Эмери Лорд - Миг столкновения

– Правда?

Джонасу смешно – утверждение для него слишком претенциозное, – но я знаю, что говорю. Я насчет одежды никогда не ошибаюсь.

– А ты как думал? Представь-ка, кем была бы Одри Хепбёрн без черного декольтированного платья, без перчаток до локтя да без пресловутого колье? Обычной нью-йоркской девчонкой, вот кем!

– Ты забыла про тиару.

– Про что?

– Одри носит тиару, так ведь? Я говорю про роль Холли Голайтли.

Джонас не смотрит на меня, потому что занят – выкладывает лосося на картофельное пюре. Я совершенно очарована. Пресвятая Мать-Земля, когда я в последний раз была очарована?

– Ты смотрел «Завтрак у Тиффани»?!

– Ну да. Когда я был маленький, мама меня заставила все старые фильмы посмотреть.

Обе тарелки – уже практически готовые произведения искусства. Джонас поливает лосося соусом. У меня слюнки текут. Ума не приложу, откуда такое везенье – восхитительный парень восхитительным вечером готовит мне восхитительный ужин.

– Джонас!

– Да?

– Прямо не знаю, как тебе и сказать… Спрыгиваю со стола, смотрю на Джонаса снизу вверх.

– Кажется, ты в меня понемногу влюбляешься, Джонас.

Он вручает мне тарелку. Улыбка теперь самую малость приправлена самодовольством.

– Вив, я запек для тебя дикого лосося с Аляски, в манговом чатни, сервировал на подушке из красного картофеля с чесноком и рукколой. Параллельно обсуждая фильмы с Одри Хепбёрн. Знаешь, что кажется мне? Что это ты в меня влюбляешься.

Встаю на цыпочки, дотягиваюсь губами до его рта. Вернувшись в исходное положение, улыбаюсь. Никаких «кажется» в данной ситуации быть не может, мы оба это знаем; только незачем Джонасу расслабляться. Местами я тоже – крепкий орешек.

– Не исключено, Джонас. Не исключено.

Джонас

По традиции костер мы устраиваем в первую после Дня независимости субботу. Кто это придумал и начал – неизвестно. Я даже не в курсе, кто добывает топливо и бочонок с пивом. И почему полиция на это глаза закрывает. У Сайласа целая теория: мол, копы давно сговорились дать нам оторваться раз в году. Якобы молодежь, выпустив пар, остаток лета ведет себя пристойнее. Собираются «на костер» старшеклассники и студенты колледжей из местных. Есть неписаное правило: вход лицам моложе пятнадцати воспрещен, а всякий, кто уже окончил колледж, автоматически выбывает. Приезжие допускаются – но лишь те, кто всю сознательную жизнь проводит лето в Верона-ков. Они у нас считаются на четверть местными.

Наоми решила идти на пляж со мной и с Виви – чем здорово нас обоих удивила. Правда, за всю дорогу Наоми ни слова не произнесла. Виви подпрыгивала от нетерпения, расспрашивала, кто придет (да все) и будет ли фейерверк (будет, только небольшой). При Виви собственную замороченность отрицать просто невозможно. Виви так оживлена, что, кажется, песка под собой не чует. Впечатление, будто на нее гравитация иначе действует, чем на остальных, – то есть почти никак. Наоми у нас худышка и всегда худышкой была; вдобавок сутулится, тощие плечи торчат вперед. Я раньше думал, у нее просто плохая осанка. Мне и в голову не приходило, что Наоми не меньше моего заморочена, притом заморачиваться начала гораздо раньше, чем я. Еще при папе все свободное время посвящала переживаниям, словно это хобби такое. Тряслась из-за оценок, боялась, что в колледж не поступит, что деньги кончатся или кто-нибудь из нас заболеет. А еще мою старшую сестру очень беспокоит загрязнение окружающей среды. Без шуток.

– Вот это да! – говорит Виви. – Вы только поглядите! Что за звезды! Они же нереальные какие-то! Как здорово, что здесь нет фонарей. Кажется, вот сейчас шагнешь с утеса – и прямо на звездочку, словно на лист кувшинки, а с нее – на следующую, и так по всей Вселенной, вприпрыжку…

С этими словами Виви обнимает меня за шею, подпрыгивает и чмокает в щеку. Необязательно смотреть на Наоми – и так ясно, что моя сестра скривилась. Но я все-таки улыбаюсь, даром что от выходки Виви моя спина заныла с новой силой.

Я целую неделю наводил порядок в патио – в нагрузку к возне с младшими и к своей обычной работе в ресторане. Неудивительно, что спина болит. В первый день разбирался с хламом. Половина пошла под навес, половину я выбросил. Привлек к этому делу Сайласа – он на машине вывез старую плиту на свалку. А вчера я боролся с сорняками. Один только плющ оставил. Сайлас явился на подмогу, хоть я его и не просил. Мы работали молча. Я драл сорняки, всю силу вкладывал; Сайлас чинил электропроводку.

Сегодня у мистера Томаса, владельца хозяйственного магазина, я одолжил моечную машину. Теперь в патио царят пустота и чистота. Что уже немало. Меня хвалят все, кто ходит мимо, срезая путь. Миссис Ковальски даже столик зарезервировала на день открытия. Сам я об открытии еще и не думал, но мы с Сайласом все равно поблагодарили миссис Ковальски. Говорят, дураков работа любит – а мне приятно попотеть ради папиного ресторана. Патио с каждым днем хорошеет, прогресс налицо. И пускай спина ноет, пускай руки болят. Ерунда. Я к боли привык.

Слышно потрескивание хвороста в костре, виднеются темные на фоне огня фигуры. Чувствую запах дыма, различаю болтовню и смех. В прошлом году я ходил на костер с Заком и другими ребятами из бейсбольной команды. Всю ночь оттопыривался и Сару окучивал. Я сравнивал Сару с йоркширским терьером; так вот, на прошлогоднем костре терьер еще был милым компаньоном, а не скулящей моськой. Что касается бейсбольной команды, я, как перестал заниматься нынешней весной, так с ребятами и не вижусь. Не позволяю себе думать, сколько всего может измениться за какой-то год. Будто кулаком в нос получил, даже не подозревая, что в уличной драке участвую.

Приближаемся. Со всех сторон кричат «Привет», обращаются главным образом к Виви. На секунду задерживаемся со старыми приятелями. Среди них – Адам, парень, с которым Наоми встречалась в выпускном классе. Оглядываюсь – где Виви? А Виви уже с Дэйном Фэрроу болтает, будто они сто лет знакомы. И пиво у нее откуда-то взялось.

Дэйн Фэрроу, как папа выражался, принадлежит к категории одноклеточных. К нему за дозой бегают, потому что его старший брат – драг-дилер. Сам Дэйн тоже приторговывает травкой да «Риталином»[6]. С тяжелыми наркотиками не связывается, не заступает брату дорогу. Вообще-то я не забиваю себе голову мыслями о персонажах вроде Дэйна. Мне до него дела нет. Верона-ков – в известной степени город хиппи, здесь многие травой и колесами балуются. Но вот моей девушке с Дэйном болтать совсем не обязательно.

Виви идет назад. Сверлю ее взглядом.

– Откуда ты знаешь Дэйна Фэрроу?

– Нуууу, – тянет Виви. Явно на ходу прикидывает пропорции лжи и правды в своем ответе.

– У нас общая знакомая.

– По имени Мария-Хуана, что ли?

Виви хихикает, будто я удачно пошутил.

– Дэйн – приятель Уитни. Я с ним в студии познакомилась. Расслабься, Джонас; не надо так на меня смотреть. У Дэйна товар никудышный, я в жизни у него покупать не стану.

А у других драг-дилеров, значит, станет? Мы с Виви это не обсуждали. Мне случалось покуривать с приятелями, но сам я никогда не покупал дурь. А сейчас трава меня вообще меньше всего интересует.

– Эй, Джонас! Наоми!

От компании второкурсников отделяется Элли.

– Пришли все-таки!

Она обнимает Наоми, машет мне, только как-то скованно.

– Джонас, ну ты молодец. Такой блеск в патио навел!

– Спасибо, Элли, только до настоящего блеска пока далеко. Кстати, познакомься. Это Виви.

– Его девушка, – добавляет Виви.

Вот так конкретика. Стараюсь не выказывать ни удивления, ни облегчения.

– Я очень, очень рада познакомиться! – совершенно искренне говорит Элли, протягивает Виви руку. Виви этой руки едва касается, будто брезгует.

– Лия мне все уши прожужжала – Виви то, да Виви се, – продолжает Элли.

Виви растягивает свои красные губы. Точь-в-точь кукла, которой улыбку раз и навсегда нарисовали.

– Да? А я о тебе даже не слыхала.

Хмурюсь на эту заведомую ложь.

– Элли – старшая дочка Феликса, Виви. Я тебе о ней рассказывал.

– А, ну да.

Кукольная улыбка никуда не девается.

– Вроде рассказывал.

Чувствую себя газелью между двух львов – того и гляди, пополам разорвут.

– Пойдем, Эл, пива выпьем, – говорит Наоми, беря Элли за руку.

Без единого слова обе уходят. Наверно, Наоми хотела меня спасти. Что ж, ей это удалось. И все равно со стороны выглядит, будто Наоми специально исключила Виви из нашего круга.

– Ты уж не обижайся на мою сестру, Вив.

Сажусь на ближайшее бревно, Виви устраивается рядышком. Эти бревна – загадка Верона-ков, местный Стоунхендж. Огромные, твердые – окаменелые, наверно, – лежат они вокруг кострища, никому не нужные триста шестьдесят четыре дня в году.

– Дело не в тебе. Просто Наоми всегда такая. Ей, чтобы к человеку проникнуться, сто лет нужно. А Элли она как раз сто лет и знает.

– Будь к ней снисходительнее, Джонас.

Виви отхлебывает пива.

– До чего нечуткие персонажи попадаются, ужас просто. В смысле, ты даже не представляешь, насколько легче людям стало бы жить, если бы они овладели языком тела.

Похоже, Виви хочет меня обидеть.

– Что?

Она вздыхает, кивает в сторону Адама.

– Когда вон тот парень с Наоми заговорил, она держалась отлично. Никогда еще я ее такой милой и дружелюбной не видела. Но это ее совершенно вымотало. Не знаю, кто он, но точно могу сказать: его присутствие сильно подействовало на твою сестру.

– Адам – ее бывший.

Наоми не говорила, почему они с Адамом расстались, а я не спрашивал. Однажды за завтраком, незадолго до отъезда в колледж, Наоми довела до нашего сведения, что у них все кончено. Сказала об этом просто – вот как человек, который ест какую-нибудь гадость, выдал бы: «Меня тошнит». Почему тошнит, понятно; незачем вдаваться в подробности. Нам тогда было достаточно узнать о самом факте разрыва.

– Думаешь, Наоми до сих пор к нему не остыла?

– Не то чтобы не остыла. Он ей боль причинил, в этом все дело.

Виви закатывает глаза.

– Честное слово, Джонас, я просто не понимаю, как это – жить в одном доме с человеком, у которого сердце разбито, и даже об этом не подозревать. Я вот, как только впервые увидела Наоми, сразу все поняла. У меня на такие вещи нюх. Знаешь, чем пахнет разбитое сердце? Фимиамом. Сладкой гарью.

Мне есть что возразить. Со мной в одном доме живут шесть человек; сердце у каждого разбито, а у одной – еще и ступор. Тут, наверно, должно не фимиамом пахнуть, а горелым металлом вонять, как после автокатастрофы. Металлом и бензином. И крахмалом из подушек безопасности.

– Ну ладно. – Виви оглядывается, видит возвращающуюся Наоми. – Мне еще Ташу надо найти. Будь помягче с сестрой.

Понятия не имею, кто это – Таша. Виви срывается с места, в темноте мелькают платиновые кудри и голые ноги.

Я думал, Наоми станет меня пилить за пиво – но у нее у самой в руках две пивные банки.

– Держи.

Наоми садится на бревно, на место Виви.

– Это не ослиная моча из бочки, Джонас; это настоящее пиво.

Она со щелчком открывает одну банку, вторую вручает мне.

– Давай, Джонас, за то, чтоб пережить этот бесконечный кошмарный год.

Некий намек на надежду в этом есть. Чокаемся. Звона не получается – банки ведь алюминиевые. Молча делаем по длинному глотку.

– Неординарная девушка, да?

Темные глаза Наоми устремлены на Виви. Та увлечена разговором с каким-то парнем, и он – явно не Таша. Виви смеется, то и дело касаясь его локтя. Иными словами – заигрывает в открытую. Заметив, что я на нее смотрю, Виви вытягивает в мою сторону губы, словно целует меня с расстояния в десяток ярдов. При лунном свете алая помада выделяется, как на подкрашенном фото.

Искоса смотрю на сестру.

– Да. Ты бы прониклась к Виви, если бы получше ее узнала.

Прямо перед нами взметается пламя, бревно раскалывается надвое. Наоми молчит долго-долго.

– Я просто пытаюсь держаться.

Нет, Наоми не оправдывается за свою вечную угрюмость. Но мне понятно, о чем она.

– Виви – тоже.

Почему-то я в этом уверен. Я не спрашивал Виви, откуда у нее шрам на левом запястье – такой рваный, такой неслучайный. Она почти постоянно ходит с длинными рукавами, а если на ней купальник, то шрам замаскирован целой дюжиной браслетов. Исаак один раз спросил про шрам. Виви рассказала страшную историю, как на нее медведь напал, когда она в Маунт-Рейнир[7] в палатке ночевала. Правды я от нее не слышал, только слова: «Темные тупики меня не пугают». Тут я ей верю. Виви нет-нет да и вспылит. Тогда видно, до чего она измотана борьбой с демонами.

Не знаю, сколько так просидел с Наоми. Кажется, на этом сборище трезвые и адекватные – только мы двое. Остальные мельтешат шумной, расплывчатой массой. Пить с родной сестрой вовсе не дико, как мне сначала казалось. Этот год уничтожил возрастную разницу. Теперь мы оба – старые. Потому что столкнулись с настоящими проблемами. Не с пустяками типа «я с парнем поссорилась», или «я завалил контрольную по биологии», или «а вдруг я в Беркли не поступлю?». Мы с Наоми – взрослые и седые, молча пьем у барной стойки, пока желторотые студенты дрыгаются на танцполе.