солдаты, мужчины постарше и женщины рыли окопы. Если удастся собрать урожай, поля заминируют. Если нет – все равно заминируют.

Схватив винтовку, Александр велел своим людям оставаться на местах, пока он не найдет полковника Прозорова, ответственного за создание линии обороны на двенадцатикилометровом участке вдоль реки. Прозоров, довольный прибытием боеприпасов, немедленно велел солдатам разгрузить грузовик и приготовился делить оружие.

– Только семьдесят винтовок, старший лейтенант? – разочарованно протянул он.

– Все что было. Еще обещали подвезти.

Потом Александр отвел своих подопечных ближе к берегу, где они получили лопаты и принялись рыть, а сам взял бинокль и обшарил взглядом лес на противоположном берегу. Похоже, немцы намереваются наступать, хотя еще не готовы к атаке.