Повернувшись к ней, я протянула руку.

– Привет, я Миа. Не знаю, помните ли вы меня, но я помогла вам в прошлом году пройти контроль безопасности в аэропорту Детройта.

Она улыбнулась, потом кивнула.

– Да, я помню. – По ее лицу было видно, что она узнала меня и вспомнила тот эпизод. – Меня зовут Лорен.

– Я помню… привет. Ваши мальчики так выросли за прошедший год.

Кивнув, она улыбнулась.

– Сколько им лет?

– Четыре и пять, у них разница в год и три месяца, и они совершенно неугомонны, – сказала она, смеясь. – А где ваши дети?

– У меня нет детей, просто я люблю этот парк. Я обычно приходила сюда с отцом. Значит, вы, должно быть, очень заняты, с такими-то активными мальчиками.

– Да. К счастью, я работаю на дому, поэтому могу проводить с ними много времени.

– А чем вы занимаетесь? – спросила я.

– Я – писатель.

– Правда? Классно. Что вы пишете?

Я понимала, что слишком назойлива, но она, кажется, не разозлилась. Оглядев себя, я на какую-то секунду задумалась, не принимает ли она меня за бездомную или сбежавшую из сумасшедшего дома. Вероятно, мой образ совсем не напоминал деловитую Мию, какой я была в прошлом году.

– Я пишу беллетристику. Я написала книгу, которая называется «Благодетельная ложь», она была недавно опубликована.

– Шутите? – Я смотрела на нее так, словно у нее было три головы.

– Вам не понравилось? – Она напряглась, очевидно, думая, что я стану ее критиковать.

Я была поражена таким совпадением.

– Я буквально сегодня утром прочитала отрывок в New Yorker.

– Да ну?

– Это было замечательно. Я обязательно куплю ее.

– Спасибо. Мне очень дорого ваше мнение, Миа.

– Скажите, Изабель – это вы?

– О боже мой, нет, это чистый вымысел. Но я полагаю, в моих героях есть кое-что от меня.

Она была любезна и казалась немного одинокой, совсем как я, что побудило меня рассказать ей всю историю своей жизни. Я закончила тем, как я разочаровалась в Уилле и как он отказался от многообещающего будущего, что привело к нашему разрыву. Я рассказала ей, как я скучаю по всему, что связано с ним, но главным образом по нашей дружбе, по музыке и по его заботе обо мне. Она внимательно слушала, пока я пыталась объяснить, как моя жизнь перевернулась с ног на голову. Я сказала, что чувствую, будто меня затягивает в глубокую пропасть, созданную моим навязчивым желанием все исправить. Как ни странно, казалось, ее интересует то, что я говорю, и я подумала, не снабжаю ли я ее материалом для следующей книги. «Господи, этого только и не хватало. Мой рассказ, безусловно, превратится в поучительную историю». Я снова перевела разговор на нее.

Она рассказала мне, что ее муж тоже писатель и даже лауреат Пулитцеровской премии. Она считала, что их общая страсть в высшей степени благотворно сказывается на их отношениях. Она не верила, что противоположности притягиваются, и сказала:

– Мой муж – мой духовный двойник, и я не хотела бы, чтобы было по-другому.

– Он уже был писателем, когда вы познакомились?

– Начинающим. Мы познакомились в Атланте в маленьком кинотеатре, где показывали новаторские фильмы. Он там продавал билеты. В то время он еще жил с родителями и работал над своей первой книгой. На первое свидание он повез меня в самом потрепанном грузовике «Шевроле», который я когда-либо видела. Был разгар лета, и было ужасно влажно. Грузовик был без кондиционера, а ручка окна сломана, поэтому он, перегнувшись через меня, открыл окно с моей стороны с помощью плоскогубцев. Очень впечатляюще, а?

Она рассказывала эту историю для меня. Она хотела, чтобы я проникла в суть ее слов, увидела нечто большее, чем анекдот из жизни. Она поняла мою дилемму, отчего мне казалось, что я прохожу какой-то мучительный ритуал, который она уже пережила.

– Как вы поняли, что вашего мужа ждет успех?

– Я не поняла. Я знала, что люблю его, и значит, я ему верю. Меня никогда не волновали материальные блага, но меня, так же, как и вас, одолевало беспокойство. В конечном счете, когда моя любовь окрепла, его страсть и решимость больше, чем все остальное, заставили меня поверить в него. Это можно выразить одним словом: вера.

– Нет, только не этим словом.

– Да, для того чтобы связать себя с кем-то, необходимо сделать решительный и смелый шаг, вот почему некоторым людям это так трудно. Любовь – не хрустальный шар, но если ты кого-то очень любишь и разделяешь его мечты, тогда ты веришь в этого человека, и это самое лучшее в совместной жизни… ты делаешь ради этого все, что в твоих силах. В моей книге Изабель попала в ловушку собственного страха, здесь нет ничего другого… и никого другого. Это поучительная история, – сказала она, наблюдая за моей реакцией.

Я чуть было не поперхнулась. В молчании я раздумывала над ее словами, глядя на веселящихся детей. Когда пришло время уходить, я обняла ее и дала свой номер телефона. Мне казалось, что она стала для меня кем-то вроде старшей сестры, между нами возникла связь, по которой я тосковала всю свою жизнь. Полная вновь обретенной решимости, я побежала домой и позвонила Дженни.

– Дженни, ты должна сказать мне, где он.

Она долго молчала. Она избегала меня и разговоров, имевших отношение к Уиллу, я видела ее только в кафе, где она была очень занята. Я знала, что они с Тайлером во всем приняли сторону Уилла, отчего я чувствовала себя очень одинокой.

– Я не знаю, где он, – сказала она.

– Почему ты не хочешь сказать мне об этом?

– О чем?

– Хватит, Дженни. Об Уилле. Где он? Мне нужно поговорить с ним.

– Он не хочет разговаривать с тобой, и мне больше нечего сказать.

– Мне нужна твоя помощь. Я наделала ошибок, прости меня.

– Я уже простила.

Я заплакала.

– Прошу тебя, мне тяжело.

– Хорошо, – тихо пробормотала она. После долгого молчания она сказала: – Я зайду попозже. Сходим куда-нибудь, поужинаем и все такое.

– Спасибо тебе. Я знаю, что я совершила глупость. Я не могу исправить свои отношения с Уиллом, но я хочу наладить их с тобой и Тайлером.

– Хорошо, Миа, увидимся чуть позже.

Я не могла понять, почему Дженни так сердится. Все, что случилось, ее совершенно не касалось. Я нервничала, пытаясь разобраться. Благодаря своей новообретенной энергии я дала себе чуть больше времени для того, чтобы подготовиться. Я целую вечность не строила никаких планов, и было приятно смотреться в зеркало, ощущая, что что-то намечается. Я надела облегающие черные капри, черные туфли на каблуках и темно-синюю тунику с глубоким вырезом.

– К чему ты так нарядилась? Мы просто идем в ресторан «У Сэма».

– Я давно никуда не выходила, я подумала – может, лучше пойти поесть суши в «Сохо»?

Сначала Дженни смотрела на меня неодобрительно, но, когда она увидела надежду на моем лице, в ее взгляде тут же промелькнула жалость.

– Ладно, давай пойдем туда, – сказала она, обнимая меня. Мне стало так хорошо в ее объятиях. Я скучала по своей подруге.

За ужином я расспрашивала, как они живут с Тайлером. У них все складывалось отлично. Я рассказала ей о Лорен и о книге. Ресторан был маленьким, в нем было полно народу, поэтому мы сели у суши-бара и вместе выпили бутылку саке и много-много пива. Наша беседа прервалась, когда я узнала знакомые слова, доносившиеся из динамика. Это была Соня, исполнявшая песню Уилла. Я слышала, как он подпевал ей в отдельных местах своим сексапильным голосом, отчего у меня в горле образовался огромный комок. Песня предназначалась скорее для подростков, в отличие от тех, что обычно писал Уилл, но она подходила для Сони.

– Надо же, его передают по радио?

Дженни посмотрела на меня, нахмурив брови.

– Да, это номер один в хит-параде. Ты не знала?

– Нет, думаю, я была немного не в себе. Что же, тогда ей повезло.

– И Уиллу тоже.

– Да, ему повезло. – Я была рада, что она первая упомянула его. – Кстати, как он поживает?

Она шмыгнула носом.

– Он в подвешенном состоянии.

– Почему он не хочет поговорить со мной?

Она очень долго молчала.

– Знаешь, Миа, парень предложил тебе стать его женой и матерью его детей, а ты, в сущности, сказала ему, что он неудачник. Я думаю, что точно передам тебе его слова: «Она вырвала у меня душу, полила ее бензином и смотрела, как она горит».

На секунду я задумалась о том, как выглядели бы наши души, если бы мы смогли увидеть их. Какие очертания имела бы моя душа? Я решила, что душа Уилла была бы похожа на вечно меняющиеся облака в небе: божественные, безмятежные, но иногда черные, мрачные и заряженные электричеством. Потом я подумала, как выглядела бы его душа в огне. Я съежилась.

Я не стала просить и умолять Дженни позвонить Уиллу, а просто спокойно сказала:

– Я совершила огромную ошибку, о которой сожалею каждый день. Я изменилась. Я знаю, чего хочу, но теперь слишком поздно, и я ничего не добьюсь. Я только хочу, чтобы он знал, что мне жаль и что я действительно любила его и просто хочу видеться с ним.

Ее лицо приняло сочувственное выражение. В душе она всегда переживала за меня, и мне не всегда нравилось то, что она говорила, но обычно она была права. Иногда мир в самом деле делился на черное и белое, как она себе представляла, и, хотя она хотела помочь мне, она понимала, когда следует отступить, понимала, когда она бессильна.

– Мне тоже жаль, Миа. Я верю, что для тебя это были очень трудные полтора года, и мне правда больно, но Уилл сказал, что при любых обстоятельствах не хочет ни разговаривать с тобой, ни видеть тебя.

Я попыталась скрыть свое разочарование, выпив еще и сменив тему.

– Не хочешь пойти в клуб за углом и потанцевать?

По правде сказать, клубная атмосфера была нам не по душе, но, думаю, Дженни поняла, что мне нужно сбросить пары.

– Конечно.

Выйдя на улицу, я сразу же направилась в конец квартала. Дженни не двинулась с места.

– Пойдем этой дорогой.

– Так идти вдвое дальше, клуб прямо за углом.

Она фыркнула, а потом догнала меня. Всю дорогу она шла быстро, стараясь отвлечь меня, но это не сработало. Дойдя до конца квартала, я услышала восхитительную мелодию Уилла, доносившуюся из бара на другой стороне улицы. Навязчивый барабанный бой и протяжные гитарные риффы в стиле блюза витали в воздухе, сопровождая нежный, душевный голос Уилла. Сердце часто забилось у меня в груди. На стенде было написано: УИЛЛ РАЙАН, КАЖДЫЙ ВОСКРЕСНЫЙ ВЕЧЕР. Бросив убийственный взгляд на Дженни, я метнулась через улицу, пока она кричала, чтобы я подождала ее. Когда я подошла к вышибале, он сказал, что бар заполнен. Я стояла на улице, заглядывая в дверную щель, а Дженни держалась у меня за спиной. Я увидела на сцене Уилла и еще троих музыкантов, которых никогда прежде не видела. Он был таким невозмутимым, держа в руках гитару, непохожим на тех, кто бегает по сцене или общается с толпой. Он был всецело сосредоточен на том, чтобы хорошо спеть и идеально сыграть. Он всегда так относился к музыке. Однажды он сказал мне, что любит играть перед небольшой аудиторией, которая его знает, потому что ему нравилось переделывать свои песни.

– Песни всегда развиваются, Миа, как и мы. Вот в чем все дело. Вот почему нам с тобой так приятно играть вместе… потому что игра на инструменте и пение имеют отношение к умению слушать и чувствовать больше, чем ко всему остальному. – Забавно, что теперь ему не хотелось бы меня слушать.

Перед сценой стояла группка девушек, наперебой требующих его внимания, но он по-прежнему был сосредоточен на песне. Зато, когда он закончил, я увидела, что он откладывает гитару, подходит к девушке в первом ряду, наклоняется и целует ее ладонь. Все фанатки обезумели. На нем были черные джинсы и ярко-розовая майка с надписью «Я девственник» крупными жирными буквами, под которой было написано мелким шрифтом: «Но это старая майка». Вытаращив глаза, я развернулась и, ни слова не говоря Дженни, пошла прочь, к клубу.

Она стояла рядом со мной у бара, пока я заказывала для нас обеих текилу.

– Значит, он по-прежнему играет? – закричала я, стараясь заглушить чудовищно громкую музыку. Она бесстрастно кивнула, продолжая молчать.

Когда бармен подтолкнул к нам четыре стаканчика, Дженни прищурила глаза.

– Мне только один. Я выпила слишком много саке! – выкрикнула она, но я знала, что это неправда, потому что я одна опустошила почти всю бутылку.

– Как знаешь! – Улыбнувшись, я стала опрокидывать в себя одну рюмку за другой. Мы танцевали не меньше часа, я выпила еще пару стаканчиков, и мой разум опасно затуманился. Дженни отошла, чтобы позвонить Тайлеру, поэтому я, воспользовавшись возможностью, пропустила еще стаканчик.

Ко мне подошел голубоглазый блондин в облегающей майке – качок без единой извилины в голове.

– Я наблюдал за тобой, – сказал он с гнусной ухмылкой.

– Да? И что? – Он был вылитый Дольф Лундгрен[42], если не считать, что говорил он с акцентом уроженца штата Джерси.