– О, дорогая, тебя, как и твоего отца, несложно полюбить.

Я улыбнулась при мысли о том, что похожа на него.

– Спасибо. Я люблю тебя.

Вернувшись домой, я открыла металлическую урну, с облегчением обнаружив, что прах отца упакован в красивый бархатный мешочек. Это значительно упрощало полет. Я собралась налегке, захватив с собой только самое необходимое и уложив все в рюкзак из пеньки, который дала мне Марта.

В Мемфис я прилетела ближе к вечеру. Уже темнело, поэтому, сев в такси, я отправилась сразу на Бил-стрит. Дойдя до конца, я долго в смущении смотрела на Миссисипи до тех пор, пока не стало совсем темно и я не перестала различать рябь на воде. Она превратилась в черную пустоту. Лишь один огонек светился на медленно исчезающем вдалеке буксире. Я подумала – что за волшебная сила заставляет черную реку поглощать дневной свет?

Ну что, отец, пора возвращаться к музыке.

Я повернулась, прислушиваясь к пронзительной мелодии южного блюза, звук гитары разносился в весеннем тумане. Музыка заманила меня в дешевый бар рядом с Бил-стрит. На плакате было написано:

СЕГОДНЯ: ЛЕГЕНДАРНЫЙ

ТОММИ РЭЙ БУКЕР

Войдя внутрь, я посмотрела на сцену и увидела мужчину, одетого в ярко-красный костюм, который дополняли красная широкополая шляпа и гитара. Он играл блюз в быстром темпе, и все, кто находился в помещении, двигались в его ритме. Когда он поднес гитару ко рту и начал дергать струны зубами, бар в безумии взорвался аплодисментами. Томми Рэй продолжал терзать свою старомодную гитару. Я оживилась, подстраиваясь под пульс города. Хозяева бара и Томми Рэй Букер пришлись мне по душе.

Моему отцу это понравилось бы. Уиллу тоже понравилось бы.

– А сейчас мы немного передохнем. Возвращайтесь через пять минут, – обратился Томми к публике.

Я медленно пробиралась к сцене. Когда мне показалось, что музыканты уже вот-вот выйдут обратно, я подошла к барабанщику. Это был персонаж, похожий на актера Джона Гудмана, толстый растрепанный мужчина средних лет, одетый в потертые джинсы и гавайскую рубашку.

– Извините, – я привлекла его внимание как раз в тот момент, когда он собирался забраться на сцену.

– Чем могу помочь, куколка?

Я усмехнулась, услышав такое прозвище, а потом показала пальцем на очень старое пианино, стоявшее рядом с ударной установкой.

– Оно настроено?

Он долго смотрел на меня оценивающим взглядом. Я увидела Томми, поднявшегося на лестницу. Не сводя с меня глаз, барабанщик сказал:

– Эй, Томми, думаю, куколка хочет сыграть.

Я подняла глаза на Томми. Он улыбнулся, а потом поправил перо на своей ярко-красной шляпе и сказал:

– Ты умеешь играть блюз, детка?

– Только хороший! – крикнула я ему.

– Ладно, давай послушаем, девочка.

Поднявшись по ступеням, я оглядела жаждущую толпу. Впервые я стояла на сцене, не ощущая даже легкой нервозности. Со мной был отец, и я не знала ни единой души в баре, я чувствовала себя свободной. Именно об этом так часто говорил Уилл, когда играл ради самой музыки. Развернув скамью к пианино, я поставила рюкзак у себя за спиной. Томми сразу же взял один за другим пять типичных блюзовых аккордов, поэтому я продолжила в том же ритме. Я придерживалась мелодии, тогда как Томми и саксофонист солировали. В следующий заход я оглянулась на барабанщика, и он подмигнул мне. Это стало для меня сигналом. Я играла, забыв обо всем, пальцы, мелькая, порхали по клавишам. Я играла даже локтями. Когда я опустила ногу на тонкие клавиши и заиграла ею, как Уилл на свадьбе, басист выкрикнул:

– Давай, девочка!

Я понимала, что это было не слишком женственно, но, черт побери, публике это понравилось.

Когда мелодия закончилась, Тони подошел к микрофону и указал на меня:

– Эта наша девчушка, Куколка, играет на клавишах. Поаплодируйте ей все.

Толпа радостно захлопала, а у меня рот растянулся до ушей. Я поклонилась, а потом схватила свой рюкзак и пошла со сцены. Проходя мимо Томми, я тихо сказала:

– Спасибо.

Он обнял меня одной рукой за плечи и сказал:

– Не за что. Ты великолепно играла.

Той ночью неоновые огни Бил-стрит освещали мой темный номер в отеле, когда я задремала, впервые за долгое время довольная собой.


На следующий день, наткнувшись на уличную ярмарку, я небрежно рассматривала витрины с поделками ручной работы. Я прошла мимо молодого бездомного с туристическим рюкзаком и свернутым в рулон ковриком, прислоненным к раскладному столику с разложенными на нем серебряными украшениями. Подойдя ближе, я поняла, что все браслеты и кольца были сделаны из согнутых черенков старинных ложек.

– Где вы раздобыли все эти ложки? – спросила я, перебирая браслеты.

– В благотворительных магазинах, на распродаже, на всякой подобной чепухе, – сказал он улыбаясь. Он был довольно симпатичным, но очень грязным, отчего его глаза сверкали невообразимо ярким зеленым цветом. Вынув из кармана ключ от своего номера в отеле, я протянула его ему. – Я должна уехать, но мой номер забронирован до полуночи, если вы захотите им воспользоваться.

– Правда? – сказал он, вскинув брови. Я кивнула. – Что же, спасибо вам большое.

– Не за что. – Я не могла оторвать глаз от браслета с тем же рисунком на серебре, что у ложек в кафе «У Келли». Я взяла его в руки. – Красивый. Сколько он стоит?

Протянув руку, он поднес мою ладонь к браслету.

– Он ваш. Я хочу, чтобы он остался у вас. – Потом он показал на ключ от номера. – Еще раз спасибо вам за это. Мне до смерти хочется принять душ.

Надев браслет, я посмотрела на него и сказала:

– Спасибо.


Покинув улицу, я пошла с папой на студию «Sun», где все начиналось для Джонни Кэша и Элвиса. Мимоходом я сфотографировалась, сев на уличную скамью прямо напротив неоновой вывески. Я отправила фото Дженни, подписав «Мы с папой у «Sun».

В ответ она написала: «Люблю вас обоих. Я горжусь тобой, Миа».

Последнюю остановку я сделала в зоопарке Мемфиса. Несколько часов я переходила от одной вольеры к другой до тех пор, пока не заморосил дождь. Я увидела, как люди поспешно бегут к выходу. Оглядевшись вокруг в почти пустом зоопарке, я произнесла вслух: «К бабочкам!» Внутри инсектария я на протяжении нескольких минут следила за одной белой бабочкой, пока не заметила куколку. Прижав руку к сердцу, я вспомнила слова отца: «Главное – перемены, которые происходят здесь». Я горько плакала до тех пор, пока не позволила себе смириться с неизбежностью смерти и понять, что отец оставил мне в наследство свою любовь и она жива во мне. Я понимала, что изменяюсь и что я наконец чувствую себя таким человеком, каким мне хотелось стать.

Приземлившись в Нью-Йорке, я сразу же отправилась в Центральный парк, решив высыпать частичку праха отца с Черепахового моста. Глядя на береговую линию напротив, я прошептала:

– Покойся с миром, отец… и спасибо. – Холодный ветерок ласкал неподвижную воду, отчего на ее поверхности образовалась рябь. Я во всем разобралась.

Я была благодарна отцу за бесценный подарок, который он сделал, оставив мне кафе, новых друзей, музыку и полную свободу для того, чтобы стать той, кем мне хотелось быть. Кафе «У Келли» было замечательным местом, где могли собираться люди и просто быть самими собой, не боясь никаких оценок. Наконец я поняла, как это важно, и поэтому решила, что хочу оставить кафе таким, каким создал его мой отец.

Мы продолжали устраивать там поэтические вечера, я уже по привычке встречала гостей, играя на пианино. Я все время надеялась, что Уилл появится и исполнит нам одну из своих красивых песен, но он ни разу не зашел. Однажды в четверг вечером, сыграв несколько знакомых мелодий, я решила, что пришло время мне самой обратиться к публике.

Все захлопали, когда я, прокашлявшись, нерешительно вынула из кармана листок бумаги. Оглядев присутствующих, я задержалась взглядом на разноперой кучке своих друзей, с которыми была так близка. Марта спокойно и почтительно улыбалась, словно была на связи с моим отцом. Дженни и Тайлер выглядели слегка потрясенными моей новообретенной храбростью, но в конце концов тоже заулыбались, болея за меня.

По взгляду Шейл было понятно, что она верит в меня, что напомнило мне о том, как мы с Уиллом смотрели друг на друга, когда вместе музицировали. Именно так выглядит вера, и в тот момент я была рада, что наконец смогла распознать ее. Другие участники поэтического вечера смотрели на меня с ободряющей улыбкой. Многие из них были для меня, по существу, незнакомцами, но они были готовы каждый четверг приходить и, забыв обо всем, изливать душу в уголке нашего маленького кафе, и поэтому я была в долгу перед ними.

– Привет всем. Во-первых, я хочу сказать вам спасибо за то, что приходите сюда каждую неделю и, читая стихи, оставляете здесь частичку своей души. Это прекрасная традиция, заведенная моим отцом, и я хочу, чтобы так продолжалось долго-долго. По примеру одного удивительного человека, которого я знаю, я написала для всех нас короткую молитву, скорее это похоже на обещание, которое я даю вам и кафе. Это мой первый поэтический опыт в таком жанре, поэтому не судите меня строго…

ВЫПЬЕМ ВМЕСТЕ КОФЕ

Поделись разговорами,

Поделись музыкой,

Поделись любовью, страстью, страхами,

Надеждами и мечтами.

Поделись своим горячим сердцем,

Поделись своим пытливым умом,

Поделись со мной своей удивительной душой.

И я обещаю

Отдать тебе все, что у меня есть.

Все захлопали. Я смущенно улыбнулась и, возвращаясь к стойке, дала «пять» всем, кто попался мне на пути. Дженни обняла меня, и мне показалось, словно она вот-вот расплачется.

– Ах, Миа, ты идешь своим путем, ведь так? – прошептала она. Сложив листок, я протянула его Тайлеру.

– Спонтанный порыв, но не мог бы ты передать это от меня Уиллу?

– Увидев в его глазах сочувствие, я подумала, что он считает попытку тщетной. Мне было все равно, как отреагирует Уилл на мое стихотворение. Я была уверена, что ему все равно, но мне все же хотелось, чтобы он прочел его.

В тот вечер Марта осталась со мной, чтобы закрыть кафе. Я не спеша мыла старые чашки, сделанные моими родителями так много лет тому назад. Поглаживая пальцами выгравированные на них инициалы, я думала о существовавшей между ними, пусть и недолго, мистической алхимии. Подошла Марта и обняла меня за плечи.

– Круг замкнулся, маленькая Миа.

Подняв глаза, я тепло улыбнулась ей.

– Я люблю тебя, Марта.

– Я тоже тебя люблю.

– Спасибо тебе за все. Ты можешь идти, я уже заканчиваю.

– Хорошо, до завтра. – Прежде чем повернуться и уйти, она на минуту задержала на мне взгляд.

После ее ухода мои мысли бесцельно блуждали, пока я отмывала тарелки. Меня охватило ощущение покоя и удовлетворения. Наконец-то я смогла признать совершенную мной ошибку, и, хотя я безумно скучала по Уиллу, я была счастлива, думая о том, что он счастлив, играя где-то в дешевом баре, прислушиваясь к музыке своей души. Я напевала себе под нос бессмысленную мелодию, размышляя о новой музыкальной пьесе, которую напишу. То, что должно было стать следующим саундтреком к моей жизни, начинало обретать форму, когда я вздрогнула от звона колокольчика на двери кафе. Я думала, что Марта закрыла дверь, но, видимо, ей было известно то, что не было известно мне.

– Мы закрыты! – крикнула я из глубины кафе, быстро вытирая руки полотенцем. Выйдя из-за угла, я увидела его. Он, войдя внутрь, стоял, прислонившись к двери. На нем были темные джинсы, кроссовки и белая майка без рисунка. Он был здоров и вполне в себе – так что мне было бы все равно, даже если бы на нем был бумажный пакет. Я была счастлива видеть, что он так хорошо выглядит. Он стоял, опустив голову, глубоко засунув руки в карманы, и ждал. Я молчала, стараясь навсегда запечатлеть его образ в своей душе. Когда он наконец посмотрел на меня, то глубоко вздохнул, медленно проведя рукой по волосам. Он увидел, что я улыбаюсь, и его губы растянулись в широкой улыбке, а взгляд стал таким, будто он слушал Бога. Он ласкал меня глазами. От его взгляда у меня перехватило дыхание. Господи, как я скучала по его красивому лицу, этим глубоким глазам, способным высказать все одним лишь быстрым взглядом. Он завораживал меня тем, как внимательно смотрел на меня, тем, как изменилось его лицо, когда он понял, что я счастлива.

– Привет, – сказал он тихо, но игриво.

– Привет, – выдохнула я. Мы не сводили друг с друга глаз, когда он приближался ко мне. Я отступила на шаг, но раскинула руки, прислонившись к стойке. Он уткнулся лицом мне в шею и обнял меня, притянув к себе. Обвив его руками, я прошептала:

– Никогда на отпускай меня…

Крепче обняв меня, он приблизил губы к моему уху.

– Никогда.

– Где ты был?

– Ждал тебя.

– Я была здесь. Почему ты ушел?

– Тебе нужно было разобраться в себе. Я просто ждал, когда ты успокоишься.