– Говорю же, отстань от него. Иди отбивай Таниного кавалера.

– Да, Марина, валяй, – буркнула Таня, косясь на полупьяного Дмитрия, лежавшего на кушетке.

– Значит, разрешаешь, Таня? – допытывалась Марина.

«Видимо, Шура, одного отступления недостаточно, – думала Татьяна. – Явно недостаточно».

Когда она стала убирать чашки, Дмитрий вдруг очнулся и с дурацким смехом притянул ее к себе.

– Танечка, – повторял он, – Танечка…

Татьяна пыталась освободиться, но он оказался сильнее.

– Таня, когда же? Когда? – От него несло перегаром, и ее затошнило. – Я не могу больше ждать.

– Дима, очнись. Отпусти меня, – умоляла Татьяна задыхаясь. – Иначе получишь мокрой тряпкой по физиономии.

– Дима, что это такое? – вмешалась мать. – Таня, по-моему, он слишком много выпил.

Татьяна скорее почувствовала, чем услышала присутствие Александра за спиной. Скорее почувствовала, чем услышала его голос.

– Да, – кивнул он, оттаскивая Татьяну и помогая ей встать, – он определенно чересчур много пьет.

– Что это с ним? – не успокаивалась мама. – Ведет себя как-то странно. Угрюмый, мрачный. И с тобой неласков.

Татьяна, пытаясь отдышаться, взглянула на Дмитрия:

– По-моему, он думает не столько обо мне, сколько о возможной гибели. У него одно на уме. Остальное его не интересует.

Она повернулась и, не глядя на Александра, но мельком встретившись глазами с бабушкой и Мариной, вышла на кухню. Даша в другой комнате ухаживала за отцом.

6

Татьяна думала, что переживет.

Татьяна думала, что вынесет все.

Но как-то вечером, недели через две после пожара на Бадаевских складах, когда все вернулись домой после работы и вместо того, чтобы готовить ужин, сидели в бомбоубежище, голодные и усталые, Даша плюхнулась рядом с Татьяной и взволнованно объявила:

– У меня сюрприз! Угадайте – какой? Мы с Сашей решили пожениться!

К несчастью, Татьяна сидела у самой лампы, и свет падал на ее лицо. Удар был таким неожиданно тяжелым, что, вероятно, она не сумела ничего скрыть. Но торжествующая Даша, занятая только собой и позабывшая о том, что за стенами убежища сейчас падают бомбы, не заметила реакции сестры.

– Как здорово! – поспешно вмешалась Марина. – Поздравляю!

– Дашенька, – охнула мама, – наконец-то у одной из моих дочерей будет своя семья! Когда?

Папа, сидевший рядом с мамой, что-то промямлил.

– Таня, ты меня слышишь? Я выхожу замуж! – повторила Даша.

– Я слышу, – выдавила Татьяна и, отвернувшись, встретилась с сочувственным, жалеющим взглядом Марины. Трудно сказать, что было хуже, поэтому она вновь повернулась к ликующей сестре: – Поздравляю. Ты, должно быть, так счастлива!

– Счастлива? Да я на седьмом небе! Представляешь? Я буду Дарьей Беловой! – Она хихикнула. – Как только у него выдастся свободный часок, мы идем в загс.

– Ты ничуть не волнуешься?

– С чего это? – отмахнулась Даша. – И о чем тут волноваться? Все будет хорошо.

– Я рада, что ты так уверена.

– В чем дело?

Даша обняла сестру за плечи. У той лишь хватило сил смутно удивиться, почему она еще не потеряла сознание.

– Я не выброшу тебя из нашей кровати. Бабушка уступит нам свою комнату на пару дней.

Она поцеловала Татьяну.

– Замужем! Поверить невозможно.

– Мне тоже.

– Знаю! Я сама еще не опомнилась! – возбужденно проговорила Даша.

– Но сейчас война. Он может погибнуть!

– Думаешь, мне это в голову не приходило? И нечего сходить с ума по этому поводу.

– Я не схожу.

По этому поводу.

Она закрыла глаза.

– Слава богу, его наконец перевели из этой ужасной Дубровки под Шлиссельбург. Там спокойнее. Знаешь, стоит мне зажмуриться, и я чувствую его где-то там и знаю, что он по-прежнему жив! Я никогда не ошибаюсь. Шестое чувство! – с гордостью добавила Даша.

Марина громко кашлянула. Татьяна открыла глаза и уставилась на двоюродную сестру с такой злостью, что той немедленно расхотелось кашлять.

– Чего ты хочешь, Даша? – прошептала она. – Быть вдовой, вместо того чтобы остаться просто девушкой погибшего офицера?

– Таня!

Татьяна ничего не ответила. Где, откуда получить хоть крупицу облегчения? Не от ночи, не от мамы с папой… даже не от деда и бабушки. Они так далеко, а бабушка Майя слишком стара, чтобы уделить внимание внучке. Не от Дмитрия, денно и нощно сгоравшего в собственном аду, и уж, разумеется, не от Александра, невозможного, жестокого, не заслуживающего прощения Александра.

И сознание того, что у нее во всем мире нет ни единой родной души, так больно ранило, что Татьяна не смогла усидеть на месте. Она встала и покинула убежище в самый разгар налета, слыша за спиной недоуменный голос Даши:

– Да что это с ней?

Как она сможет провести эту ночь у своей стены, рядом с Мариной, рядом с Дашей?

Она не знала.

Это была худшая ночь в ее жизни.

Наутро она встала поздно и, вместо того чтобы, как обычно, идти в магазин на углу Фонтанки и Некрасова, отправилась в другой, на Староневский, рядом со своей прежней школой. Она слышала, что там хлеб получше.

Завыла сирена. Татьяна продолжала идти, даже не пытаясь спрятаться, уставив глаза в землю. Свист бомб, пронзительный вой ветра, грохот падающих стен, людские крики в отдалении – все это было ничто по сравнению с пронзительными рыданиями, разрывавшими ее сердце.

Она вдруг осознала, что война больше не пугает ее. Отсутствие страха было новым, непонятным ощущением. Из них двоих именно Паша всегда казался бесстрашным и несгибаемым. Даша была уверенной, дед – бескомпромиссно честным, папа – строгим… особенно когда напивался, мама – властной, а бабушка Анна – надменной. Татьяна несла бремя скрытых комплексов неполноценности родственников на своих худых плечиках. Неполноценность – да. Неуверенность – да. Их страхи – да. Но не ее собственные. Она не боялась налетов. Это все равно что удар молнии, даже если эта молния ударяет тысячу раз в день. Нет, не война пугала Татьяну, а непоправимое смятение собственного сердца.

Она отправилась на работу и, даже когда пробило пять, не ушла. Шесть, семь…

В восемь она мыла пол у поста ночной медсестры, когда в коридор ворвалась Марина. Татьяна отвернулась. Она не хотела никого видеть.

– Что ты делаешь! – набросилась на нее Марина. – Все с ума сходят! Думают, что тебя убило!

– Меня не убило, – спокойно произнесла Татьяна. – Видишь, я мою пол.

– Но прошло уже три часа после конца смены! Почему не идешь домой?

– Я мою пол, неужели не видишь? Отойди с дороги, иначе промочишь ботинки.

– Таня, все тебя ждут. Дмитрий и Александр пришли. Не будь эгоисткой. Нельзя же праздновать помолвку, когда все волнуются за тебя?!

– Послушай, – процедила Татьяна, возя тряпкой по полу, – ты меня нашла. Я тут. Никуда не делась. Скажи, пусть не волнуются и празднуют. У меня вторая смена. Я приду позже.

– Таня, милая, пойдем, – уговаривала Марина. – Я знаю, как тебе трудно. Но ты должна выпить за сестру. О чем ты думаешь?!

– Ни о чем! – взорвалась Татьяна. – Работаю! И оставь меня в покое!

Она стиснула мыльную тряпку, с которой стекала вода, не обращая внимания на то, что слезы застилают глаза.

– Таня, пожалуйста.

– Оставь меня в покое, – повторила она. – Прошу.

Марина неохотно ушла.

Татьяна вымыла весь коридор, ванные и несколько палат. Потом доктор попросил ее помочь перевязать пятерых раненных при бомбежке, и Татьяна пошла с ним. Четверо умерли в течение часа. Татьяна сидела с последним, стариком лет восьмидесяти, пока он не испустил последний вздох. Все это время он держал ее за руку и, умирая, улыбнулся девушке.

Она вернулась домой на рассвете, когда Дмитрий и Александр давно ушли, и прилегла в коридорчике на диване. Продремав часа два, она встала, умылась и снова отправилась отоваривать карточки.

А когда после работы вернулась домой, отец рвал и метал. Сначала Татьяна не поняла, в чем дело, да и не хотела выяснять, но, когда отец влетел в комнату и стал орать, сообразила, что он за что-то злится на нее.

– Ну и что на этот раз? – равнодушно бросила она.

Отец едва ворочал языком, мама, которая хоть и сердилась, но по крайней мере была трезва, тоже набросилась на Татьяну. Оказалось, что вчера, когда Татьяна шаталась бог знает где, пока семья праздновала скорую свадьбу Даши, прибежала Маришка и попросила есть, пояснив, что всю эту неделю ее кормила Таня.

– Целую неделю! – вопила мама. – Раздавала нашу еду всякой швали!

– Вот оно что! – протянула Татьяна. – Но Маришкины родители пьют и не кормят ее. Хотите, чтобы она умерла с голоду? Разве ей много нужно? Я думала, у нас достаточно и для несчастного ребенка.

Она пошла на кухню за ножом. Родители последовали за ней, продолжая орать.


На следующий день, после ужина, пришли Александр и Дмитрий, чтобы повести девушек погулять, в короткий промежуток времени между налетом и комендантским часом. Татьяна старательно смотрела в землю.

– Что с тобой было вчера? – спросил Дмитрий. – Мы так тебя и не дождались.

– Работала, – коротко обронила Татьяна, хватая бабушкину кофту с крючка и проходя мимо Александра.

Этим вечером в Ленинграде было спокойно. Они пошли по Суворовскому, к Таврическому саду. Мирное настроение было испорчено при виде разбомбленного углового здания на Восьмой Советской. На асфальте, словно ледяные брызги, сверкали осколки стекла.

Дмитрий и Татьяна шли перед Александром и Дашей. Дмитрий поинтересовался, почему Татьяна так упорно не поднимает глаз. Татьяна пожала плечами и ничего не ответила. Отросшие светлые волосы закрывали половину лица.

– Правда, здорово, что Саша и Даша решили пожениться? – спросил он, обнимая Татьяну.

– Да, – холодно и громко бросила Татьяна. – Просто здорово!

Она ни разу не оглянулась. Не посмотрела на Дмитрия. Только чувствовала упорный взгляд Александра и не знала, хватит ли сил идти дальше.

Даша хихикнула:

– Я послала деду и бабушке письмо в Молотов. Они будут так счастливы! Ты им всегда нравился, Саша!

Татьяна споткнулась. Дмитрий едва успел подхватить ее под руку.

– Таня что-то грустит в последнее время, – заметила Даша. – Наверное, потому, что ты, Дима, не хочешь на ней жениться. Может, и тебе стоит призадуматься?

– Как по-твоему, Танечка? – хмыкнул Дмитрий, стискивая ее пальцы. – Стоит попросить тебя выйти за меня замуж?

Татьяна не ответила. Они остановились на перекрестке, пропуская трамвай.

– Хотите анекдот? – неожиданно заговорила Татьяна и, не дожидаясь ответа, продолжала: – «Милая, давай поженимся! Я разделю с тобой все беды и печали». – «Но у меня нет печалей, любимый», – удивляется невеста. «Я сказал, когда мы поженимся», – объясняет жених.

– Очень смешно, – пробормотала Даша.

Татьяна невесело рассмеялась, тряхнув волосами. Длинная прядь вздрогнула, открывая заплывший чернотой рубец над бровью. Дмитрий охнул. Татьяна поспешно прикрыла синяк.

– Что случилось, Дима? – встревожился Александр.

Дмитрий молчал, но Александр догнал их и встал перед Татьяной.

– Ничего особенного, – пробормотала та.

– Посмотри на меня, – велел Александр.

Татьяне хотелось кричать. Но по одну сторону от нее стояла Даша, по другую – Дмитрий, и она не могла смотреть в лицо того, кого любила. Просто не могла. И сделала единственное, на что ее хватило: тихо повторила, что ничего особенного не случилось.

– Ах, Таня, – пробормотал Александр, бледнея от усилий сдержаться. – Ах, Таня…

– Она сама во всем виновата! – прошипела Даша, взяв Александра за руку. – Прекрасно знала, что папа пьян, и все же огрызалась! Он немного накричал на нее за то, что кормила девчонку…

– Он накричал на меня за Маришку, а ударил за то, что не постирала белье, – оборвала Татьяна. – Хотя стирать поручено тебе.

– Да он ей лоб раскроил! – сочувственно заметил Дмитрий.

– Да не он, – поправила Татьяна. – Я не удержалась на ногах и упала. Ящик кухонного стола был открыт. Вот и ударилась. Пустяки. Скоро заживет.

– Ах, Таня, – снова повторил Александр.

– Что? – выпалила она, поднимая на него измученные, несчастные глаза.

Он опустил свои.

– Да я и не слушала, что там плел папа, – защищалась Даша. – Говорю же, он опять напился. И я не собиралась ругаться с ним из-за пустяков.

– То есть из-за меня? – уточнила Татьяна. – Хочешь сказать, что не собиралась выйти вперед и признаться: папа, я забыла постирать, прости меня, завтра же все сделаю?

– Это еще зачем? Спорить с пьяным – себе дороже.

– Он всегда пьян! – взорвалась Татьяна. – Всегда, а ведь идет война! Не считаешь, что у нас и без того много бед? Поверь, нам и так плохо! – Она осеклась и тяжело вздохнула. – Ладно, проехали. Переходим улицу.

Они перешли улицу, но Александр, похоже, так и не утихомирился.