– Если верить Александру, то еще долго.

Спичек оказалось семь коробок, по двести пятьдесят штук в каждой.

Мама сказала также, что у них есть девятьсот рублей: достаточно, чтобы купить еды на толкучке.

– Тогда давай сейчас и поедем, мама, – предложила Татьяна.

Сестры вместе с матерью отправились в коммерческий магазин, открывшийся в августе в Октябрьском районе, около церкви Николая Чудотворца. Пришлось почти час добираться туда. Продуктов было немного, а цены оказались просто невероятными. Женщины потрясенно разглядывали ценники. Имелись яйца, сыр, масло, ветчина и даже икра. Но сахар стоил семнадцать рублей за килограмм. Мать презрительно засмеялась и повернулась к двери, но Татьяна успела поймать ее за руку.

– Мама, сейчас не время экономить. Придется покупать.

– Пусти меня, идиотка! – грубо рявкнула мать. – Ты никак меня за дуру принимаешь? Покупать сахар по семнадцать рублей за кило! А сыр? Десять рублей за сто граммов?! Они что, издеваются? – Она повернулась к продавщице: – Вы что, издеваетесь? Поэтому и очередей здесь нет! Не то что в обычных магазинах! Кто будет покупать продукты по таким ценам!

Молодая продавщица, ухмыльнувшись, покачала головой:

– Гражданка, не хулиганьте. Не хотите покупать, так уходите!

– И уйдем! – бушевала мать. – Девочки, за мной!

Но Татьяна не сдвинулась с места.

– Мама, помнишь, что сказал Александр?

Она вынула деньги, сбереженные из зарплаты на Кировском и в госпитале. Совсем немного. Она получала восемьдесят рублей в месяц, из которых половину отдавала родителям. Но все же умудрилась накопить сто рублей, на которые купила пятикилограммовый пакет муки за возмутительную цену в сорок рублей (к чему нам еще мука?), четыре пачки дрожжей за десять рублей, килограмм сахара за семнадцать и банку тушенки за тридцать. Оставалось три рубля. И она спросила, что можно на них приобрести. Продавщица предложила спички, пачку чая или черствый хлеб, из которого можно насушить сухари. После долгих размышлений Татьяна выбрала хлеб.

Остаток дня она резала хлеб на маленькие кусочки и сушила в духовке под дружные издевательства родителей и сестры.

– Купить хлеба на целых три рубля, чтобы потом сушить сухари! Можно подумать, кто-то будет их есть!

Татьяна не обращала внимания, помня слова Александра, сказанные в первый день войны: «Покупай так, словно в жизни ничего этого больше не увидишь».

Вечером, выслушав их рассказ, Александр покачал головой:

– Ирина Федоровна, вам следовало потратить на этот хлеб все до последней копейки. Как это сделала Таня.

Татьяна мысленно поблагодарила Александра. Они находились в разных концах комнаты, где было полно людей, и вот уже много дней не касались друг друга даже случайно. Татьяна, верная своему слову и его просьбе, старалась держаться как можно дальше от него.

Мама пренебрежительно отмахнулась:

– Я не так воспитана, чтобы тратить по семнадцать рублей за сахар. Правда, Гоша?

Но муж уже спал. Он снова напился.

– Правда, мама?

Бабушка отложила карандаш:

– Наверное, Ирина. Но что, если окажется прав именно Александр?

5

Немцы были неизменно пунктуальны. Каждый вечер, ровно в пять, раздавался вой сирен, и радиометроном отбивал двести ударов в минуту.

Пугающую монотонность налетов и сыпавшихся с неба бомб затмевала только пугающая монотонность бесконечных обманов, с которыми приходилось жить Татьяне. Той лжи, что угнездилась в ее душе. К этому примешивались сосущий страх за Александра и раздражение на отца, который так глубоко ушел в себя, что не видел и не замечал окружающих.

– Невозможно! – взорвался он как-то, когда в очередной раз завопили сирены. – Похоже, нас бомбят уже тысячу дней.

– Нет, папа, – спокойно поправила Татьяна, – всего одиннадцать.

Она злилась не только на отца. Мама погрузилась в работу. Бабушка продолжала рисовать с таким видом, словно никакой войны не было. Марина изводилась тревогой за мать, и, кроме того, Татьяне не слишком хотелось откровенничать с Мариной. А Даша… Даша была целиком поглощена Александром.

Дед и бабушка благополучно добрались до Молотова. Недавно от них пришло письмо. Паша погиб.

Дмитрий становился все мрачнее и много пил в свои нечастые появления. Однажды он бесцеремонно притиснул Татьяну к кухонной стене, и, не зайди в этот момент Даша, трудно сказать, чем бы все это кончилось.

Когда она вышла на крышу, маленькая Маришка, как обычно, носилась взад-вперед, надеясь, что вот-вот прилетят самолеты. Семилетняя полузаброшенная девочка весело махала ручонкой, словно призывая врага сразиться.

– Сюда, сюда! – визжала она. Тугие кудряшки весело подпрыгивали.

Антон стоял наготове, сжимая щипцы.

– Но, Антон, – увещевала Татьяна, садясь на битумное покрытие и вытаскивая сухарь, – что, если бомба свалится прямо тебе на голову? Носишься с дурацкими щипцами, но, если бомба ударит тебя прямо по затылку, что тогда будет? Надел бы лучше каску и посидел спокойно со мной.

Но он продолжал стоять, возбужденно треща что-то насчет осколочных бомб, которые способны разорвать человека еще до того, как он успеет посмотреть на небо и увидеть, что его ожидает. Татьяна могла бы поклясться, что ему не терпится стать свидетелем подобного зрелища.

Татьяна с усталой улыбкой наблюдала за невероятно худенькой фигуркой малышки. Та подбежала к ней.

– Ой, Танечка, что это ты жуешь?

– Сухарь, – ответила она, сунув руку в карман. – Хочешь?

Маришка радостно закивала, схватила сухарь и, не успела Татьяна предупредить, чтобы жевала хорошенько, проглотила его целиком.

– А еще есть?

Татьяна неожиданно заметила то, чего не видела раньше. Девочка явно недоедала.

– А где твои мама и папа? – осведомилась она, взяв Маришку за руку.

– Спят, наверное, – пожала плечами девочка.

– Таня, не надо, пусть себе бегает, – окликнул Антон.

Но Татьяна повела Маришку вниз.

– Мама, папочка, смотрите, кто к нам пришел! – объявила она.

Но мама и папочка даже не пошевелились. Оба храпели, уткнувшись в грязные подушки. В комнате воняло, как в общественном туалете.

– Пойдем со мной наверх, Маришка, – позвала она. – Сейчас найду тебе что-нибудь поесть.


Наутро, в половине седьмого, Татьяна, уже успевшая умыться и одеться, стояла над спящей сестрой.

– Дашенька, – ехидно пропела она, – конечно, в восемь сирены объявят об очередном налете, но не слишком ли большая роскошь – пользоваться ими как личным будильником? Немедленно вставай, и идем в магазин.

– Ну что тебе? – неохотно пробормотала Даша. – Ты и без меня хорошо справляешься!

– Ну же, – не отставала Татьяна, стягивая одеяло с Даши и Марины, – полюбуйтесь первым снегом!

Девушки не шевелились.

– Или, – добавила Татьяна, снова прикрывая их, – можете дождаться главного события, ровно в пять вечера.

Девушки даже глаз не приоткрыли.

– Если и это пропустите, – бросила Татьяна, выходя из комнаты, – попытайтесь не пропустить главного спектакля. В девять, и ни секундой позже.

Может, Александр в Ленинграде? Может, придет сегодня и поговорит с ней… Неужели никто не может с ней поговорить? Ее как будто не существует. Все замкнулись в себе. Когда же придет Александр?!

Татьяна застегнула пальто и быстро пошла по улице Некрасова к магазину, где выдавались продукты по карточкам.

Когда же придет Александр?!

Вечером, между воздушными налетами, и в самом деле появился Александр со своими пайками и угрюмым Дмитрием. В комнате, как всегда, было полно народа. Татьяна вышла на кухню готовить соевые бобы и рис. Александр последовал за ней, и сердце ее забилось быстрее, но в кухню немедленно вбежала Жанна Саркова, потом – Петров и Марина с Дашей. Александр поспешно ретировался.

За ужином собралась вся семья, кроме папы, который успел напиться и валялся в соседней комнате. Татьяна перебросилась несколькими словами с Александром, хотя смотреть на него под столькими взглядами по-прежнему не могла. Глазела либо в тарелку, либо на маму. И опасалась встретиться глазами с Дашей, Мариной или бабушкой, которые, казалось, все чувствовали.

Татьяне до смерти хотелось коснуться его руки, увести от прошлого в будущее. Но и это было немыслимо в присутствии родных и Дмитрия. Она всеми фибрами души ощущала, как нужно Александру ее прикосновение. Что ж, значит, она даст ему то, в чем он нуждается больше всего, и пусть все остальные, которые ничего от нее не требуют, идут ко всем чертям!

Она встала и принялась убирать со стола. Подойдя, чтобы взять его тарелку, она на миг прижалась бедром к его локтю и тут же отошла.

– Знаешь, Таня, если бы немцы в первые недели сентября сразу пошли в наступление, наверное, застали бы нас врасплох, – заметил он. – У нас не было ни танков, ни пушек. Немногочисленные войска стояли на другом берегу реки, напротив Шлиссельбурга. Остатки войск Карельского фронта и плохо вооруженные ополченцы. Помнишь, Таня, как было в Луге? Они даже винтовок в руках не держали? Не у каждого обнаружится такое присутствие духа под бомбами, как у Тани.

– Зачем ты толкуешь с ней о войне? – перебила Даша. – Много она в этом понимает! Лучше поговори с ней о Пушкине или о стряпне: вон как она выучилась готовить. По-моему, она даже не подозревает, что идет война.

– Хорошо, Таня, хочешь поговорить о Пушкине? – с серьезным видом повторил Александр.

Татьяна неожиданно разозлилась:

– Кстати, о стряпне. Как по-вашему, по какой стороне улицы безопаснее пробираться к магазину, где я отовариваю ваши карточки? Куда бы я ни пошла, неизменно попадаю под обстрел. Это… ужасно неудобно, – сморозила она глупость, и Александр засмеялся.

– Есть единственный выход. Никуда не ходить и засесть в убежище, пока идет бомбежка.

Никто не сказал ни слова.

– Интересно, – поспешно вставила Татьяна, чтобы не дать Даше вмешаться, – откуда в меня стреляют?

– С Пулковских высот, – пояснил Александр. – Немцам даже ни к чему поднимать в воздух самолеты. Заметила, что воздушных налетов стало меньше?

– Нет, прошлой ночью самолеты закрыли все небо.

– Да, потому что сбивать их по ночам гораздо труднее. Но днем они не собираются подвергать свою драгоценную авиацию ненужному риску. Устроились удобно и с комфортом на Пулковских высотах, откуда снаряды долетают до самого Смольного. Ты ведь бывала в Пулкове, Таня? Это как раз рядом с Кировским.

Татьяна вспыхнула и поскорее уставилась в грязные тарелки, предательски зазвеневшие в ее руках. Он должен прекратить это. «Нет, только не прекращай. Иначе я не смогу дышать». Когда она вернулась с кухни, мама заметила:

– Слава Богу, Танечка, что ты ушла с Кировского.

Александр посоветовал не ходить в магазины по Суворовскому. Татьяна заверила, что она и не ходит.

– Я едва успеваю добежать в магазин на углу Фонтанки и Некрасова, – подчеркнула она. – И оказываюсь там ровно в семь. Верно, Даша?

– Откуда мне знать? Я там никогда не бывала.

– И старайся не ходить по улицам, ведущим с севера на юг, – добавил Александр.

Даша рассмеялась:

– Но, дорогой, половина дорог в Ленинграде ведут с севера на юг!

– Откуда тебе знать? – съязвила Татьяна. – Ты носу из дома не высунешь, пока не кончится налет.

Даша обняла Александра и показала сестре язык:

– Потому что в отличие от других я кое-что соображаю.

– А ты, Таня? – тихо спросил Александр, высвобождаясь из Дашиных рук. – Ты выходишь, только когда бомбежка кончается?

– Шутишь! – бросила Даша. – У нее в голове одна пустота! Спроси, как часто она ходит в убежище!

В переполненной комнате воцарилось молчание.

Глаза Александра опасно блеснули.

– Ну почему же, – промямлила Татьяна, – хожу. Вчера сидела под лестницей.

– Да. Три минуты. И то все время вертелась.

– Она что, опять бегает на крышу?

Никто не ответил. Чтобы избежать пристального взгляда Александра, Татьяна сделала вид, будто вытирает пыль со швейной машинки.

– А я могу ходить на Невский проспект? – спросила она, по-прежнему не поднимая глаз.

– Никогда. Там самый сильный обстрел. Но они стараются не попасть в гостиницу «Астория». Ту, что рядом с Исаакиевским.

Татьяна смущенно зарделась.

– Не важно, – торопливо продолжал Александр. – Гитлер объявил, что после взятия Ленинграда и триумфального шествия войск по Невскому он устроит банкет в «Астории». Держись подальше от Невского. И никогда не ходи по северной стороне улиц, идущих с востока на запад. Понятно?

Татьяна притихла.

– А на какое число назначен банкет в «Астории»?

– Не на число. На месяц. Октябрь. Гитлер вообразил, что ленинградцы покинут город к октябрю. Но думаю, он просчитался.

– Что бы мы делали без тебя, Саша! – воскликнула Марина.

Даша снова прижалась к нему.