Александр огляделся.

У другой стены лежал умирающий безногий солдат. Ему уже ничто не поможет. Сосед, тот, что под кислородной палаткой, боролся за каждый вздох. Как Маразов.

– Что это с ним?

– Николай Успенский? Он потерял легкое. – Татьяна откашлялась. – Ничего, поправится. Его жена живет в соседней деревне. Постоянно присылает ему лук.

– Лук?

– Больше у них ничего нет. Все сожрала война.

– Таня, – тихо начал он, – Инна говорила, что мне делали переливание. Я очень тяже…

– И ты поправишься, – поспешно заверила Татьяна. – Потерял немного крови, вот и все. Слушай. Слушай внимательно…

– Почему ты не со мной весь день? Почему не ты моя медсестра?

– Погоди, два дня назад ты велел мне убираться, а теперь хочешь, чтобы я не уходила.

– Именно.

– Но, милый, – прошептала она, – он здесь постоянно. Ты что, не слышишь? Должна же быть профессиональная этика! Инна – прекрасная медсестра и очень хорошо ухаживает за тяжелоранеными. Скоро тебе будет лучше, и мы переведем тебя в палату выздоравливающих.

– Ты там работаешь? Через неделю мне станет лучше.

– Нет, Шура, не там.

– А где?

– Шура, да угомонись же ты! Я должна поговорить с тобой, а ты все время меня перебиваешь.

– Не буду. Если станешь держать мою руку под одеялом.

Татьяна сунула руку под одеяло и сжала его пальцы своими, неправдоподобно тоненькими.

– Будь я сильнее, выше ростом, я бы подняла тебя и сама унесла со льда, – тихо выговорила она.

Александр стиснул ее ладошку.

– Не расстраивай меня, договорились? Я слишком счастлив видеть твое прелестное личико. Поцелуй меня.

– Нет, Шура, ты должен выслушать…

– Почему ты так чертовски здорово выглядишь? Почему так и лучишься счастьем? Никогда еще ты не казалась такой красавицей!

Татьяна наклонилась к нему, чуть приоткрыв губы, и спросила грудным шепотом:

– Даже в Лазареве?

– Прекрати, ты заставляешь мужчину плакать. И ты просто сияешь каким-то внутренним светом.

– Ты жив, и я на седьмом небе.

Она ничуть не преувеличивала.

– Как ты попала на фронт?

– Если все же соизволишь выслушать меня, я расскажу. Покидая Лазарево, я собиралась стать медсестрой в реанимации. А после нашего свидания в ноябре решила пойти в армию. Быть там, где ты. Вместе с тобой сражаться за Ленинград. Хотела попроситься санинструктором.

– Это и был твой план?

– Да.

Александр покачал головой.

– Хорошо, что не сказала мне тогда. А сейчас у меня просто нет сил.

– Тебе понадобится куда больше сил, когда узнаешь все, что я тебе скажу.

Она едва сдерживала возбуждение. Сердце Александра почему-то заколотилось.

– Поэтому, когда доктор Сайерз появился в больнице, я немедленно спросила, не нужны ли ему лишние руки, – продолжала Татьяна. – Он приехал в Ленинград по заданию Красного Креста, поскольку в связи с наступлением ожидался огромный наплыв раненых. Хотя должна сказать… – Она понизила голос. – Должна сказать, что никто не предполагал такого потока раненых. В больницах не хватает мест. Людей некуда класть. Во всяком случае, после того как доктор Сайерз сказал, что едет на фронт, я спросила, не могу ли чем помочь. Учти, я услышала этот вопрос от тебя. Как оказалось, он и в самом деле нуждался в моей помощи. Единственная медсестра, которую он привез с собой, заболела. Вещь неудивительная в зимнем Ленинграде. Бедняга подхватила туберкулез.

Татьяна покачала головой.

– Представляешь? Теперь ей лучше, но она все еще в больнице. И поскольку я еще не ходила в военкомат, то и приехала сюда с доктором Сайерзом как его временная ассистентка. Смотри! – воскликнула сияющая Татьяна, показывая Александру белую повязку с красным крестом. – Теперь я медсестра Красного Креста. Правда, здорово?

– Я рад, что тебе нравится работать на передовой, – суховато откликнулся Александр.

– Шура! Дело не в передовой! Знаешь, откуда приехал доктор Сайерз?

– Из Америки?

– Нет, я хочу сказать, откуда он привел свой джип?

– Сдаюсь.

– Хельсинки! – восторженно прошептала она.

– Хельсинки?

– Да!

– Прекрасно, – пробормотал Александр.

– А знаешь, куда он потом вернется?

– Куда же?

– В Хельсинки, Шура!

Александр ничего не ответил. Только медленно отвернулся и закрыл глаза. До него донесся ее голос. Он открыл глаза и снова повернулся к ней. Она едва не приплясывала от нетерпения, пальцы выстукивали барабанную дробь по его руке, радостное лицо раскраснелось, дыхание участилось. Он рассмеялся.

– Нет, не смейся, – обиделась Татьяна. – И потише, пожалуйста.

– Тата, Тата, умоляю, прекрати.

– Да будешь ты меня слушать? С тех пор как я встретила доктора, только об одном и думаю.

– О нет.

– О да.

– И о чем же ты думала?

– Все думала и думала, пытаясь составить план…

– Только не очередной план!

– Именно план. Я спросила себя: можно ли доверять доктору Сайерзу? Мне показалось, что он не из тех, кто сразу бежит доносить. У него такое открытое лицо! Я решила довериться ему, все рассказать о нас и умолять помочь тебе вернуться домой, вернее, помочь нам каким-то образом добраться до Хельсинки. Только до Хельсинки. Потом мы сами сумеем доехать до Стокгольма.

– Таня, немедленно замолчи.

– Нет, только подумай, ведь с нами сам Господь! В декабре в нашу больницу положили раненого финского летчика. Они поступают к нам постоянно… чтобы умереть. Мы честно пытались спасти его, но у него были тяжелые черепно-мозговые травмы. Его самолет утонул в Финском заливе. – Теперь ее голос был едва слышен. – Я сохранила его комбинезон и солдатский медальон. Спрятала их в докторском джипе, в коробке с бинтами. Там они и сейчас лежат. Дожидаются тебя.

Александр потрясенно уставился на Татьяну.

– Я боялась одного: просить доктора Сайерза рисковать собой ради незнакомых людей. Не знала, как к нему подступиться. – Татьяна нагнулась и поцеловала его в плечо. – Но и тут вмешалось провидение. Мой муж спас именно того человека, от которого все зависит. И теперь он вытащит тебя отсюда, даже если придется нести тебя на спине.

Александр, окончательно потерявший дар речи, продолжал молчать.

– Мы оденем тебя в финскую форму, на несколько часов ты превратишься в Туве Хансена, после чего переправим тебя через финскую границу в машине доктора Сайерза. Я вывезу тебя из Советского Союза.

Александр попытался что-то сказать, но язык не слушался.

Смеясь беззвучно, но счастливо, Татьяна продолжала:

– Удача на нашей стороне, как ты думаешь?

Она показала на свою повязку и сильно сжала его руку под одеялом.

– В зависимости от того, как ты будешь себя чувствовать, мы либо сядем в Хельсинки на торговое судно, либо, если лед на Балтийском море вскрылся, придется ехать на грузовиках, в составе моторизованного конвоя. Швеция – нейтральная страна, помнишь? И нет, я не забыла ни одного сказанного тобой слова. – Она отпустила его руку и захлопала в ладоши. – Ну, слышал ли ты когда-нибудь лучший план? Куда лучше, чем твоя идея скрываться месяцами в болотах.

Он ошарашенно смотрел на нее, не веря ушам. Просто голова идет кругом!

– Кто ты, о женщина, сидящая передо мной?

Татьяна поднялась и, нагнувшись, крепко поцеловала его в губы.

– Я – твоя любимая жена, – прошептала она.


Надежда оказалась лучшим доктором.

Бесконечно тянувшиеся ранее дни теперь просто летели. Александр пытался вставать, ходить, двигаться! И хотя не мог сползти с постели, старался помогать себе руками. Наконец он сел, стал есть самостоятельно и жил в ожидании минут, когда придет Татьяна.

Безделье сводило его с ума. Он попросил Татьяну принести ему куски дерева и армейский нож и часами вырезал пальмы, сосны, ножи и человечков.

Она прибегала каждый день, по многу раз в день, садилась рядом и шептала:

– Шура, в Хельсинки мы сможем покататься на санях или на дрожках. Вообрази только, какое чудо! И мы сможем пойти в настоящую церковь! Доктор Сайерз сказал, что хельсинкская церковь Святого Николая очень похожа на Исаакиевский. Ты слушаешь, Шура?

Александр с улыбкой кивал и продолжал орудовать ножом.

– Шура, – не унималась она, – знаешь, Стокгольм выстроен из гранита, совсем как Ленинград! Наш Петр Великий в семьсот двадцать пятом в яростной борьбе отобрал Карелию у шведов! Подумать только, какая ирония! Даже теперь мы сражаемся за землю, которой суждено нас освободить. К тому времени как мы попадем в Стокгольм, настанет весна, и прямо на пристани наверняка окажется утренний рынок, где продают зелень, фрукты и рыбу… о, еще, Шура, копченый окорок и какой-то бекон. Мне доктор Сайерз сказал. Ты когда-нибудь ел бекон?

Александр с улыбкой кивал и продолжал вырезать.

– И в Стокгольме мы поедем в такое место… как оно называется… ах да, Храм славы. Усыпальницы их королей. Королей и героев! – восторженно излагала Татьяна. – Тебе понравится. Мы там побываем?

– Да, солнышко, – ответил Александр, откладывая работу и притягивая ее к себе. – Обязательно.

5

– Александр! – прошептал доктор Сайерз, садясь на стул рядом с кроватью. – Можно я буду говорить по-английски, только очень тихо? Очень трудно целый день объясняться по-русски.

– Разумеется, – ответил Александр тоже по-английски. – Приятно снова слышать родной язык.

– Простите, что не смог прийти раньше. Понять не могу, как я ухитрился попасть в ад, именуемый фронтом. Не хватает медикаментов и оборудования, ленд-лизовские грузы приходят с опозданием, я питаюсь черт знает как, сплю без матраца…

– Почему же?

– Отдал раненому. У меня толстая картонка.

Интересно, у Татьяны тоже толстая картонка вместо матраца?

– Я думал, что скоро выберусь отсюда, но, как видите, по-прежнему на месте. Работаю по двадцать часов в сутки. Наконец-то выдалась свободная минута. Хотите поговорить?

Александр пожал плечами, внимательно изучая лицо доктора.

– Откуда вы, доктор Сайерз?

– Бостон, – улыбнулся тот. – Знакомы с Бостоном?

Александр кивнул:

– Моя семья из Баррингтона.

– Неужели?! Да мы практически соседи. Значит, у вас долгая история?

– Очень.

– Не расскажете? Меня разбирает любопытство узнать, каким образом американец стал майором Красной армии?

Александр нахмурился, но доктор мягко спросил:

– Сколько же лет вы жили, никому не доверяя? Успокойтесь и поверьте в меня. Я вас не выдам.

Александр тяжело вздохнул и принялся рассказывать. Если Татьяна считает, что этот человек не предатель, значит, так тому и быть.

– Ну и ну, – покачал головой доктор, дослушав до конца. – Попали вы в переплет.

– Уж это точно, – грустно усмехнулся Александр.

Теперь настала очередь доктора изучать его.

– Могу я чем-то вам помочь?

Александр подумал, прежде чем ответить:

– Вы мне ничем не обязаны.

– Что я могу сделать?

– Поговорите с моей сестрой. Она все объяснит.

Кстати, где его сестра? Неплохо бы ее увидеть.

– С Инной?

– С Татьяной.

– А, Татьяна?

Лицо доктора мгновенно смягчилось.

– Так она знает о вас?

При виде столь явного выражения симпатии Александр насторожился было, но тут же рассмеялся:

– Доктор Сайерз, простите, что не сказал вам всего. Но в ваших руках две жизни. Татьяна…

– Да?

– …Моя жена.

Ему вдруг стало невыразимо тепло и хорошо. Всего два слова… и такое счастье…

– Она… кто?

– Моя жена.

Доктор тихо ахнул:

– Правда?

Александр весело наблюдал, как он недоуменно нахмурился, просветлел, задумался. В глазах светилось грустное понимание.

– О, какой же я глупец! Татьяна в самом деле ваша жена! Мне следовало бы давно сообразить. Теперь многое вдруг стало ясным! – выпалил доктор, тяжело дыша. – Счастливец!

– Да…

– Нет, майор, вам в самом деле невероятно повезло. Ладно, не важно.

– Никто не знает, кроме вас, доктор. Поговорите с ней. Ее не колют морфием. Она не ранена. Она связно выскажет свою просьбу.

– В этом я не сомневаюсь. Видно, мне не скоро придется уезжать. Хотите, чтобы я помог кому-то еще?

– Нет, спасибо.

Доктор встал и потряс руку Александра.


– Инна, – спросил Александр, – когда меня переведут в палату выздоравливающих?

– Что за спешка? Вы только недавно пришли в себя. Пока что мы здесь о вас позаботимся.

– Да я всего лишь потерял немного крови! Выпустите меня отсюда! Я сам туда доберусь.

– У вас дыра в спине размером с мой кулак, майор. И никуда вы отсюда не двинетесь.

– Такой крошечный кулачок! Подумаешь, беда!

– Беда в том, – фыркнула сестра, – что вам нельзя ходить. А теперь давайте-ка я вас переверну и промою вашу ужасную рану.