Татьяна пыталась оправдать Александра. Она ничего не знала об этой стороне его жизни.

Вот он в палатке наклонился над ней, целуя верхушку груди…

Она покачала головой.

Что бы там ни говорила Марина, это не ее Александр!

Но тут она припомнила замечание Дмитрия о «бурной деятельности» Александра, и ей стало нехорошо.

– Пойдем домой, – обреченно предложила она.

Они медленно побрели на трамвайную остановку. Татьяна сказала, что Марине вовсе ни к чему провожать ее до Пятой Советской.

– Ничего со мной не будет. Я сама доберусь с площади Восстания. Честно. Послушай, сейчас подойдет твой автобус. Обо мне не волнуйся.

Марина заявила, что не может оставить Татьяну одну ночью, в центре города. А Татьяне не пришло в голову, что стоит чего-то бояться.

– Александр сказал, что количество тяжких преступлений значительно уменьшилось с тех пор, как началась война, и улицы совершенно безопасны.

– Ну, раз Александр сказал… – усмехнулась Марина. – Тебе не плохо?

– Ни в коем случае, – отмахнулась Татьяна и только сейчас увидела то, чего не замечала раньше: грустную нерешительность в глазах сестры. Почему она так беспечна? Почему думает только о себе?

– Кто у тебя дома, Маринка? – тихо спросила она.

– Никого, – так же тихо выдавила сестра. – Мама в больнице. Папы нет. Только соседи…

– Маринка, тебе нельзя оставаться одной. Перебирайся к нам. У нас освободилась комната. Дед и бабушка уехали. Будешь спать со мной и с Дашей.

– Правда? – обрадовалась Марина.

– Правда.

– Таня, а ты спросила у родителей?

– Зачем? Собирай вещи и приходи. Твоя мать – сестра моего отца. Он не откажет тебе. Согласна?

Марина порывисто обняла ее.

– Спасибо. Мне было так одиноко без мамы и папы.

– Знаю… Смотри! Твой автобус!

Марина, помахав сестре, побежала через Невский, чтобы догнать автобус, а Татьяна села на скамью, дожидаясь трамвая.

До чего же ей плохо. И тошнит…

Трамвай подошел. Кондуктор открыл двери. Татьяна покачала головой. Трамвай уехал.

Как она может не повидаться с ним?

Нет сил жить в разлуке.

Татьяна встала и похромала к собору. Навстречу шли два солдата. Остановив Татьяну, они спросили, куда та идет. Татьяна объяснила.

Один из солдат сообщил, что Исаакиевский в это время закрыт. Татьяна ответила, что ищет лейтенанта Белова. Оказалось, что они его знают, и их серьезные лица расслабились.

– Говорил тебе, Виктор, – воскликнул другой, – что следовало идти в военное училище, а ты мне не верил!

– Я думал, что там одна работа, а не одно… – Он взглянул на Татьяну и осекся. – А кто вы?

– Его двоюродная сестра из Краснодара.

– Сестра? – протянул Виктор. – Что ж, пойдемте с нами. Мы отведем вас к нему. Не знаю, как вы подниметесь на наблюдательную площадку с этим гипсом. Там винтовая лестница и двести ступенек.

– Ничего, справлюсь.

Никогда еще расстояние от Невского до собора не казалось таким огромным, хотя на деле пройти пришлось чуть меньше километра. Но к тому времени, когда она наконец добралась, легкие разрывались, а нога пульсировала болью. Перед собором возвышалась статуя Петра Великого, Медного всадника, едва различимый силуэт, прикрытый деревянным ящиком, обложенным мешками с песком. Когда-то статуя была воздвигнута Екатериной Второй в честь Петра, основателя Петербурга. Теперь же и коня, и всадника было невозможно разглядеть.

– Завтра введут комендантский час, – бросил Виктор. – Больше никаких ночных прогулок. Так что постарайтесь запомнить эту встречу с лейтенантом Беловым, двоюродная сестричка.

Они привели ее в пустой, гулкий гранитный вестибюль. Часовой у лестницы спросил, нет ли у Татьяны оружия.

– Вряд ли, – ответил Виктор. – Во всяком случае, бомб.

– Ты ее обыскивал?

– Сейчас, – вызвался Виктор и провел руками по ее ребрам, причиняя боль.

Татьяне стало не по себе. Одна, с тремя солдатами в темном, зловещем здании, и Александр даже не знает, что она тут.

По спине пополз озноб. Страх, которому не было названия, оледенил сердце. Она пыталась убедить себя, что все в порядке, когда руки Виктора поползли к ее бедрам. И Татьяна неожиданно потеряла голову.

– Может, кто-то из вас, – выпалила она, – передаст ему, что я здесь? Или мне лучше уйти? Скажете, что я заходила.

– Отпусти ее! – раздался голос сверху. Александр.

Татьяна облегченно вздохнула.

Виктор немедленно отступил.

– Товарищ старший лейтенант, мы ничего… просто проверяли, нет ли у нее оружия. Она говорит, что приходится вам двоюродной сестрой из…

– Рядовой! – Александр буквально навис над Виктором всей своей массой. – У вас что, нет никаких моральных устоев? Или в уставе сказано, что вы можете запугивать молодых девчонок? На гауптвахту захотели? В следующий раз так просто не отделаетесь!

Он положил руку на плечо Татьяны.

– Вы, двое, патрулировать улицы! Где вам сказано быть? А вы, старшина, дождитесь, пока вас сменят Петренко и Карпов.

– Есть, товарищ лейтенант! – хором выкрикнули солдаты.

Старшина занял пост у лестницы.

Александр пытался не улыбаться.

– Подъем достаточно тяжел, – заметил он, подталкивая ее к лестнице. Когда они оказались за колонной, он прикрыл глаза от счастья. – Таня! Я так рад, что ты пришла.

Она мгновенно растаяла:

– Я тоже.

– Они тебя испугали? Что ты! Они совершенно безобидны.

– Почему же ты поспешил спуститься?

– Услышал твой голос и понял, что ты боишься.

Он так смотрел на нее…

– Что? – застенчиво спросила она.

– Ничего.

Он присел перед ней на корточки:

– Ну же, цепляйся за шею. Помнишь, как это делается?

– Ты пронесешь меня все двести ступенек?

– Самое меньшее, что я могу сделать, после того как ты добралась сюда. Держи мою винтовку.

Держась за перила, он стал подниматься. Надеясь, что он не заметит, Татьяна потихоньку поцеловала его в плечо.

Александр принес ее в застекленную круглую аркаду с пятью колоннами, частично загораживавшими горизонт и небо. Потом поставил ее, взял винтовку и прислонил к стене.

– Придется выйти на балкон, чтобы лучше видеть. Сумеешь? Мы ведь очень высоко. Ты не боишься высоты?

– Не боюсь, – заверила Татьяна.

Они вышли на балкон, опоясывающий аркаду над круглым залом с куполом, и встали у железных перил. Отсюда открывался великолепный вид. Все огни были потушены, и во мраке ночи не видны были даже аэростаты, молчаливо плывущие в темном небе. Прохладный воздух пах свежей водой.

– О чем ты думаешь? Хорошо здесь, правда? – спросил Александр, подходя к ней.

Татьяна не могла пошевелиться. Даже если хотела бы.

– Угу, – кивнула она, глядя в ночь, боясь повернуться к нему и позволить увидеть, что у нее на сердце. – Что ты здесь делаешь один?

– Ничего. Сижу на полу. Курю. Думаю.

Он обнял ее за талию, прижал спиной к себе. Она услышала лихорадочный шепот:

– О Тата…

До чего же оно внезапно, это желание. Как ураган. Как взрыв бомбы, осколки которой разлетаются и задевают нервные окончания.

Не просто желание.

Бушующее желание к Александру.

Татьяна пыталась отодвинуться. Но он держал ее слишком крепко. О, только бы опуститься на пол. Почему, стоит ему коснуться ее, и сразу хочется лечь?

– Шура, подожди, – попросила она, не узнавая своего голоса, хриплого, искаженного желанием. Пришлось закрыть глаза. – Я не вижу самолетов, – пробормотала она.

– Я тоже.

– Они прилетят?

Она тихо застонала.

– Обязательно. Совсем как на плакатах: враг у ворот.

Он продолжал целовать ее волосы.

– Как по-твоему, у нас есть шанс выбраться из города?

– Ни малейшего. Ты в ловушке.

Его горячее дыхание и влажные губы на шее заставляли ее трепетать.

– И что будет?

Он не ответил.

– Ты сказал, что хочешь поговорить со мной, – напомнила Татьяна.

– Поговорить? – переспросил Александр, прижимая ее к себе.

– Да… поговорить… о…

Она не могла вспомнить о чем.

– О Дмитрии?

Он оттянул ее блузку и поцеловал плечо.

– Мне нравится твоя блузка, – прошептал он.

– Перестань, Шура, пожалуйста.

– Нет, – ответил он, гладя ее по спине. – Я не могу остановиться. Так же как не могу перестать дышать.

Руки Александра замерли под ее грудью. Ее едва зажившие ребра слегка и сладко ныли под его прикосновениями, и Татьяна, не сдержавшись, застонала. Сжав Татьяну сильнее, он повернул ее лицом к себе, прижался губами к ключице и прошептал:

– Ни звука. Внизу все слышно. Не выдавай себя.

– Тогда убери руки, – сердито пробормотала Татьяна. – Или заткни мне рот.

– Заткну, – пообещал он, жарко целуя ее.

Секунды через три Татьяна почти потеряла сознание.

– Шура, – выдохнула она, цепляясь за него, – не надо! Как нам остановиться?..

Пламя в животе все разгоралось.

– Никак.

– Нужно.

– Никак, – повторил он, целуя ее.

– Я… я хотела сказать, как можно получить облегчение от этого? Я не могу жить, день и ночь думая о тебе. Как избавиться от муки?

Александр отстранился.

– Единственное, чего я хочу в жизни, – показать тебе, каким образом мы можем получить облегчение.

Татьяна вдруг вспомнила слова Марины. Не стоит становиться очередной победой какого-то солдата…

И несмотря на свои чувства, на неколебимую уверенность в том, что она считала истинным, несмотря на минуты блаженства с Александром под куполом священного здания, наедине с ленинградским небом, Татьяна позволила сомнениям взять верх. Не доверяя собственным инстинктам, испуганная и сомневающаяся, она оттолкнула Александра.

– Что? Что с тобой? – встревожился он.

Татьяна пыталась найти в себе мужество, искала нужные слова, боясь спросить, боясь услышать ответ, и в конце концов так свято поверила в чистоту Александра, что почти возненавидела себя за то, что хотя бы на миг согласилась с циничными высказываниями Марины. Но они все равно вертелись у нее в голове и не давали покоя.

Она не хотела обременять Александра. Ему и без того тяжело. Но и не хотела, чтобы он продолжал ее ласкать.

Его руки нежно гладили ее бедра, спину, волосы.

– Что с тобой? – шепнул он. – Таня, скажи, что с тобой?

– Подожди, – повторила она. – Шура, ты не можешь… – Она похромала в сторону. – Погоди, остановись, хорошо?

Он не пошел за ней, и она, отойдя на пару метров, опустилась на пол и прижала коленки к подбородку.

– Поговори со мной о Дмитрии, – устало обронила она.

– Нет, – отказался Александр, продолжая стоять – Ни за что, пока не объяснишь, что тебя тревожит.

Татьяна покачала головой. Не стоит затрагивать эту тему.

– Все хорошо. Честное слово.

Она улыбнулась.

Получилась ли у нее улыбка?

Судя по его вытянувшемуся лицу, нет.

– Просто… нет, ничего.

– Тем более стоит облегчить душу.

Глядя на свою коричневую юбку, на пальцы, высовывавшиеся из гипсовой повязки, Татьяна глубоко вздохнула:

– Шура, мне очень-очень трудно.

– Понимаю, – кивнул он, присаживаясь на корточки.

– Не знаю, как тебе это сказать, – выдавила она, не поднимая головы.

– Говори как всегда.

Но Татьяна не нашла в себе смелости.

– Александр, нам так много нужно решить, обсудить…

Она украдкой взглянула на него. Он изучал ее с сочувствием и любопытством.

– Не могу поверить, что мы зря тратим время… Но…

Он молчал.

– Я не…

Нет, это слишком глупо. Что она знает о подобных вещах? Татьяна вздохнула.

– Представляешь, кто помог мне добраться сюда? Моя двоюродная сестра Марина.

– Прекрасно, – сухо ответил он. – Но какое отношение это имеет к нам? Ты собираешься нас познакомить?

– Может, ты и не захочешь, после того как я расскажу, что она мне говорила… о солдатах.

Она подняла глаза. Александр все внезапно понял, и расстроенное лицо залила краска раздражения, смущения… Вины.

Не такое она ожидала увидеть.

– Она открыла мне немало интересного.

– Да уж, представляю.

– Она не имела в виду тебя.

– Большое облегчение.

– Просто пыталась предостеречь меня насчет Дмитрия. Но добавила, что для солдата важнее всего уложить девушку в постель и хвастаться победой.

Татьяна замолчала, посчитав, что и без того проявила невероятную смелость.

Александр медленно подошел к ней. Не дотронулся, только сел рядом.

– Хочешь меня спросить о чем-то?

– А ты этого хочешь?

– Нет.

– Тогда не буду.

– Я не сказал, что не отвечу. Но вопросов не желаю.

Почему она не может разглядеть лицо Александра? Наверное, не хочет снова видеть виноватый взгляд. Что, если после их лета, после Кировского, после Луги, после всего того невыразимо прекрасного, трепетного, что у них было, окажется, что Марина все-таки права?