Марина Багирова - Мой дорогой Влад

Это было очень болезненное осознание. Оно коснулось всего, что я знала о мире. Я представляла, как нейроны в моей голове сжигают установившиеся соединения, и теперь мне придется заново выстраивать свое мировоззрение.

Мне хотелось одного — пойти домой и зализать раны. Подальше от людей, даже подальше от Маши.

Я высвободилась из его рук.

— Маша, вызови мне такси, пожалуйста, — сказала я холодно, стараясь не смотреть на Влада.

Она кивнула, достала телефон и вышла из комнаты. Рефлексы побороть нелегко — подруга не побоялась оставить меня наедине с Владом.

— Марина, ничего особенного не случилось. У всех бывает первый секс.

— С тремя сразу?! — Он скривился. — Что ж ты не отвечаешь? — Он молчал. — Извини, Влад, но нам с тобой не по пути. Удачного поступления в университет!

— Не будь ребенком!

— Не будь скотиной! Хотя… тебе уже поздно.

Я дождалась такси на крыльце у входа. Села в машину и уехала. Это был последний раз, когда я была в его доме.

Все лето я провела у бабушки. У нас тогда был дом на западе страны, куда я поехала, чтобы привести в порядок нервы. Там у меня вошло в привычку просыпаться ни свет ни заря. Я поздно ложилась, рано вставала и с усердием отличницы пыталась восстановить разрушенную психику.

Каждый день я думала о Матильде: как она, что делает? Я жалела, что уехала из города и не могу с ней увидеться. И в то же время ощущала облегчение от того, что нахожусь так далеко: ведь это освобождало меня от ответственности что-то делать и смотреть кому-то — ей — в глаза.

Это было худшее лето в моей жизни. Я не находила себе места, просыпалась среди ночи от кошмаров и потом долго не могла уснуть. Сидела у окна и думала.

У меня в городке были знакомые, с которыми я стала часто видеться. Они научили меня курить. Я даже поцеловалась с мальчиком: это было ужасно. Запах дыма вперемешку со слюной постороннего человека и опасными мыслями — такими были мои шестнадцать лет.

Зато я начала активно бегать по вечерам. Бег — единственное, что спасало меня от сумасшествия.

Первого сентября я пошла в одиннадцатый класс. Второго сентября школу облетела новость — повесилась десятиклассница. Матильда покончила жизнь самоубийством.

Новость эту я услышала на уроке немецкого. До сих пор помню, как выглядел кабинет: длинный, похожий на коридор, зато из окна открывался вид на школьный стадион, смотреть на который было намного увлекательнее, чем изучать немецкую грамматику.

Мне стало плохо. Меня отвели в медпункт и померили давление: оно зашкаливало. Неделю я не ходила в школу.

Мама тогда как раз уехала в очередную командировку в Германию. Она очень за меня переживала, но поездку прервать не могла, и я втайне ото всех испытала по этому поводу облегчение. Ведь мама была единственным человеком в моей жизни, кому я считала своим долго давать объяснения, а объяснять в тот момент я никому ничего не хотела.

Следующую неделю я просыпалась очень рано, часов в пять. До сих пор не знаю, в чем причина, но, даже засыпая в четыре, я просыпалась ближе к пяти часам утра.

Я готовила себе омлет и кофе, садилась у компьютера и читала всякую ерунду: любовные романы, научные статьи, бульварное чтиво о звездах.

Даже что-то писала: рассказы, которые так никто и не прочитал. Но как только я прекращала это делать — ударялась в истерику.

Я была на ее похоронах. Там собралось полшколы. Я смотрела на лица присутствовавших и скрашивала себя: многие ли знают, что случилось с ней на самом деле? Зачем они пришли? Учителя заставили, или что-то другое?

Жизнь — дерьмо! В день похорон на странице Влада в соцсети появились новые фото: он на фоне лондонского моста в окружении незнакомых мне людей, вероятно, будущих одногруппников. Мой друг поступил-таки в тот университет, которым тайно грезил много лет.

После смерти Матильды у меня началась своеобразная мания: я хотела узнать о ней все! Откуда она, чем увлекалась, какую музыку слушала… Иногда я приходила к ее дому и наблюдала за окнами квартиры, видела маму Матильды и младших сестер.

Я следила за посторонними людьми несколько месяцев. Каждый раз, когда в их квартире гас свет, я спрашивала себя: «До сих пор ли ее мама плачет перед сном в темноте? А сестры, понимают ли они до конца, что произошло?»

Моя мама видела, что я часто задерживаюсь после школы, и мне пришлось рассказать ей, куда я хожу. Она не знала всей правды и думала, что Матильда просто была моей подругой, смерть которой я тяжело переживаю.

Мама предложила пойти к психологу. Я отказалась. Бедная моя мама… какое это было сложное для нее время… как больно ей было видеть сходящую с ума дочь…

Влад начал выкладывать вFacebookвсе больше фото: он в компании друзей на студенческой вечеринке; в светлых шортах катается на велосипеде, играет в футбол. Позирует на фоне здания университета. Не выдержав, я удалила Влада из друзей. Больше его новости у меня в ленте не отражались.

Почему Матильда не написала заявление в полицию? Неужели ее мама не видела, в каком состоянии дочь вернулась с той вечеринки? Почему никто ничего не предпринял? Почему все делают вид, что все хорошо?

Мне начало казаться, что я единственная, кто помнит о Матильде. Даже Маша потихоньку отдалялась от случившегося. Она простила Саше его молчаливую покорность воле Влада, и у них снова все было в порядке.

А я не могла! Не могла отпустить, не могла забыть! Меня врачевало только время, но слишком медленно, попутно выворачивая мне желудок, ломая кости и срезая кожу.

Я закончила школу, поступила в университет. В моей жизни появилось много других людей, которые не знали английского, но с которыми было весело и легко. Правила жизни Влада канули в Лету.

В спортзале я познакомилась с девочкой-моделью, и мы начали дружить. Она вдохновила меня на изменения. Я похудела, сделала стрижку «каре» и накупила много коротких соблазнительных платьев.

После этого в голову начала закрадываться мерзкая мысль: вот теперь-то я соответствую вкусу Влада. И становилось противно от подобных размышлений.

Я вступила в первые в своей жизни отношения. Тот человек внешне чем-то неуловимо напоминал Влада, но за два года, что мы были вместе, я так и не решилась рассказать ему о своем утраченном друге. С одной стороны, нечего было рассказывать, с другой… иногда мне кажется, что стоило рассказать все.

На четвертом курсе на Новый год я поехала в Словению. Маршрут проходил через Марибор — город, в котором жила бабушка Влада.

Я знала, что на новый год Влад всегда в Мариборе — гостит у по-настоящему любимой бабушки, матери его покойной мамы.

Впервые за пять лет мне захотелось его увидеть. Чтобы побороть это желание, я включила ту песню, которая звучала в доме Влада в день трагедии. Знакомая мелодия вызвала отвращение и напомнила о том, почему мы ни в коем случае не должны встречаться.

Но я продолжала бродить по городу в одиночестве, убеждая себя, что если мы пересечемся случайно — это будет не моя вина. Я всегда любила перекладывать ответственность на других.

Конечно, я не столкнулась с Владом в Мариборе, ведь в жизни подобные случайности не происходят. Но с той поездки меня не покидала мысль, что мы одновременно были в том небольшом городке, очень близко друг от друга, и эта мысль не давала мне покоя многие недели.

Год назад, первого марта, на мой двадцать третий день рождения, мне пришло от него сообщение: «Ты уже нашла того, кто первым читает твои романы?»

Второго марта 2017 года Влад вернулся в Киев…

«— Ты будешь сравнивать всех со мной.

— Дурак ты, Влад. Ни с кем я не буду тебя сравнивать. Я найду тех, кто лучше.

— Или того, кто лучше. Для девушки предпочтительнее использовать это слово в единственном числе.

— Для мужчин тоже.

— Тебе будет тяжело, Марин. Ты умная, но наивная. Все твои представления о жизни — из книг.

— А ты чем лучше? Живешь в своем доме с бассейном, путешествуешь и не задумываешься, где найти деньги. Ты мира реального так и не увидишь.

— Я и без денег многое могу.

— И кто же из нас двоих наивен?

— Хочешь, я расскажу тебе историю?

— Еще одну?

— Еще одну. В некой древней летописи под названием «Поучения Владимира Мономаха детям» я прочитал интересную мысль…

— Ты прочитал? В летописи? Ты контрольную по истории не можешь нормально сдать.

— Одно другому не мешает.

— Хорошо. И что же ты прочитал?

— Люди, которые знали бедность, не должны править. Это значит, что тот, кто ничего не имел всю жизнь, придя к власти, будет постоянно пытаться накопить капитал, которого у него не было. У бедных людей это в крови: они компенсируют то, чего не имели в детстве и юности. Из бедняков получаются плохие правители, хоть эта мысль и не популярна в массах. Ты понимаешь, к чему я?

— Из тебя, значит, получится хороший правитель?

— Думаю, да. У меня нет потребности копить для себя, я готов отдавать.

— Это неправда. Людям всегда мало.

— Мало тем людям, которым деньги нужны для поддержания и защиты их власти, или же они глупы…

— Давай пока оставим эту тему. Ты сначала достигни всего, что запланировал, а уж потом я проникнусь твоей философией.

Влад усмехнулся.

— Ты уже прониклась. Вот я и говорю — будешь всех мужчин сравнивать со мной. Но это к лучшему: мы оба нагуляемся, поймем, какая у нас особенная дружба, и будем себе жить в мире и согласии.

— Так ты, значит, в меня влюблен?

— Пока нет, но если ты возьмешь себя в руки и приведешь в порядок фигуру — все возможно.

— А тебе что нужно сделать, чтобы я в тебя влюбилась?

— Мне нужно что-то делать?!

— Безусловно. Избавься от этой своей самоуверенности, она меня бесит.

— Уверенность мужчины — ключ к успеху у женщин.

— Но тебя твоя самоуверенность до добра не доведет. Осторожно, иначе влипнешь в неприятности.

— Ну, какие неприятности, Марин? Я твой идеальный друг.

— Ну-ну…

Март — ноябрь 2017

Две тысячи семнадцатый год стал для меня сложным. В сентябре две тысячи шестнадцатого я рассталась с человеком, с которым два года состояла в отношениях, но даже в семнадцатом все еще не знала, как реагировать на разрыв.

Вроде бы я никогда его по-настоящему не любила, но после того, как мы разошлись, боль была такая, что хотелось кричать в голос.

Кое-как, погруженная в свои проблемы, я закончила университет и оказалась в совершенно другом окружении — журналистском. Проводила интервью, задавала вопросы, отчитывалась перед редакторами.

Мой офис находился в центре города. Во время рабочей паузы я выходила на улицу, покупала себе еду и, прячась в уютном сквере, садилась на качели и наслаждалась видом старого офисного здания из красного кирпича.

Потеплело. Посвежело. Дни стали дольше, люди радовались. Я сидела на качелях и думала о разном: о мире, о себе, о будущем.

Я так и не стала той, кем мечтала стать.

Не бесстрашная. Голос редактора на первых порах моей работы пробирал меня до мурашек.

Не самая успешная. Мне удалось устроиться в одно из лучших англоязычных изданий в стране. Я начала неплохо зарабатывать, познакомилась со многими влиятельными людьми, но журналистика всегда была лишь неким прикрытием, чтобы было что отвечать на вопрос, где я работаю. Я полюбила свою работу, и все же…

Я по-прежнему хотела писать, хотела зарабатывать этим на жизнь, но пока писательское дело было лишь подработкой, не более. Человека, к которому я бы обращалась в первую очередь, чтобы дать ему прочитать мою книгу, я тоже не встретила, несмотря на достаточно привлекательную внешность.

Иногда мне казалось, что счастливее всего я была там — в комнате Влада, когда мы вчетвером ели чипсы, запивая их колой.

Меня пугали подобные мысли. Я ненавидела себя за то, что в те моменты, когда мне бывало по-настоящему больно, думала о том, что Влад обязательно нашел бы для меня слова утешения.

Я не ответила на его сообщение. Не знала, что можно сказать человеку, с которым не разговаривала почти семь лет. Но, должна признать, он выбрал правильный подход: написал так, будто просто решил продолжить разговор, начатый, например, вчера на кухне.