– Это потому, что на чужбине. И потому, что учишься. Даже пожилой студент – существо молодое! Если ты останешься тут и пойдет рутина: дом, работа, проблемы, редкие праздники, то ты потеряешь эту беззаботность и станешь обычным советским дядькой! – подытожил Георгий и тут же громогласно добавил: – Но у тебя будет друг, который будет забирать тебя в Ереван на лето, и угощать, и выгуливать и… Короче, оставайся, дорогой! Быть советским дядькой не так уж и плохо!

– Посмотрим. Ты знаешь, если уж никак нельзя будет их забрать, то может и останусь. Поеду, передам свой центр брату, сдам деньги на хранение в банк и вернусь.

– Да, не спеши.

– Вот как у тебя получается быть то смешным, то очень мудрым?

– Я очень долго был несчастным, и всё время чувствовал себя в чём-то виноватым. Я не жил, долго. А сейчас с меня будто кандалы сняли. Понимаешь, я жить хочу и разрешаю себе всё, разрешаю быть собой! Моя мудрая мама Аревик, которая никогда грубо не вмешивалась, а лишь иногда давала советы, которые зачастую во многом меняли всю мою жизнь, глядя на нас, сказала: «я теперь знаю, что значит задушить в объятьях».

– Да. Всё оказывается сложнее, чем ожидаешь.

– Это хорошо. Хорошо, дорогой!

Так приятно, как и в этот раз, проходили их поездки в дальнейшем. Они сдружились, да так крепко! Не как коллеги, не как успешные люди, а как пацаны! Ахмед чувствовал себя студентом, молодым влюблённым, счастливым отцом. У Георгия жизнь вообще вышла на новый виток, к нему будто вернулись молодость и лёгкость. Потом, с годами, именно это время они будут вспоминать как самое лучшее.

Ахмед старался почти каждую неделю по выходным быть с семьёй. Георгий познакомился в Минске с замечательной молодой женщиной, преподававшей театральное мастерство в театральном же институте. В отличие от стереотипа девушки армянина, она была маленькой худощавой брюнеткой, со стрижкой, как у Мирей Матье и звали её Нинель. В паспорте Нина. Косметику она не признавала, питалась кофе с сигаретами и была, положа руку на сердце, страшна. Но влюблённый Георгий неустанно восхищался её красотой. Он поторапливал Ахмеда по пятницам, спеша к своей возлюбленной, а в воскресенье уезжал хмурый и понемногу начинал отходить только на подъезде к Москве.

Ахмед баловал Анжелу, стараясь компенсировать ей всё, что недодал за эти годы. Он приезжал с продуктами и фруктами, которых в Минске в те годы никто не видел, благо друг умел достать всё на свете. Купил ей в магазине «Берёзка», единственном, где импортные вещи продавали за доллары, серьги с изумрудом и дублёнку. Она похорошела, приосанилась. Имад был просто счастлив и в пятницу, начиная с обеда сидел у окошка в ожидании. Всю зиму он учил папу ходить на лыжах, потом играть в шахматы за чашкой чая и мёда. Циля ближе к весне отправилась в санаторий с Михаилом Яковлевичем и была растрогана, когда Ахмед привёз им утеплённые резиновые сапоги и пуховый платок ей лично. В конце мая на время Анжелиного отпуска Георгий отдал им дачу в Подмосковье. Лето, речка, лес, грибы…

На последнюю неделю их отдыха неугомонный друг привёз на дачу из Минска свою Нину, Цилю и дедушку-профессора. Он решил, что вся семья должна побыть вместе, перед тем как Ахмед отправится в Ливан на три недели, чтобы повидать родных.


Вернувшись с дачного отдыха в шумную и пыльную Москву, Ахмед сразу пошёл узнать расписание и заказать билеты на самолёт в Ливан. Женщина в окошке кассы международных рейсов, внимательно посмотрев на радостного, спешащего на родину мужчину, сказала:

– Я думаю, вам лучше обратиться в ваше посольство. В Ливане война, регулярные рейсы отменены. Там вам подскажут, когда и как будет возможность попасть туда.

Война? Если даже аэропорт закрыли, то это, и правда, настоящая война.

Он поспешил в общежитие.

– Ахмед! – подозвал его вахтер на проходной. – Вас искали с кафедры пару дней назад, просили сразу связаться с ними, как вернётесь. Боюсь ошибиться, но, по-моему, ливанское посольство вами интересовалось, в связи с войной, наверное.

Да, на этой даче он совершенно оторвался от реальности. Не было ни телефона, ни телевизора. Когда всё началось? Что там происходит?

В посольстве была давка и суета. Тревожные вопросы, ругательства, обеспокоенные взгляды. Он протолкнулся в центр комнаты к окошку секретаря. Надежды встретить кого-то знакомого мало, его ровесники уже отучились и давно разъехались. Узнать бы хоть что-нибудь! Какая война? Гражданская уже давно идёт. В их городке, где проживают только мусульмане-шииты её и не чувствуешь, но в городах со смешанным по религиозной принадлежности населением шла настоящая война. Линией фронта стали улицы между кварталами, на которых когда-то катались на велосипедах толпы детей, не задумываясь о том, кто мчится на соседнем велосипеде, христианин или мусульманин. И, играя в войну или в футбол, они делились на команды совсем не по религиозному признаку. Это теперешнее поколение мальчишек подковано в политической и религиозной области. Это их будни! И в войну не играют, просто знают, по каким улицам ходить нельзя, на каких крышах есть снайперы, где проходит условная граница.

– Когда? – обратился он к группе молодых ребят, напряжённо и испуганно что-то обсуждающих. – Раскажите мне, когда началось?

– Вроде 6 июня.

– А как, что?

– Вошли израильские танки, пехота. Мы точно не знаем, весь юг Ливана и Бейрут в танках, короче, ужас какой-то. Сейчас консул выйдет и всё расскажет. Говорят, юг особенно пострадал.

У Ахмеда опустилось сердце – это их местность, она почти на границе, и все вторжения в страну не проходили для неё бесследно. Но такого массивного захвата ещё не было. Если проходили танки, то точно по их центральной улице.

– А вы где в Ливане? – спросили ребята помрачневшего собеседника.

– Как раз там, рядом с границей…

– А про своих что-нибудь знаете?

– Ничего! Ничего… Я только сегодня узнал про войну. Ничего… Во сколько консул приедет?

– Неизвестно, ждем с утра.

– А связь есть? Я дурак, надо было попробовать позвонить! Вы звонили?

– У моих нет связи. – грустно сказал один, и махнул головой в сторону друга. – А ему и звонить, похоже, некому уже. Он тоже из вашей местности. Там очень сложно. Но я смог дозвониться сестре, они на севере страны, у них спокойно. Говорит, почти все родственники у них пока живут. Слава Аллаху, все живы! А вот …

– Прости, дорогой, я побегу на главпочтамт, попробую позвонить, может, успею вернуться к приезду консула.

Он выскочил на улицу и удачно словил такси.

«… Надо попробовать дозвониться. Только бы все были живы!»

На полдороге он вспомнил, что документы и телефонная книжка в общежитии. Домашний номер он помнил, а если придется искать, прозванивая родственников, то пригодятся все номера. Надо заехать, тут рядом.

Такси остановилось на площадке перед общежитием, и Ахмед заметил машину Георгия, её ни с какой не спутаешь. Он-то чего тут? Может, по своим делам? Но сейчас каждая минута на счету, нет времени его искать, чтобы рассказать всё! Надо спешить!

Ахмед вбежал на крыльцо, вошёл в холл и столкнулся там с другом.

– Георгий, дорогой, я не могу говорить, я страшно спешу, потом всё расскажу!

– Не надо рассказывать, мне вот Иван Николаевич уже всё рассказал. Вот я и жду, может, помощь нужна? Ты куда сейчас?

– За телефонными номерами и звонить, потом в посольство… Я побегу, а то там такси ждет.

– Ну, беги за номерами, а я такси отпущу и жду тебя. Сам повожу…

Ахмед кивнул. С ним будет легче.

– Георгий… – благодарно начал он, но друг прервал его.

– Беги, давай. Я жду в машине.

Захватив документы и телефонную книгу, Ахмед и Георгий, нарушая все правила, понеслись к главпочтамту.

– А как ты узнал, Георгий? Раньше меня узнал и приехал?

– Да я сандалики Имада нашёл в машине, когда их на поезд отвозил, выпали. Ну и решил, отвезу тебе по дороге, а то у меня затеряются. А тут мне вахтер поведал, что война, и ты уехал в посольство. Ну, я и сел ждать.

– Сандалики… Имад, бедный, только привык к полной семье. – тихо сказал Ахмед. Его мысли о доме и войне были немыслимо тяжелы. Но последней каплей стали эти сандалики его сына. Что сейчас будет с ними?

– Ты давай, не охай и не умирай раньше смерти. Соберись! – Как-то очень жёстко сказал Георгий. Исчез весельчак и шутник, как подменили человека. – Будем вызванивать, подбери нужные номера пока едем, чтобы там время не терять. Сначала домой?

– Да. Потом, если не ответят, буду звонить брату или в центр, это всё рядом.

– А потом? Ну, если … если и там не ответят.

– Потом сестре, которая на севере в Триполи. И можно ещё попробовать моему другу в долине Бекаа. Я там дома купил, квартиры сдаю, а он за ними смотрит. Он мне как брат.

– Дома, квартиры, с ума сойти! – не сдержался Георгий. – Ну, давай, побежали.

Он кое-как припарковался на внезапно освободившееся место. Много машин, наверное, внутри тоже очереди.

Прошли к отделению международных переговоров, заполненному до отказа. Все кабинки заняты, очереди у окошек.

– Жди тут, я отлучусь на минутку. – сказал Георгий и вышел из здания почтамта.

Через пару минут вернулся с пакетом в руках и исчез за дверью с надписью «Служебное помещение. Вход воспрещён». Ещё через пару минут в громкоговоритель прозвучало «Ахмед Эсканде, подойдите, пожалуйста, к третьему окошку!» Ахмед сначала даже не сообразил, что обращаются к нему, потом начал, проталкиваясь через очередь, высматривать третье окошко. Нашёл, заглянул, увидел милую раскрасневшуюся девушку и Георгия, что-то ей нашёптывающего.

– Вы Ахмед Эсканде? – спросила она в микрофон, глядя через стекло.

– Да.

– Пройдите, пожалуйста, в седьмую кабинку и передайте мне список телефонов. Звонить в порядке очередности, как написано на листке?

– Да, если какой-нибудь ответит, то следующие не надо. – он протянул ей список.

– Хорошо, проходите.

Следом за ним в кабинку зашёл Георгий и уселся на корточки рядом. Начался прозвон. Ни один из номеров в городе, где жил Ахмед, не отвечал, даже не было гудков. Либо линия повреждена, либо … Про второе либо даже думать не хотелось. Сестре тоже не дозвонились. А вот друг из Бекаа, на счастье, ответил. Связь была плохая и несколько раз прерывалась.

– Ты знаешь что-нибудь про мою семью?

– Ахмед, они все тут, у меня.

– Слава Богу! – отлегло у него от сердца. – Спасибо тебе, Али! Позови папу!

– Его нет.

– Ну, брата тогда.

– Есть только мама, но она … не знаю, сможет ли говорить.

– Послушай Али, что случилось? – от непонятных ответов друга стало тревожно. – Я не понимаю. Они все у тебя живут? Кто-нибудь может со мной поговорить?!

Нет тяжелее миссии, чем сообщать плохие новости, тем более, когда их много и когда человек далеко. Но у Али не было другого выхода, он сам не справлялся. Слишком много бед обрушилось в одночасье на эту семью. Конечно, война всех коснулась, но тут она приложилась особенно.

– Ахмед, ты сядь…

– Да сижу я! Не девушка, говори, наконец, что случилось!

– Ахмед, у меня только твоя мама и младший брат.

– Ну?! Али, я тебя умоляю! А где остальные братья? А Надин? А Лейла?

– Лейла с мужем живы и их дети, они у себя в Триполи. Хади забрал маму и приехал к нам…

– Али, а папа и Надин? А Гасан? Они что? Там остались? Надо их забрать!

– Нет, тут такое дело … Гасан пропал. Нигде не могут найти. А твой папа, когда узнал, ему с сердцем плохо стало.

– И где он сейчас? В больнице? – упавшим голосом спросил Ахмед, уже понимая по медлительности Али, что случилось непоправимое…

– Нет, не в больнице. Твоего отца больше нет, Ахмед. Да упокоит Аллах его душу! – Али ненадолго замолчал, давая другу время осознать услышанное, ведь это не последняя плохая новость. Пусть отойдёт чуть от первой, но надо, чтобы он знал всё. Сейчас необходима его помощь.

Ахмед молчал. Сидящий в кабинке на корточках Георгий думал, что он слушает говорившего на том конце провода, и, не понимая арабской речи, ждал, закрыв глаза и запрокинув голову. Но друг медленно опустился по стенке рядом с ним, выпуская из рук повисшую трубку и глядя невидящим взглядом перед собой, не обращал внимания на беспокойный голос, доносившийся из неё.

– Что? – спросил Георгий, тряся его за плечо. – Что случилось? Ахмед! Ответь ему! Вдруг связь прервётся!