Харви Бреннэн, огорченный и настороженный, слушал ее. И вдруг его осенило: Карла Де Лука все еще в образе Форсайт! Он оживился. Как опытный продюсер Бреннэн не ошибся. Карла действительно отвечала на его вопросы, ощущая себя на месте героини. Напряжение спало, речь ее полилась уверенно и ровно.

— Если я приму ваше предложение, — как бы со стороны услышала Карла свои слова, — то с одним условием: меня всюду будет сопровождать дочь. Я готова внести в контракт поправки, предусматривающие для девочки все удобства — за мой счет. Никакая роль на свете не стоит полугода, которые ребенок должен провести без матери. Финансовые интересы компании и ваши лично от этого не пострадают.

Она улыбнулась ослепительно и обезоруживающе, уверенная в том, что Харви Бреннэн подобающим образом воспримет такое дерзкое заявление, прозвучавшее из уст безвестной молодой актрисы.

Бреннэн опешил, на мгновение даже не поверив своим ушам, но сказать ничего не успел. Карла Де Лука подтвердила его догадки, добавив с легкой усмешкой:

— Боюсь, вы расценили мои слова как издержки актерского темперамента. Но я уверена, что именно так поступила бы на моем месте Таня Форсайт.

У Харви Бреннэна отлегло от сердца. Успокоилась и Молли. Контракт был подписан.

Съемки предполагалось начать немного позднее, однако работа на общественное мнение и рекламу пошла сразу. Заговорила пресса. Вскоре ожидали большую встречу с журналистами и прием. Определили и место — холл шикарного лондонского отеля. Интерес проявили многие, многим эта встреча обещала выгоду: книгопродавцам — повторные тиражи, кинокомпании — дополнительные инвестиции на постановку, Карле — популярность, журналистам — гонорары, праздношатающимся зевакам — даровое шампанское.

Франческа пребывала в счастливом неведении относительно душевных метаний матери. Девочка упивалась перспективой грядущих путешествий и часами теперь просиживала над атласом. А вот у Молли обязанностей прибавилось. Телефон в ее маленькой конторе звонил беспрерывно. Карла выяснила, что на Карлу Де Лука появился спрос. Понимая эфемерную природу своей внезапной популярности, она все же решила воспользоваться ею, учитывая, что в будущем ее могут ожидать и тяжелые времена.

Карле впервые предстояло пройти через испытание пресс-конференцией, которая должна была пройти непосредственно перед приемом. Все журналисты заранее прислали Молли свои визитки, сообщили примерный круг вопросов на брифинге. Молли распирало от гордости. На разосланные ею приглашения откликнулись самые известные люди. Аншлаг, если можно так выразиться о пресс-конференции, был невиданный. Молли в своем выходном костюме с меховой отделкой, с сигарой в зубах напоминала матерую бандершу. Она говорила много, хрипло, еле-еле открывая при этом уголок рта, подобно чревовещательнице. Перед нею мелькали бесконечные списки приглашенных, проглядывая их, она успевала давать им краткие характеристики, чтобы Карла знала, с кем имеет дело.

— Будь ласкова со старым Биллом Фергюсоном, — немного сварливо советовала Молли. — Я пробивалась к нему исключительно ради твоего блага. Он ведет на телевидении эти тупые шоу-викторины, куда приглашает всяких знаменитостей. Поболтай со стариканом.

Карла неопределенно хмыкнула, мысленно проделывая комплекс йога. Да, непросто… Текста нет, роли нет. Такая импровизация и в страшном сне не приснится.

— Фреда Фиркин, — продолжала по алфавиту Молли. — Первый раз слышу — явилась по собственной инициативе. Ну и имечко. Так. Джек Фитцджеральд — это уже что-то знакомое.

— Что? — встрепенулась Карла. Сердце вдруг екнуло.

— Корпорация «Фитцджеральд энтерпрайсез» — больше никаких сведений. Хм. У тебя сегодня гости с толстыми кошельками. Небось какой-нибудь старый таракан — все они как один. Сэм Фри… нет, этого не знаю.

— Мне надо причесаться.

Карла сорвалась с места и ринулась в туалетную комнату. Ну, рано или поздно это должно было случиться, твердила она себе, пытаясь в одиночестве обрести душевное равновесие. Рано или поздно ей как актрисе пришлось бы столкнуться с человеком, регулярно вкладывающим средства в бизнес развлечений. Фитцджеральд наверняка уже ознакомился с пресс-релизом, в котором наряду с фотографией Карлы были и краткие сведения о ней, увенчанные эффектными «…и живет в Лондоне с семилетней дочерью Франческой». Впрочем, это уже далеко не новость. Скорее всего, Джек давно в курсе. Ну и что, что из этого? С Джеком я покончила, повторяла себе Карла. Я сумела выжить без него, сумею жить и процветать дальше. Я независимая, самостоятельная женщина. Куда там Тане Форсайт! Место его скоро будет принадлежать другому, и в этот раз выбор сделаю я — на своих условиях.

…Это тебе не премьера, думала Карла, сидя на возвышении в зале и отвечая на картечью летевшие вопросы. Ни суфлера, ни шпаргалки, ни уйти, ни повернуться. По старой актерской привычке она нашла в зале «доброго зрителя в девятом ряду» и будто бы с ним повела диалог.

Публицисты интересовались в основном новым телесериалом, подробностями контракта, репортеры, чаще женщины, задавали вопросы личного плана. Внешне Карла выглядела раскованной, уверенной и спокойной, отвечала доходчиво и остроумно. А внутри у нее все скрежетало, она боялась вглядываться в лица, боялась встретиться глазами с Джеком, что окончательно выбило бы ее из колеи. Может, его вообще здесь нет, успокаивала она себя, да напрасно. Она прекрасно знала, что Джек рядом. Она кожей ощущала его присутствие.

Карла услышала голос Джека, еще не видя его, и сразу закрыла глаза, чтобы смягчить потрясение. Зря она не подумала, что зажмуриться значит только обострить все остальные чувства.

Его вопрос прозвучал негромко, но четко.

— Как воспримет ваша дочь, мисс Де Лука, постоянные переезды? — спросил он, подделываясь под репортерскую манеру речи. — Не будет ли это для нее чрезмерной нагрузкой? Разве детям не требуется строгий режим дня и упорядоченная жизнь? Оправданно ли ваше решение всюду возить ее с собой? И если оправданно, то чем?

Вот свинья, рассердилась Карла, пытается сыграть на материнских чувствах. Будь проклято все мужское племя!

— Дети гибче, чем мы думаем, — ровным голосом произнесла она, ослепительно улыбаясь «доброму зрителю». — Помимо того, не следует забывать, что унылая мать вырастит унылого ребенка. Счастливая, довольная, увлеченная и семьей, и работой женщина будет лучшей матерью, чем та, которая постоянно приносит себя в жертву и оплакивает лучшие годы жизни. Если я оставлю Франческу дома, она почувствует себя брошенной. Я могу остаться с нею, но исключительно в роли мученицы, а это не прибавит ей радости. Я ответила на ваш вопрос?

И тут неодолимая сила увлекла ее взгляд в глубину зала, где у стены стоял в одиночестве Джек Фитцджеральд. Он улыбнулся. Как знакома была ей эта улыбка — лениво-небрежная, дерзкая и доверительная.

— Безусловно, — негромко сказал Джек.

Избежать приема не было возможности. После пресс-конференции началась традиционная суета, рекой полилось шампанское, гости принялись курсировать по залу, собираться в кружки, поднялся шум, гомон, раздавались взрывы смеха, восклицания и тосты. Молли вывернулась наизнанку, но умудрилась-таки протиснуться к Биллу Фергюсону и выбить для Карлы приглашение на его шоу-викторину. Карла бодрилась, стараясь казаться заинтересованной и веселой, но головная боль взяла свое. К счастью, когда иссяк «источник» шампанского, всеобщее ликование стало затихать, и прием быстро закончился. Все разошлись.

Фитцджеральда нигде не было видно. Задетая и успокоенная этим, Карла стремительно спустилась вниз, где ее ожидало такси. Глаз она не решалась поднять, ибо боялась где-нибудь увидеть Джека. Но она не увидела его — ни в фойе, ни у входа, ни на улице. Слава Богу, слукавила она, захлопывая дверцу машины.

Сжав зубы, Карла глотала слезы (откуда они взялись?) и невидящим взглядом смотрела вперед. Она не подозревала, что в нескольких метрах позади шла другая машина… Скоро поворот на Илинг.

— Как ты смеешь преследовать меня! — гневно воскликнула Карла, когда у дверей ее догнал Джек. Она торопливо рылась в сумке, но ключи таинственным образом не находились. — Если ты думаешь, что я приглашу тебя, то ошибаешься. Советую подумать о чем-нибудь другом.

Негодование было ее последней надеждой, она держалась за него как утопающий за щепы разбитого корабля.

— Жаль, что ты так встречаешь меня, — без улыбки произнес Джек. — Я полагал, что ты оценишь мою сдержанность. — Я не стал публично навязываться тебе, что, кстати, было бы очень эффектно, учитывая количество журналистов и фоторепортеров. Эта братия всегда начеку.

— Очень благородно с твоей стороны. И благоразумно. Тебе следовало прежде позвонить, если ты хотел встретиться со мной. Вместо этого ты выслеживаешь меня самым беспардонным образом.

— Я рассчитывал на преимущества неожиданной встречи, Карла. Кроме того, я не хотел, чтобы ты, услышав мой голос, швырнула трубку.

— То есть ты предпочитаешь, чтобы я, увидев твое лицо, захлопнула дверь у тебя перед носом?

Карла наконец нашла ключи. Щелкнул замок. Она переступила порог и повернулась, загородив Джеку вход. Ее трясло. Проницательного и прямого его взгляда она избегала.

— Что же, давай, — тихо произнес Джек. — Захлопни у меня перед носом дверь.

Сработало. Она впустила его.

Перед Джеком стояла задача выиграть время. Он попросил чашку кофе, пить который ему совершенно не хотелось. Неверными движениями Карла расставила чашки.

— Извини, я сорвалась, — нехотя сказала она, — но ты застал меня врасплох, а нервы на пределе. Это пресс-конференция виновата. Признаюсь, нелегкое испытание для второразрядной актрисы вроде меня.

— Не беспокойся, никто ничего не заметил, — сухо отозвался Джек. — Все набросились на тебя как пчелки на сладкое. Осмелюсь предсказать тебе еще год-другой высокого полета, потом рой рассвирепеет и начнет беспощадно жалить очаровательную Карлу Де Лука. Вот тогда станет ясно, насколько ты вынослива.

— Спасибо за участие, но я крепко стою на ногах уже сегодня. И достаточно вынослива.

Джек задумчиво усмехнулся.

— Это хорошо. Это пригодится.

— Все же лучше, чем быть неудачницей! — агрессивно воскликнула она. — Потом, иначе жить я не имею права. На мне Франческа.

— Ах да, Франческа. Разумеется. Франческа… Черт возьми, не ты ли поведала мне однажды трогательную и печальную историю? Не я ли попался на нее, разразившись потом эмоциональной речью насчет того, что нет худа без добра, что все обернулось к лучшему, что дети — это тяжкое бремя, путы, что я предпочел бы не иметь на себе чужого младенца, так? Я в каждой реплике делал принципиальную ошибку. Но никто иной как ты подсовывала мне эти реплики!

— Ты сказал тогда то, что хотел сказать. Задним числом правды не бывает.

— Не смей говорить о правде! — рявкнул Джек с неожиданной яростью, выпуская на волю гнев и отчаяние, которые так долго сдерживал. — Ты лгала мне. Ты наказала меня за честность. Ты даже шанса мне не оставила. Ты преднамеренно вырыла для меня яму, а потом хладнокровно столкнула туда. А когда я выкарабкался и на коленях приполз к тебе, ты толкнула меня обратно. Той ночью ты была в ударе, Карла. Ты актриса до самых кончиков пальцев. Но один момент давай проясним окончательно: со мной больше спектаклей не будет. Никогда!

Карлу резанул его искаженный болью голос, но она приказала себе держаться. Сейчас уже нет смысла упрекать себя, терзаться угрызениями совести. Все кончено. Но стоит лишь намеком обнаружить свою слабость, как Джек вцепится в ее жизнь мертвой хваткой. Так рисковать нельзя.

— Я не могла тогда сказать тебе правду! — с жаром выкрикнула она. — Ты отлично знаешь, почему. Я солгала ради Франчески, чтобы защитить ее.

— Снова лжешь, черт тебя побери! Ты солгала только ради себя!

— Перестань кричать на меня!

— Благодари Бога, что я лишь этим обхожусь. У меня с тобой серьезные счеты, Карла. Очень серьезные. Ты что, действительно думаешь, что я явился сюда просто так? Мол, кто прошлое помянет, тому глаз вон, что было, того не воротишь, прости, прощай, забудь? Простить? Забыть? Нет. Я побывал в таком аду, Карла! Горечь, одиночество, отчаяние — все из-за тебя. И ты еще недовольна, что теперь я кричу? Скажи спасибо, что я не свернул тебе шею, не разбил твою лживую…

Карла внутренне сжалась, ожидая и почти надеясь, что Джек ударит ее, но вместо этого он обхватил ее руками и сжал до боли, до потемнения в глазах.

— Ты не отвертишься, повторяю, теперь ты не отвертишься, — услышала она его глухой голос.

Но Карла и не пыталась вырваться. Она не хотела и не могла сопротивляться. Странно, но это яростное объятие защищало от его неистового гнева, защищало от нее самой. Слились воедино боль, страдание и любовь.