– Угу, сейчас разберёмся. – Немного невпопад ответил Виктор. – Лис! Ты где?

– Тише, папа, дядя спит!

– Плевать на дядю, где папа твой?

– Он пошёл бельё покупать.

– А! Чёрт. Здесь же шёлковое.

– Ой, и я не догадалась!

– Нельзя плевать на дядю, и нельзя говорить «чёрт»! При ребёнке папа не разрешает!

– Так, ладно. – Виктор стремительно направился к двери и вышел из номера. А я заглянула туда, где спит «дядя Игорь». «Мальчик постарше» оказался незнакомым мужчиной лет тридцати пяти. Некрасивый блондин с глубокими залысинами и воспалённым от бритья лицом. Переборола неловкость, подошла, тряхнула его за плечо.

– Извините, а вы кто?

Он открыл глаза моментально. Не спал? Приподнялся на локте, а другую руку мне подал:

– Панков, Игорь Дмитриевич. Ка.Эм.Эн., мануальный терапевт. А вы?

– Я Наталья, супруга Венечки.

– Очень приятно.

– А вы, простите, с ним в каких отношениях?

– В хороших.

– Угу, в хороших, значит?

– Ну, разумеется, раз уж я здесь по его просьбе. Наталья, вы меня извините, я, в отличие от Вениамин Аркадича, сова, а из Москвы мы выехали очень рано. Я, если не высплюсь, плохо соображаю и не могу работать.

– Простите, пожалуйста, отдыхайте.

Бросила Маше на ходу какое-то дежурное приказание, вроде того, чтобы не шумела, Софию слушалась, и побежала Виктора догонять.

Застала их в холле, перед главным входом. Стоят на самой дороге, мешаются людям, никого вокруг не замечают. И меня не заметили. В каждой, ничего не значащей фразе, так и слышится «ты нужен мне», «люблю тебя», «не могу без тебя». Ни объятий, ни прикосновений, просто стоят и смотрят глаза в глаза.

– Нормальное хоть?

– Да, ничего.

– Подойдёт тебе?

– Угу, сойдёт.

– Извини, не додумались. Не ждали тебя.

– Не ждали, а встречать поехали.

– Отец твой в последний момент информацию слил.

– Всё ясно с вами.

Наконец Виктор, не протянул даже, а перевернул слегка руку ладонью вверх, и Венечка ухватился за неё. Я поняла, что это сделано чисто автоматически: они продолжают обсуждать какую-то ерунду, обнимают друг друга глазами, и не сознают, что держатся за руки. Им не нужна физическая близость, они и так слишком близки. Нет. Нужна. Нужна, как живительная влага. Каждый из них просто жаждет раствориться в другом. Что за преграда не пускает, не пойму. Глядя на это долгожданное свиданье, я одновременно и счастье, и мученье испытала. Захотелось броситься к ним, столкнуть изо всей силы, прижать друг ко другу, приблизить до упора. Что я и сделала.

– Обнимитесь же, дурни! Что вы стоите столбами! Смотреть больно!

– Наташенька! Девочка моя, здравствуй!

– Здравствуй, Венечка!

Поцеловались с ним, а потом и все втроём. Как это мы одни умеем. Своим фирменным «тройным» поцелуем. Теперь уже и я попала в их силовое поле, и мне безразличны стали окружающие. И время остановилось. Пять минут целовались, две, или десять, не знаю. Первым очнулся Венечка.

– Пойдёмте, посидим где-нибудь, в кафе, что ли, поговорить надо.

Встречное предложение внёс Виктор, но он только мои мысли озвучил:

– Пойдёмте лучше где-нибудь полежим.

– Давайте! – Выпалила я. – А где? У нас там полна коробочка.

– Спокойно, ребятки. Стоим здесь, смотрим и восхищаемся, как папа Витя легко и изящно решает насущные проблемы семьи. – Мы захихикали, а Виктор принял чрезвычайно бравый вид и отправился девицам на ресепшене баки заколачивать. Минут через несколько он продемонстрировал нам карточку-ключ, удерживая её между средним и указательным пальцами. – Что скажете?

Мы с Венечкой рассыпались в шуточных комплиментах.

– Давайте, всё-таки, в кафе, – попытался уйти на попятный Венечка, – действительно серьёзный разговор есть.

– Меньше слов, больше дела! – Парировал Виктор.

А я, только глупенько хихикала от восторга, крепко удерживая Венечку за талию. Виктор подхватил с другой стороны, и так мы в лифт его буквально на руках внесли. И там же, в лифте, не утерпев до номера, завозились, как подростки. Самые обильные ласки на Венечкину долю пришлись. Мы оба на него как напёрли! Он что-то там попискивал, увещевая, но это уже никому не интересно было.

– Постелить твою простыню? – Заботливо предложила я, когда добрались до кровати.

– Не надо, обойдёмся. И вообще, я её, кажется, в лифте потерял.

– Нет, я взял всё. Вот.

– Спасибо, Лоб! Ты герой.

– Мне полагается награда?

– Да, сейчас выдадим тебе по первое число.

– А где у него первое число?! – Дурная и пьяная от возбуждения выкрикнула я.

– Небоись, найдём, – заверил Венечка.

Но по первое число досталось, опять же, ему самому. Куда только не пихали мы ему свои языки и пальцы, и прочие «конечности».

– Мне нужен презерватив! – Взмолился он, когда я, наконец, заполучила в себя его одноглазую змейку, а Виктор крепко держал сзади и шансов выскользнуть не осталось.

– Зачем тебе эта резина, Лисёнок, все свои.

– У неё же овуляция!

– Лис! Закрой, сейчас же, свой третий глаз, или что там у тебя, и не мешай нам.

– Ладно, насильники. ... Опустись пониже немножко, – прошептал он мне на ухо, – вот так, а теперь чуть-чуть на бочёк, на левый, капельку.

Я сделала, как он сказал, и ещё он руку под меня подсунул, и это дало умопомрачительный результат. Господи, каким он мог бы стать любовником для женщин, если бы не пренебрегал ими! К нему бы очереди стояли круглосуточно. Минутку, а не в этом ли смысл, как он любит поговаривать. Во всяком случае, мне свой ломоть наслаждения удалось урвать.

Виктор пролился в него, а он в меня. Я почувствовала себя не просто удовлетворённой, но оплодотворённой, полной до краёв. Хотела сразу спросить, что, бишь, он там, на счёт овуляции? Но решила поиметь совесть и подождать немного. О! Если бы получилось!

– Вот же ёлки-палки. – С досадой прошептал Венечка. – Так я и знал.

А я-то о своём думаю!

– Что?! Уже?!

– Уже. Не видишь, что ли? Так и знал, что он отрубится. Поговорить же надо.

– А что такое? Плохое или хорошее?

– Непонятное. Или здесь какая-то ошибка, или Лобанову мозги пудрят по полной программе.

– Это в каком плане?

– Судя по тому, что я видел, его мадам не нужна операция, тем более такая сложная. Максимум на что она может рассчитывать – хороший мануальный терапевт, какового я и доставил в лучшем виде. Но на каком основании ей диагностировали такие повреждения, убейте меня, я не понимаю. У него документы медицинские есть какие-то на руках, не знаешь? Результаты исследований, снимки?

– Да, наверное. Думаю, всё у неё на квартире.

– Надо ехать, смотреть. Чёрт. Не люблю я выглядеть идиотом. Но операция, да ещё экспериментальная, это, братцы, перебор. Неужели с Вити здесь бабло элементарно тянут?

– Не может быть, Венечка. Ты знаешь, кто за этим стоит?

– Кто?

Я сказала ему на ушко.

– А он тут при чём?

– Да так, решил помочь.

– Оригинально. Но его-то да, на мякине не проведёшь. Тогда вообще ничего не понятно.

– А ты не мог ошибиться? Долю секунды через телефон на неё смотрел.

– Угу, я мог. Только я не помню ни одного случая своей ошибки, а с памятью у меня пока слава богу. ... Вот я попал. Буду стараться против операции – скажут, хочу её уморить. Что у них за аппаратура такая? Загадка. Ну, допустим, сразу после травмы был отёк, там ещё как-то можно было ошибиться, но потом-то ей делали КТ, или хоть рентген? Или что это? Чудесное исцеление?

– Какое там исцеление, я её видела, ниже пояса полный паралич.

– Да, но спинной-то мозг у неё целый.

– Ты уверен? – Он ничего не ответил, сделал рожицу. – Хорошо. Пусть разрежут и убедятся.

– Добрая ты такая девочка, Наташ.

– Ну и что? Если тебе никто не поверит.

– Погоди, надо снимки её глянуть, если они сомнительные, будет, о чём говорить. А если бесспорные тогда ...

– Что тогда?

– Кто его знает. Тогда это ерунда какая-то.

Игорь выспался часам к пяти вечера. Они с Венечкой устроили мини-консилиум, документы и всё, что было по Кристининой истории болезни, им Виктор в гостиницу притащил, чтобы лишний раз не волновать больную.

– Судя по тому, что я вижу, – сказал Игорь, глядя на снимок, – мне здесь делать нечего. С таким разрывом я её даже пальцем тронуть не имею права.

Венечка взял лист бумаги и ручку.

– Смотри, там так и вот так. – Нарисовал два позвонка. – Отсюда и её параплегия.

– Я не могу лечить на основании этой бумажки.

– Естественно.

– Что тогда ты от меня хочешь?

– Снимок нужен нормальный, хотя бы рентген.

– А это что, по-твоему?

– Это не её КТ.

– Здесь написано, что её.

– Ох, господи, за что мне это! Я не могу тебе сказать, «поверь мне на слово», потому, что сам бы не поверил, но там вот так и вот так. – Он повторил свой рисунок, только на этот раз нервно и более небрежно. – Лоб! Где ты взял-то это, горе моё?

– Ну где, Лисёнок, у неё всё было.

– Игорь Дмитрич! Он действительно видит, честное слово!

– Наталья... как вас по батюшке?

– Не важно. Олеговна.

– Вы думаете, я просто так сюда приехал? Прогуляться? Мы с Вениамин Аркадичем не первый день знакомы. Но мне нужно основание, официальное, понимаете? На котором я смогу хотя бы осмотреть больную, не то, что лечить.

– Давайте мыслить логически.

– Давайте!

– Вень, ты уверен, что это именно не её? То есть не другая картина того же организма, а именно другой организм?

– Процентов на девяносто пять уверен.

– Значит, их подменили.

– Кто?! Зачем?!

– Или врачи, тогда я не знаю, зачем. То есть, если они по своей инициативе. А вот если она сама, то есть, медики по её просьбе, тогда, может, для того, чтобы манипулировать, Виктором тем же, или дочерьми. Она же против операции, да, Вить?

– Боится.

– А вдруг она знает, что у неё не так всё страшно и операция не нужна?

– Как же не страшно? Паралич-то реальный. Если не лечить срочняком – мышцы полностью атрофируются и абзац.

– Ничего не абзац. Лежи себе, балдей, кругом внимание и забота. И Виктор рядом.

Все трое мужчин молча уставились на меня. С одной стороны им кажется, я полную чушь несу, а с другой, крыть-то нечем.

– Тогда тут ещё психиатр нужен. – Сказал, наконец, Венечка.

– А можно как-то реальный снимок сделать? – Спросил Виктор.

– Вот думаю об этом.

– Если она лечиться не хочет, я и со снимком ничего не сделаю, – отметил Игорь.

– Скажем ей, что всё знаем, и уедем домой! Одумается – позовёт!

– Да ничего ты, Наташ, не знаешь!

– Да всё тут ежу понятно, Венечка!

– В любом случае, Игоря Дмитриевича надо отпускать, и оставаться в тесном семейном кругу с этой загадкой природы.

– Но если там, действительно, вот так, – Игорь потряс в воздухе Венечкиной бумажкой, – вызывай в любое время. Я её недели за две на ноги поставлю.




Глава 15


Вот, что значит «лицо расплывается в улыбке»! Виктор даже пальцами тронул щёку, чтобы не расплылась, на самом деле, физиономия по всей территории парка.

– Ну и ладно, что они не пошли, правда, пап! Нам же больше достанется всего. – Олежка, болтая ногами, потыкал ему в нос облаком сахарной ваты. – Кусай побольше, папа! Вот так!

С обратной стороны сладкого сооружения мальчик, разевая рот до последней возможности, продемонстрировал, как надо кусать. Виктор достал влажную салфетку, утёр ему мордашку. Всё равно сейчас опять испачкается – вата ещё вся не вышла, ну и пусть.

– А нам это можно есть?

– Можно, можно. Папа Веня говорит, в сахарной вате очень мало сахара, одна маленькая ложечка на такую большую шапку.

– А давай, съедим, что нам нельзя! И никому не скажем.

– Договорились. Сейчас пойдём, хот-доги купим.

Сахарная вата летит в сторону, сладкие ручонки крепко обнимают Виктора за шею.

– Ты мой папа! Только мой! Я тебя больше всех люблю!

«А ты – родной мой, мой долгожданный сынок. – Подумал Виктор. – Я знаю, когда я зачал тебя. Да, я. И никак иначе. Ты – результат моей любви, и ты так похож на него, на единственную, истинную любовь мою. Ты – производная от чуда, происшедшего со мной, нечто ещё более чудесное!».


***

Лондонская история началась, конечно, отвратительно и всем нам нелегко далась, но я могу быть ей только благодарна за появление рыженьких близнецов. Не знаю, в какой именно момент они были зачаты, Венечка не говорит, мне хочется думать, что в тот самый первый раз, в состоянии опьяняющего восторга воссоединения.