– Ты потерпи еще чуть-чуть, Хади! Я скоро, очень. Послушай, тут со мной Абуди, сын Абу Абду. Он не знает, где его родители.

– Нет их. Их дом вместе со всей семьей в первый же день разбомбили.

– Понятно… – сказал Ахмед, потом прикрыл трубку ладонью и попросил: – Абуди, иди, скажи телефонистке, что помехи, плохо слышно в этой кабинке. Или Георгию скажи, он ей скажет. И сразу возвращайся! – тот пулей выскочил исполнять поручение.

– Хади, у вас есть деньги?

– Да, Али как раз собрал арендную плату с квартир, чтобы на твой счёт положить. Он нам их отдал.

– Хорошо. Себя береги, ты сейчас там не просто старший, а единственный мужчина из нашей семьи. Я завтра позвоню.

– Пока.

Он вышел из кабинки. Абуди ждал с Георгием. И что теперь делать? Он должен знать, но как он переживёт? Проклятый день!

– Ну что? Доктор, он слышал о них?

Ахмед, сдвинув брови, скорее грозно, чем сочувственно буркнул:

– Слышал.

Надо было сбить его с толка и довести до машины, а там уже говорить.

– Пошли быстрее в машину, там поговорим!

Не смея ослушаться, паренёк поплёлся за ним. Георгий ничего не понял, но тоже пошёл.

– Садись в машину, мы с Георгием покурим и едем.

Они закурили.

– Ну что там? – спросил Георгий.

– Да не осталось там никого у него. Дом разбомбили в первый же день со всеми, кто в нём был.

– Ужас! Скажешь ему?

– Надо. Правда, не знаю как. Сейчас докурю и попробую. Заберу его к себе ночевать.

– Нет, мы все едем ко мне! Ниночка в курсе! Нечего вам двоим сидеть, свихнётесь…

Доброта…

Ахмед сел в машину на заднее сиденье, рядом с Абуди, который сразу всё понял. Георгий вёл машину, еле сдерживая слёзы. Этот мальчишка не кричал, не рыдал, он молча глотал катившиеся слёзы. Словно онемел от горя. Сидел, отвернувшись к окну и пока Ахмед сообщал ему о случившемся несчастье, и после. Ахмед не трогал его какое-то время. Потом повернул за плечи, встряхнул и, пристально глядя ему в лицо, твёрдо сказал:

– У меня тоже погиб отец и полсемьи пострадало. Мы справимся! Слышишь? Мы справимся! Не бойся, я не оставлю тебя! И всегда буду помогать, как брату. Понял? Ты мужчина!

Он обнял его, крепко, по-мужски.

– Держись!

Как будто проснувшись, Абуди оглянулся:

– Куда мы приехали, доктор?

– Зови меня Ахмед, как брата.

– Спасибо.

– А приехали мы ко мне в гости! – ответил Георгий. – Давайте, народ, поднимайтесь!

Умница Нина ждала их с приготовленным ужином, правда, давно остывшим. Запасная постель была готова.

По состоянию пришедших она поняла, что всё не очень хорошо. Квартира была малюсенькая, полукомнатная, как называл её Георгий.

– Гоша, а этот мальчик тоже с вами останется? – шёпотом спросила она в прихожей.

– Ниночка, у него вся семья погибла, он только узнал об этом! Там война у них! У Ахмеда тоже отец погиб! Вобщем, беда, беда …

– Гошенька, возьми у Ахмеда ключ от его комнаты в общежитии, и пусть он предупредит вахтёра. А я оставлю вас и поеду туда, пока не закрылось общежитие.

Так и сделали. Нина уехала. Они сидели до утра, выпили весь коньяк. Абуди с непривычки сразу уснул, и его бережно уложили.

Закончилась суета этого сумасшедшего дня и они сидели на кухне квартиры в центре Москвы. За окнами проспект, иллюминация вечернего города, затихающее к ночи движение машин. А у Ахмеда в сердце пепелище, перед глазами явная картина улиц его городка в руинах, улиц Бейрута в танках и с блокпостами на дорогах. Где похоронили его папу? Георгий понимал масштаб трагедии, которая случилась у его друга. Понимал, но не представлял. Это было похоже на фильмы про Великую Отечественную войну. Ему представлялись окопы и санитарные части. Это не вязалось с рассказами Ахмеда о медицинском центре и вилле. Картина получалась рваной и нереальной. Зато его понимание насущных проблем, которые сейчас могут возникнуть тут, были гораздо реальнее, чем у друга.

– Ахмед, послушай! Ты не боишься, что внезапно уехав, останешься там надолго или, возможно, потом вообще не сможешь вернуться? Третий раз на обучение не пошлют. Надо бы с сыном и Анжелой попрощаться.

– Надо им позвонить! Я забыл про Имада! Это ужасно… – он как будто уже уехал. В голове крутились пути перелёта и переезда. Он уже думал, кого подключить к поискам брата, и что Надин, возможно, нужно будет отвезти к дяде в Америку. И он совсем не подумал, что его внезапный отъезд будет величайшим потрясением для его сына и Анжелы. Особенно если не получится потом вернуться.

– Три часа ночи…

– Я же не привет передать звоню! Надо чтобы они приехали!

До Минска дозвонились, переполошили всех. Анжела быстро справилась с билетами на ближайший поезд, собрала нехитрый багаж и выехала с сыном к Ахмеду.


На вокзале их встречал Георгий. Ахмеда он оставил дожидаться по полученному в посольстве адресу кого-нибудь из руководителей спецрейса в Сирию. Консул дал им заверенное обращение с просьбой помочь гражданину республики Ливан, члену ливанской коммунистической партии попасть на родину, в связи с чрезвычайными семейными обстоятельствами. Больше он помочь ничем не мог.

Теряя терпение, Ахмед ждал уже три часа.

Анжела, уставшая от переездов и переживаний, внимательно выслушала рассказ Георгия о произошедшем.

– Мама, а папа сейчас опять уедет? – спросил Имад, который всё это время сидел тише мыши, но прислушивался к каждому слову.

– Да, родной.

– Жалко, что дедушка Хуссейн умер, так меня и не увидев. Папа говорил, что он бы мной гордился.

– Да, милый. – Анжела отвечала автоматически. Это всё потрясло её до глубины души, особенно слово «концлагерь». Ещё было живо поколение людей, переживших это проявление зверства человеческого. На каждый День Победы они всей семьёй после парада посещали кладбище, где покоились однополчане папы и погибшие родственники. А перед праздничным застольем они поминали восемь человек из их семьи, зверски измученных и погибших в лагерях смерти. Михаилу Яковлевичу чудом удалось тогда остаться в живых. Но он прочувствовал дыхание смерти и прожил бок о бок с ней пятьдесят три дня перед победой. И говорить об этом не любил, упоминал только, что подобное не могло быть делом рук человеческих. Это нелюди творили своё зло! Казалось, история должна была научить чему-нибудь человечество, особенно ту его часть, которая была более всех угнетаема в прошлой войне. И теперь новый концлагерь, спустя тридцать семь лет после войны, дело рук израильтян!

– Георгий, поехали к Ахмеду сразу! Не завози нас домой, мы там подождём.

– Мам, а папа приедет потом?

– Мы будем его ждать.

Они подъезжали к зданию, где должен был дежурить Ахмед. Точнее, это был комплекс, обнесённый могучим, высоким забором. Забор был цельный, и сквозь него не просматривалось внутреннее обустройство, но сверху выглядывали верхушки таких же могучих зданий. Над забором натянута колючая проволока и, судя по значкам, под напряжением. Всё было окрашено в серый цвет и только на воротах были красные звёзды. Вид мощный и устрашающий.

Ахмеда не было видно.

– Ну что, подождёте в машине, а я пойду, поищу его? – спросил Георгий паркуясь.

– Нет, давай уж вместе. Имад, ты обещаешь вести себя тихо? Или будем сидеть в машине?

– Да, обещаю, пошли быстрее. Там настоящие военные? Настоящие герои?

Ахмеда нашли на пропускном пункте. Он пытался объяснить солдатам караула, что уже давно ожидает прихода нескольких человек, фамилии которых отмечены на его листке. Но не видел никого входящим или выходящим через этот пункт, только проезжающие машины со шторками на стёклах. И как ему узнать, нужные ему люди внутри или уже уехали? Так он может простоять до утра.

Солдаты стояли неподвижно, как сфинксы, и на все его вопросы отвечали стандартными фразами, повторяемыми на каждую реплику:

– Проход на территорию военного обьекта запрещён! Передача информации с военного обьекта запрещена! Нахождение иностранных граждан в непосредственной близости от военного объекта запрещено!

Опоздай Георгий немного, дело бы закончилось арестом. Уставший и отчаявшийся Ахмед переходил на крик и был не в состоянии контролировать себя. Георгий оттянул друга от караула и отвел в машину.

– Георгий, он иностранец, конечно, у него ничего не могло получиться. Было глупо оставлять его тут одного. – сетовала Анжела. – Надо пойти нам с тобой попробовать.

Она забрала список имен у Ахмеда и с Георгием двинулась к проходной. Объяснив вкратце ситуацию, они предъявили советские паспорта и попросили встречи с дежурным, чтобы задать несколько вопросов. Но получили тот же ответ, что и Ахмед, кроме части про иностранцев. Георгий пустился в объяснения, старался быть убедительным, нервно махал руками, но безрезультатно – ответ всё тот же. Разозлившись окончательно, он потребовал кого-нибудь, кто умеет говорить ещё что-либо кроме этих двух фраз.

Один из охранников, потеряв терпение, покинул пост, подошёл к нему вплотную, нарушив устав, и с нескрываемой злостью сказал:

– Позвать? Поговорить? Я тебя сейчас пристрелю за попытку проникновения на военный объект, понял? Так что вали на свой базар помидоры продавать, пока живой! И чурку своего прихвати! Быстро! – и пихнул Георгия со всей силы так, что тот, потеряв равновесие, упал на асфальт. – И повторять не буду!

– Пошли, Георгий! – сказала Анжела, помогая ему подняться. – Пошли. Бесполезно.

Георгий, не проронив ни слова, повернулся и побрёл за ней. Он бы ему в челюсть заехал за «вали на базар» и объяснил, что надо с уважением относиться к людям изначально, пока они не заставят изменить своё мнение. Презумпция невиновности называется! Он пятнадцать лет в Москве добросовестно и высококачественно лечит москвичей, получил учёную степень по оперативной стоматологии, перечитал всех русских классиков и всё равно – «вали на базар»!

– Не расстраивайся, он прав, это игры с огнём! Действительно, могли застрелить. Не под трибунал же им идти из-за нас.

Ахмед наблюдал эту сцену со стороны. Он уже отчётливо понимал, что никто ему тут не поможет по доброте душевной или из сочувствия.

– Это была единственная возможность, и она провалилась.

– Я не знаю, Ахмед, к кому пойти с просьбой о помощи, правда. – ответил Георгий. Он был очень подавлен произошедшим и весь его оптимизм и жизнелюбие разбились об это жестокое оскорбление.

– Давайте быстро на телеграф или главпочтамт! – внезапно скомандовала Анжела, – Я позвоню папе, у него было много пациентов, приезжавших из Москвы. Из самой верхушки власти. Для себя бы он просить не стал, но если объяснить ему всё, думаю, он тебе не откажет. А там посмотрим. Я помню, он какому-то полковнику КГБ по своей уникальной методике зрение сохранил. Даже в Москве в ведомственной больнице не справились, а папа сделал. Он нас до сих пор со всеми праздниками поздравляет.

Альтернативных предложений не последовало, поэтому поспешили на ближайший телеграф. Благо разговор не международный, не обязательно на центральный ехать.

Имад, видя, что дело плохо, нервничал. Пытался вникнуть в разговор. Но когда заговорили о дедушке, успокоился. Он умный, он всё решит.

– Папа, а ты надолго уедешь? – переживал ребёнок о своём.

– Я ещё не знаю, уеду ли.

– Ну, а если уедешь? Надолго?

– Возможно, сынок. Там у твоей бабушки много проблем и тёте с дядей нужна помощь. Вот всем помогу и вернусь.

– А ты их сюда привози, им дедушка поможет.

– Ты не волнуйся, сынок. Обязательно помогу всем и приеду.

– Вам бы расписаться лучше. – подумав, сказал Георгий, и в ответ на их удивлённые взгляды пояснил. – Не в свадьбе дело, но если ты задержишься и студенческая виза просрочится, то кто тебя впустит? И они к тебе выехать не смогут.

– Да, Анжела, и правда, надо. Да? – Ахмед вопросительно посмотрел на неё. Она молча кивнула. – Но как я сейчас смогу получить из Ливана документы, что не женат там? Это просто невозможно. Они должны быть заверены там.

Анжела молчала. Совсем не так она представляла себе предложение руки и сердца от своего любимого. Да и не надо было бы ей для себя этого штампа в паспорте. Максимальную волну сплетен она пережила. А кто и что говорит сейчас, ей уже неважно. Только котята нравятся всем! Но вот для Имада это крайне важно, тем более если это поможет ему в будущем беспрепятственно видеться с отцом. Да, это разумно.