Когда он спустился и добрёл до ближайшего населённого пункта, было уже светло. На улицах потихоньку набирала обороты утренняя жизнь, машин на дорогах становилось всё больше, открывались магазины и пекарни. Ахмед хорошо знал этот городок. Справа от него виднелась опустевшая трасса Дамаск – Бейрут, охраняемая танками, а здесь – обычное начало дня, с обычной суетой.

Заглянув в первую открытую кофейню, на крыльце которой чистоплотная женщина лет пятидесяти виртуозно раскручивала в руках тонкое тесто, набрасывала его на выгнутую железную печь, а сверху раскладывала ароматную сырную, мясную, овощную начинку, он заказал сразу несколько сэндвичей и прошёл в уборную, где застыл у висевшего на входе зеркала. Грязное поцарапанное лицо, порванная одежда, перепачканная землёй и рвотными массами. Нельзя так являться домой! Он умылся, попросил задержать его заказ и пошёл в ближайший магазин мужской одежды, откуда аккуратно одетый вскоре вернулся.

Присутствие неместного на раннем завтраке вызвало живой интерес всех находящихся в этой маленькой кофейне, где, зная кто и по каким дням должен зайти и что будет заказывать, могли заранее готовить и накрывать любимые места для неизменных посетителей. Хозяин, лично подавая горячий кофе, подсел за его столик и поинтересовался тем, откуда прибыл гость. И почему-то Ахмеду, который после этой сумасшедшей ночи почувствовал вкус родной еды, прелесть обычного нормального утра и остро осознал, что несколько часов назад был на волоске от смерти, захотелось поделиться всем пережитым с этим пожилым и внимательным человеком, чем-то напомнившим ему покойного отца. Он рассказал, что добирался через Сирию по непонятным тропам, с непонятными людьми, которые погибли. Хозяин слушал внимательно. Потихоньку к ним подсело ещё несколько пожилых завсегдатаев.

– Я только не понимаю, почему шофёр побоялся меня везти, и мне пришлось, как дураку, рисковать жизнью, если у вас так спокойно?

– Да, это невероятно глупый поступок для взрослого человека! Но это от волнения разум отказал тебе. Дорога была открыта, но несколько последних дней шли бои. Надо было просто подождать! – сказал хозяин.

– Но он-то откуда знал? – вступил в разговор самый пожилой посетитель.

– Он должен был спросить ещё кого-то, кроме этого шофёра! – держась за сердце, переживал ещё один, очень тучный господин. – А если бы его завезли в горы и убили? Учишь этих детей, учишь, а они вырастают такими неразумными!

– Ты всегда думаешь о людях плохо! – возмутился хозяин.

– Я знаю жизнь!

– Никто не знает всего, только Аллах! Он помог ему! – мудро изрёк пожилой.

– Если бы он подождал, Аллах бы тоже помог ему! Нельзя искушать судьбу! – не унимался тучный, всё крепче держась за сердце. – Это чудо, что он остался жив!

– Так ему предписано! Судьба!

– Да судьба, но нельзя играть с судьбой!

Разговор завязался! Великий арабский разговор!

Они жарко обсуждали услышанное, говоря об Ахмеде в третьем лице и уже совершенно не замечая его. А он с удовольствием ел горячую вкусную лепешку с расплавленным сыром, запивая крепким чаем. Тело ослабевало, глаза закрывались, но было хорошо. До дома оставалось около часа пути.

Разговор тем времен вовлек всех присутствующих. Мужчины выдвигали различные версии, не в силах понять, почему контрабандисты не убили его. В итоге решили, что были это не простые бандиты, а приверженцы какой-то партии, которые пытаются помочь ей оружием.

– Прошу прощения, спасибо за вкусную еду. Я расплачусь и поеду, надо домой поспешить. Сколько с меня?

– Нет, сначала я угощу тебя кофе! – запротестовал хозяин, ставя на стол турку с ароматным арабским кофе и маленькие напёрсточные чашечки. – Посиди ещё десять минут, выпей кофе! Ты старший в семье, должен приехать бодрым и полным сил!

– Вот деньги за его завтрак, это угощение от меня! Удачи сынок! – сказал пожилой посетитель, кладя деньги перед хозяином кофейни.

– Нет-нет, я уже заплатил! Убери деньги, я уже заплатил! – забеспокоился тучный, забрав со стола деньги и пытаясь вложить их в руку пожилому. – И не рискуй так больше! Да поможет тебе Аллах!

– Нет! – пожилой выдергивал руки, прятал их за спину, почти кричал. – Нет, верни ему деньги! Возьми мои!

Великое восточное гостеприимство!

– Угощение за счёт заведения! – прервал потасовку пенсионеров хозяин. – Я попросил своего поставщика зелени подбросить тебя домой. Он как раз едет в том направлении. Так спокойнее, в этой области, конечно, относительно безопасно, но бережёного Бог бережёт.

– Да хранит вас Аллах за вашу доброту!

– И больше глупостей не делай, не злоупотребляй милостью Аллаха!

– Не знаю, как и благодарить вас! – сказал Ахмед, выслушав последние напутствия и прощаясь.

– Никак, сынок. У меня тоже сын далеко от меня, ему тоже кто-то помогает. Да хранит и его Аллах!

Они проводили его до крыльца. Ахмед влез на переднее сиденье небольшого грузовичка, рядом с шофёром. Немолодой, с огромными мозолистыми руками и любопытными глазами, тот тоже расспрашивал своего спутника обо всём.

– Сейчас сложно перемещаться по Ливану – блокпосты, проверки, беспредел сплошной. Но если нужна будет помощь, то я смогу провезти на этом грузовичке для овощей. К нему редко цепляются, кузов открытый, всё видно.

– Спасибо, я учту. А как вас найти, если понадобиться?

– Позвони в ту кофейню, где ты был сегодня. Вот номер. – Он протянул бумажку с телефоном. – Хозяина зовут Абу Исмаил, а меня Исмаил.

– Он твой отец?

– Нет, просто так совпали имена. Он мне передаст.

Они приближались к городу, где сейчас находилась его семья. Там не было ни следов войны, ни танков, жизнь текла обыденно, только менее интенсивно. Шофёр высадил его напротив дома и продолжил свой путь.

Ахмед поднимался по лестнице и чуть устоял перед несущимся на него и перепрыгивающим через три ступеньки, Хади.

– Ахмед! Брат! Ты?! А мы с Али курили на балконе. Я собирался в Бейрут, хорошо, что не уехал и, вдруг вижу: из машины ты, не ты выходишь. Потом смотрю – точно ты! Как ты добрался, что не предупредил?

Под его счастливый монолог они поднялись домой, где в дверях их уже ожидали. Взволнованная бедная мама, услышав шум в доме, вышла из своей комнаты и, увидев сына, заплакала и запричитала. Она благодарила Бога, что он вернулся, жалела, что муж уже никогда не увидит какой он стал, просила его свозить её к Надин в больницу, жаловалась, что Хади не хочет её брать с собой искать Гасана, а её материнское сердце обязательно бы нашло его.

Выговорившись и выплакавшись, она попыталась накормить его, потом, потеряв силы, пошла прилечь. Он даже не упомянул при ней о своих ужасных ночных приключениях, да она и не спрашивала, бедная, уже не в силах никому помочь, мать пыталась удержаться от безумия за силу своих повзрослевших сыновей.

Выпив пятую за утро чашку кофе, Ахмед, отказавшись от отдыха, попросил мужчин рассказать ему всё до мельчайших подробностей о событиях последнего месяца. Кое-что записывая и переспрашивая по нескольку раз, он, наконец, составил более менее приемлемый план действий.

– Я должен сегодня съездить к Надин, а потом поехать в наш город, встретиться с некоторыми людьми.

– Я не думаю, что там есть ещё кто-то, кто тебе нужен. Все разъехались.

– И тем не менее, проверим. Потом надо посмотреть на дом и на центр. Короче мне надо туда съездить. Хади, ты когда там был последний раз?

– Я там не был с того дня, как мы уехали. Только с Надин один раз. Тогда, когда её ранило. Я боялся…

– Я понимаю. Туда хоть можно попасть?

– Да. – Али, могучий и молчаливый, уже, похоже, давно обдумывал эту возможность. – Можно, в принципе. Я уже думал, что когда ты приедешь, надо будет поехать нам с тобой. Даже продумал как. По Бейруту проедем аккуратно, только по нашим кварталам, в объезд христианских. Не будем выезжать на основную трассу, поедем по мелким улочкам. Времени уйдёт больше, там петлять долго, но ничего, зато блокпостов меньше. Хади определил Надин в больницу в нашей части Бейрута, так что доедем беспрепятственно, если только опять чего нового не придумали. Тогда будем смотреть по ситуации. А потом, не выезжая на трассу, поедем на юг. Для этого надо будет вернуться чуть назад, там тоже есть маленькая дорога. Вот по ней и поедем.

– Слушай, тут вообще не чувствуется война. Неужели там так опасно?

– Да. Там не бомбёжка, но пристрелят и не спросят, как звали, или заберут, как Гасана, так что не найдёшь. Причём если не евреи, то свои. Вообще озверели все.

– Нет, Али. Тебе зачем рисковать? У тебя четверо детей! Нет. Я поеду один.

– Одному немыслимо! Если мне написано судьбой умереть там, то так и будет. От судьбы не убежишь.

– Я поеду с тобой! – отозвался Хади.

– Мы съездим все в Бейрут к Надин, а оттуда я с Али на юг. Если всё будет более менее спокойно. А ты, Хади, вернёшься к маме. Давайте собирайтесь, боюсь, что я после обеда просто упаду и усну. Толку с меня не будет. Машина где?

– Я на твоем мерседесе ездил, а сейчас у Али беру его запасную развалюху, чтобы не остановили и не напали на дороге ради машины. Сейчас лучше быть незаметными.

– Возьми мой пистолет, Ахмед. Только не клади за пояс или под сиденье. Сейчас купим пакет с лавашем и спрячем его между хлебами.

Побросав в машину пару бутылок с замерзшей водой и термос с кофе для Ахмеда, проверив документы и деньги, они под палящим солнцем на старой, коптящей, но достаточно быстрой машине двинулись в путь. Чем ближе к трассе на Бейрут, тем чаще становились блокпосты.

– Я этих блокпостов боюсь меньше, чем улиц, разделяющих мусульманские и христианские кварталы. – признался Али.

– Да, жутко. – Ахмед, почерневший от усталости, в насквозь пропитанной потом одежде, в напряжении пережидал очередь на проверку.

Каждый раз одно и то же: покажите документы, выйдите из машины, откройте багажник, куда едете, с какой целью? Вопросы задавались медленно, документы рассматривались долго, будто в них была зашифрована карта лагерей палестинских террористов. От солнца плавилась земля и головы. Ахмед старался не смотреть на заднее сиденье, где лежал целлофановый полупрозрачный мешок с лавашем и пистолетом, именно этой своей полупрозрачностью отгоняя от себя всякие подозрения. Наконец, документы вернули, отпустили.

Только ветерок из открытых окон тронувшейся машины слегка остудил их, как появился новый блокпост. И опять всё сначала.

Наконец свернули с трассы. Дорога пошла через горы и чем выше они поднимались, тем прохладнее и приятнее был воздух, правда, спуск в Бейрут напоминал окунание в варочный котёл. Из-за высокой влажности воздуха тела покрылись обильным потом, одежда промокла насквозь и плотно прилипла к телу. Солнце еле пробивалось через густой серый смог.

Все встреченные на их пути люди, на восемьдесят процентов мужчины, были вооружены. Женщины перемещались быстро, с невероятным количеством переполненных мешков, стараясь запастись за один поход в магазин как можно большим количеством продуктов. Машин было мало, проезжали быстро. Вообще, атмосфера была напряжённой и ощущение опасности усиливалось.

Возле блокпостов внутри города было пусто, только вынужденные проезжать этими дорогами редкие машины останавливались на досмотр.

Ближе к больнице улицы наполнились пешеходами и припаркованными автомобилями. На входе стояла вооружённая охрана, на парковке люди с автоматами. После тщательной проверки их пропустили, запретив брать с собой что-либо.

Надин лежала в хирургии на третьем этаже вместе с четырьмя женщинами, состояние которых было гораздо плачевнее. Одна то приходила в сознание и начинала бредить, то опять проваливалась в никуда. Её голова была перебинтована, на марле видны засохшие пятна просочившейся крови. Две другие – с ампутированными конечностями и множественными ранениями. А рядом с Надин молодая девушка с обширными ожогами. Палата была рассчитана на трёх человек, и присутствие пяти больных и ухаживающих за ними создавало невыносимую давку.

Надин лежала, повернувшись к стене. Едва услышав голос Хади, она подняла голову и, приподнимаясь на руках, стала подтягивать ноги, принимая сидячее положение. Волосы сбиты, пижама от неловких движений перекручена вокруг тела. Она тоненькими ручками быстро пыталась исправить и то и другое, пригладила волосы, начала поправлять пижаму и тут увидела Ахмеда. Наверное, желая вскочить от радости и броситься к нему навстречу, она рванулась вперед, потеряла равновесие и чуть не упала с кровати.