– Боже, почему она мне не говорила? – ошарашенная Инна, забыв об Имаде, переживала глубочайшее потрясение и от трагедии, произошедшей у подруги и от того, что видясь каждый день, она ни словом не обмолвилась об этом.

– Инночка, ты не обижайся, но ты создала свой идеальный мир и отгородилась от реального настолько, что даже жаловаться тебе не хочется на наши обычные бабские проблемы. Казалось, что ты их не поймешь. А жизнь, она разная и сложная. И не всё в наших руках. Ты безумно гостеприимная, щедрая подруга, фанатичная мамочка и вся такая беленькая и пушистая. А мы разные, то чёрные, то серенькие, то плохие, то хорошие. И Имад такой же. Он не плохой мужчина, просто сейчас не беленький. Бывает…

– Лен, я даже не знаю, что ответить. Вся моя жизнь сегодня перевернулась. Я резко стала неудачницей. И я в шоке от Наташкиной беды.

Лена подсела к ней и крепко обняла.

– Ничего не надо говорить. Иногда полезно побыть неудачницей, на землю опускает. Мы все тебя любим, это первое. А второе, ты знаешь, я даже рада, что в твоей жизни произошла такая встряска. Ты с ней справишься, ещё не поздно. Всё произошло вовремя! И я с тобой!

– И я. – тихо сказала Анжела, подходя и подсаживаясь к ним. – И я с тобой! С вами. Девочка моя, и я пережила многое. Проблемы неизбежны и поверь, если вы живы и здоровы, то всё можно решить.

Ленка первая расцепила объятия этого дружного женского горя.

– Так, давай, бери себя в руки, умойся и приходи, а мы с Анжелой Михайловной пойдем накрывать на стол, а то уже мясо, наверное, готово. Догоняй!

Они ушли, а Инна тяжело поднялась и пошла в ванную. Умываясь, она подняла глаза к зеркалу и увидела бесформенное от слез лицо с уставшимими и пустыми глазами.

«Ну и пусть! Зачем обманывать себя, мне плохо ровно настолько, насколько ужасно я выгляжу».

Она затянула волосы в высокий хвост, сняла белую рубашку и натянула черную водолазку, больше всего желая стать вообще невидимой. Тоска и боль тонкострунной пилой медленно резали её душу. Новости о Наташе немного оттеснили её личные переживания, но поселили в эту раненую душу безнадежность и отчаяние. Привычными движениями она расправила складки на покрывале, убрала вещи в шкаф, немного постояла, прижавшись головой к гладкой дверце, и тихо пошла на кухню. Там была только Рена, остальные уже вышли на балкон.

– Инночка, проходи к нам в наш женский угол! – встала из-за стола Анжела, пропуская невестку вглубь, подальше от сына. Инна послушно прошла, по дороге забрав Настюшу у Имада, которая завидев маму, забеспокоилась, протягивая к ней ручки. Настя оказалась невероятно тяжёлой сегодня для её потерявшего силы тела.

– Анжела Михайловна, что-то мне сегодня нехорошо, возьмите Настю.

– Так верни её Имаду, они, похоже, ладили! А сама отдохни.

– Хорошо. – равнодушно сказала она и так же равнодушно обратилась к мужу. – Имад, забери Настеньку.

Имад подорвался к ней моментально. С того момента, как она появилась на веранде, он не отрываясь с болью следил за ней. Не за зефирно-розовой мамочкой, не за стервозно стильной женщиной, а за своей прежней Инной, которая как будто только что вышла с балкона в день похорон бабушки Цили. Его девочка, у которой мир ушёл из-под ног от его предательства. Нет, он был не прав, он важен ей! Всё, что она строила и делала, любила и создавала, всё это было на основе их любви. И сейчас для неё всё потеряло смысл, всё рухнуло.

– Давай шашлычка? – предложила Лена, поднося шипящее с огня мясо.

– Нет, Леночка, не могу. А что вы пьёте? Вино?

– Инна, ты бы съела чего!

– Ну, клади что хочешь. На твое усмотрение.

Лена наполнила её тарелку всякими вкусностями, к которым подруга даже не притронулась. Она выпила вина, выкурила сигарету и попросилась отпустить её спать. Свекровь, обещая за всем проследить, сама проводила её в спальню и уложила в постель.


Утром Анжела пробралась на цыпочках в Иннину спальню, боясь потревожить её сон. Но комната была уже убрана, постель заслана, а с кухни доносился потрясающий запах кофе, который умела заваривать только Инна. Свекровь поспешила туда, радуясь, что невестка удержалась на плаву, и не лежит сейчас в депрессии, оплакивая свое счастье.

– Инночка! Угостишь меня кофе?

– С удовольствием, Анжела Михайловна! Попьём кофе, и я убегаю. Настенька сегодня на вас! – бодро заявила она.

– Куда?

– На работу! – всё так же бодро отрапортовала Инна.

И было в этой бодрости столько нервозности, спрятанной под лихой улыбкой, и выдаваемой дрожащими руками и нездоровым блеском в глазах, что Анжела испугалась. Она шла не на работу, а на войну, причём далеко не с холодной головой.

– Инночка, это неразумно. Не спеши.

– Ну что вы! Я в полном порядке! Пойду до обеда только, ознакомлюсь с делами. – она, отпив кофе, вскочила. – Буду звонить! – и ушла.

Анжела нашла Ленин номер в телефонной книжке.

– Леночка, помогай! Ты уж прости, но я без тебя не справлюсь. Я жду тебя, приезжай.

Приехала Лена, они долго совещались на балконе, боясь, что Имад услышит, и ещё больше боясь того, что может сейчас вытворить Инна.

– Это совершенно недопустимо! Они будут там вдвоём, кто-то кого-то спровоцирует. Ещё не хватало, чтобы хозяйка клиники начала своё возвращение на работу с драки с секретаршей. Леночка, у неё был такой нездоровый блеск в глазах!

– Я поеду к ней. Позвоню и поеду. Не надо говорить ей о нашем совещании.

– Ой, я себе простить не могу, что не уехала домой с Ахмедом! Ничего бы не случилось.

– Случилось бы, пусть позже, но, возможно, гораздо серьёзнее. Всё к лучшему, не переживайте.

Лена в дороге представляла себе различные картинки, которые, вероятно, предстанут её взору в клинике. Инна в порванной рубашке с расцарапанным лицом, напротив Диала с половиной вырванных волос и всё в том же духе. Но всё оказалось значительно более мирно и оттого как-то совсем мерзко.

Инна с приятным лицом сидела за столом, пересматривая счета. Возле неё с выражением глубочайшего интереса стояла Диала с блокнотом и ручкой.

– Не стой, присаживайся. У нас ещё много дел, устанешь. Кстати, кофе был сегодня превосходный!

Именно на этом монологе подруги, посвящённом бесстыжей секретарше, и застала их неслышно вошедшая в приоткрытую дверь Лена. Похоже, на сегодня это не первая хвалебная речь со стороны хозяйки, так как секретарша, уже оправившись от удивления, стояла с улыбкой победительницы, решив, что месье Имад отругал дома жену, запретив обижать любимую Диалу. И поделом! Значит, у него серьёзные намерения.

– О, Леночка! – неестественно радостно воскликнула Инна на арабском языке. – Ты как раз к кофе! Оказалось, Диала варит славный кофе. Диала, принеси мадам чашечку и присядь с нами.

– Нет, кофе принесите, а ваша компания – это лишнее. Оставьте нас. – зло сказала Лена секретарше на арабском, после чего та, брезгливо скривив рот, удалилась.

– Инна, ты с ума сошла?! – почти орала она, перейдя на русский. – Что ты делаешь?! Зачем эту змею приваживаешь?

– Леночка, ну что ты! Она прекрасная девушка, мы даже сможем подружиться все вместе! – сладко тупым тоном продолжала невменяемая Инна.

– Нет уж, меня из вашей дружбы увольте! Ты просто психбольная! Не буду вам мешать! – Лена попыталась было встать, но подруга вцепилась в её рукав.

– Подожди! – с Инниного лица стряхнулась слащавость, обнажив явные признаки наступающего безумия. Глаза блестели, руки тряслись. – Подожди! Я должна с ней подружиться! Я должна понять, кого он полюбил, что в ней лучше, чем во мне!

– Подвижность тазобедренных суставов!

– Что? – не сразу сообразила Инна.

– Ноги лучше раздвигаются, вот что! – Лена чувствовала, что драка состоится всё-таки, но начнет её она сама. – Инночка, родная, поехали домой! Поехали! Ко мне, к тебе, куда хочешь! Подальше от этой грязи! Не растворяйся в ней, опомнись!

– Нет, Лена, я стану такой, как она, если ему нравятся такие! Я стала за него бороться, как ты и говорила, а ты решила мне помешать?

– Ты сходишь с ума… – прошептала Лена, понимая, что все истерики обманутой женщины не сравнятся по разрушающей силе с той ненавистью к себе, которая возникла в Инниной душе. А подруга продолжала излагать вновь открывшиеся ей истины:

– Я действительно не сексуальна, такая домашняя курица. Наверное, это беременность так подействовала на мой мозг, что я перестала быть интересной для него. А она! Посмотри, какие у неё формы! Конечно, он соблазнился! Ничего, сейчас всё делают. А он всегда любил большегрудых. Значит, мне надо сделать операцию! И говорит она медленно и плавно, а я очень резкая…

– Инночка, миленькая, поехали домой!

– Ой, Лен, я забыла тебе сказать, мы сейчас едем к Диале на кофе. – не слушая подругу, продолжала Инна, переходя на заговорщицкий шёпот. – Я, честно говоря, сама напросилась. Уж очень хотелось посмотреть на её семью, они, наверное, какие-то особенные.

Лена с тоской обвела взглядом комнату, понимая, что сейчас сама рехнётся. Надо позвонить Анжеле Михайловне.

– Подожди меня, не уходи никуда, хорошо? Я в туалет.

– Хорошо, хорошо. Только не задерживайся, нас там уже ждут.

«Будь неладна эта сучка!» – ругаясь про себя, Лена вышла и, набрав Анжелин номер, поведала весь ужас, увиденный ей.

– Она совсем не в себе! – заключила она свой грустный рассказ.

– Леночка, не отпускай её одну! Напросись с ними, прошу!

Лена так и сделала.


Диала, опять почувствовавшая себя королевой, возглавляла процессию входивших в её дом женщин: не совсем адекватной Инны и метавшей искры из злобных глаз Лены. На пороге их встречала мать семейства – полная неопрятная женщина в компании двух своих старших дочерей. Вид у всех был надменный.

«Почему они встречают её, снисходительно и лениво протягивая руки? Что эта зараза им наплела? Небось, точно сказала, что месье Имад отправил свою первую жену наладить отношения с будущей второй под угрозой развода. Инка, милая, очнись!»

Их проводили в большую комнату с расставленными по периметру диванами и гордо расселись напротив. В комнате так же присутстовала ярко разодетая, вальяжно сидевшая их родственница и несколько соседок.

«Собрала свидетельниц Инкиного позора и своего триумфа, гадина!»

Ленина свекровь была строгой женщиной с обострённой порядочностью. Она и сама на диван-то рядом с мужчиной не садилась никогда, а уж дочерей тем более держала в крайней строгости. Они редко показывались в комнате, где были гости, замечательно вели хозяйство, учились. И если к матери приходили подруги, присматривавшие невест своим сыновьям, и приглашали их посидеть с ними за чашечкой кофе, то те смущались невероятно и становились похожими на спелые помидоры.

Поэтому она была поражена, столкнувшись сегодня с таким, довольно, надо признать, редко тут встречающимся, типом женщин, не обременённых никаким видом любви и стыда. Это была даже не территориально отдельная группа, и не связано это было с образованием, хотя некоторая зависимость всё же просматривалась. Но точнее всего подошёл бы термин нравственное уродство. Какие-то нравственные мутанты! В их программе не заложено сострадание, жертвенность, человечность. Почти утрачена была в таких семьях та магия востока, та сила и красота духа, веками вдохновлявшая людей. Осталась проза жизни, навыки выживания, навыки построения благополучия, его завоевания, если хотите. Возможно, это было принесено арабами-бедуинами из пустынь в страны древнего востока. И, наверное, люди, дорожащие своей культурой и историей своего народа, проиграли в конкурентной борьбе этим детям дорог, для которых единственное, что свято и дорого, – это добыча. Так и начали бродить изуродованные гены по этой земле, проявляясь иногда в её жителях! Против лома, как говорится, нет приёма. Матери этой породы несильно были обременены мыслями о судьбе и воспитании детей. Количество было гораздо важнее качества! Дети – это их бизнес, это количество золота, которое муж «выплачивал» за каждого мальчика, это новые подносы и сервизы, возможно, новая мебель, которые появлялись в доме к приходу гостей, поздравлявших с новорождённым. Это новый гардероб! И это новые оковы на супруге, которому коран позволяет жениться до четырёх, а в особых случаях и более раз. По закону дети при разводе остаются с мужьями, а какая молодая, по их мнению, захочет получить в приданое выводок чужих маловоспитанных, капризных детей. Значит, даже если ему взбредёт жениться, то с ней он разводиться не будет, и она останется обеспеченной и замужней женщиной. Более того, второй жене полагается другой дом, а уж первая постарается, чтобы средств на это не осталось. О, это целая жизненная философия!!!