Смешно. Это был единственный человек из всех, кого она знала, не имевший клички. И извозчики фургонов, работав-шие на него, и другие всегда называли его «мистер Уэйр». Он был темной лошадкой, как говорил старый Хэм. Да, именно так он выразился: темная лошадка. Это было много лет назад, и никто никогда его не видел. Кто бы это ни был, он владел складами товарных остатков и иногда имел дело с товаром сомнительного происхождения, а для его хранения использовал не только ее двор, но и другие. Тем не менее, он хорошо платил, и временами она думала, что это подарок свыше. И все же ей всегда было приятно по утрам, заходя во двор, видеть, что он уже опустел. Она не давала старшему извозчику ключ от двери подвала — это было ни к чему. В фургонах находились разные вещи — и дешевые, и дорогие, — но единственное, чего она никогда бы не позволила и о чем твердо заявила, — это использовать подвал под склад. Нет! В случае, если нагрянет полиция, можно было сказать, что она не имеет понятия о содержимом фургонов, которые она позволила поставить на ночь в своем дворе, но если бы склад размещался в подвале, являвшемся частью ее дома, то в эту сказочку никто бы не поверил…

К восьми часам ее овощная лавка, расположенная справа от входной двери, была готова к открытию. Ящики с овощами были выставлены на широком подоконнике. На двух передних полках своего узкого прилавка она разложила разные овощи. Сбоку стоял мешок с картофелем и два ящика из-под апельсинов, в ячейках которых теперь лежали лук-порей, морковь, турнепс, кочаны капусты и пучки редиса.

На маленькой улочке Джинглс было еще четыре обветшавших дома, хозяева которых старались свести концы с концами кто как мог. В передней дома, соседствующего с домом Беллы, была устроена сапожная мастерская. В следующем открыли мясную лавку, где, по слухам, продавали только конину. У четвертого дома на улице находился пивной магазин, а комнаты нижнего этажа последнего дома превратили в лавку распродажи подержанных — а зачастую очень сильно поношенных, и не одним человеком, — вещей, но среди них можно было подобрать что-нибудь стоящее на любой возраст, от младенческого до стариковского. Это была в прямом смысле слова барахолка, но и она имела своих постоянных клиентов.

Как можно догадаться, захаживали на эту тихую окраинную улочку исключительно люди низшего класса, но, тем не менее, такой бизнес давал его хозяевам средства к существованию. Часто сюда заходили и те, у кого вообще не было денег, — эти люди либо попрошайничали, либо воровали; те, кто воровал, обычно быстро бегали, и догнать их было невозможно.

По пятницам и субботам прилавок магазинчика Беллы пустел уже к обеду, но в понедельник, вторник, среду половина товара в конце дня перекочевывала во двор сбоку от дома, где когда-то находился каретный сарай со стойлами, помещением для хранения упряжи и жилищем конюха. Эти постройки давно пустовали, и только прачечная использовалась до сих пор.

В этот день, в пятницу, ее парни принесли с базара овощи не самого лучшего качества. Но и не такие уж плохие — ей пришлось отложить совсем немного, и даже эти можно было продать ближе к вечеру — подешевле. Наконец она присела на табурет, который поставила рядом с приоткрытой входной дверью, потому что на улице подмораживало.

Работая в своей лавке, она не боялась оставлять дверь приоткрытой. Если бы кто-то и захотел войти и открыл дверь пошире, раздался бы звон корабельного колокола, подвешенного за дверью. А этот звук всегда оказывался даже более эффективным, чем полицейский свисток.

Итак, день начался. В десять часов она обычно уходила из магазина в дом, чтобы немного отдохнуть и попить чего-нибудь. В полдень она тоже отлучалась на полчаса, готовила себе еду и обедала. Во время этих перерывов в магазине ее подменял одноногий мужчина по прозвищу Деревянная Нога. Прозвище говорило само за себя — мужчина являлся живым напоминанием об англо-бурской войне. Он сам научился читать и писать, умел считать, и поэтому был очень полезен владельцам небольших магазинчиков на улице Джинглс. Более того, все знали, что ему можно доверять.

Вечером, около семи часов, Белла уютно расположилась в старом плетеном кресле в кухне, рядом на столе стоял стаканчик портера. Дневные заботы завершились, и результаты оказались вполне удовлетворительными. Ей даже нечего было выбросить во двор, кроме пустых ящиков. Белла решила, что может передохнуть полчаса, прежде чем начать уборку, которую, по заведенному порядку, она уже много лет делала каждую пятницу вечером. Она смотрела картинки в старом иллюстрированном журнале. Парни всегда приносили ей все газеты и журналы с картинками, которые попадались под руку, потому что знали: ей нравится их разглядывать.

Она уже хотела было сделать последний глоток портера, когда услышала приглушенное постукивание по стене справа от очага. Это означало, что кто-то хочет привлечь ее внимание, но зачем? Всего лишь час назад она отдала своим парням миску с вечерним супом и по куску хлеба с сыром, предупредив, что, прежде чем устроиться на ночь, они должны как можно лучше убрать двор. Она пригрозила, что, если они этого не сделают, завтра им негде будет спать. После этого она закрыла за ними железную калитку. Но стук означал, что произошло что-то важное. Прежде она только однажды слышала такой стук, когда у Прыщавого случился нервный припадок, а Джо ничем не мог ему помочь. Джо очень заботился о своем друге. Беллу всегда удивляло, как два столь разных человека могут быть так дружны. Джорджи Джо был ростом почти метр восемьдесят, а Прыщавый — около метра шестидесяти. Она знала, откуда родом Джорджи Джо. Когда она наняла его, то первое время вообще не могла понять его речь — он приехал с северо-востока страны, а там говорили практически на другом языке. Откуда в Лондон пришел Прыщавый, она не знала. Похоже, он и сам не помнил этого. Хэм вытащил его из трущоб. Поначалу Белла считала, что у них обоих и на пенни мозгов не наберется, но вскоре поняла, что ошибалась. Оказалось, что они хитрые, сообразительные, но совсем не жадные.

Она взяла ключи со столика в прихожей, сняла пальто с вешалки, поспешно накинула его на плечи и вышла, не забыв, как обычно, запереть за собой дверь. Когда она отперла ржавую калитку, то увидела их, стоявших в неярко освещенном дворе.

— Ну, что случилось? — требовательно спросила она.

Джо ответил громким шепотом:

— У нас гости.

— Гости? Кого еще принесло?

Джо кивнул в сторону Прыщавого:

— Он больше знает о ней.

— О ней? Это женщина?

— Да, — Прыщавый кивнул, его высокий писклявый голосок в этот момент упал до шепота, — она уже давно ошивается тут и около рынка. Ночует где и как придется. Она похожа на пугало. Ну, сами увидите. Мы убирали здесь, — он повернулся в ту сторону, где когда-то были конюшни. Потом махнул рукой назад через плечо, — и вдруг услышали шорох в дальнем углу, где сложены ящики.

Джо перебил его:

— Мы подумали, что это… в общем… крысы. Мы-то считали, что избавились от них, но от них, похоже, невозможно избавиться, нужно… как бы придумать способ.

Джо часто говорил «как бы», это было для него характерно. Может, так говорили в той местности, откуда он пришел, она точно этого не знала, хотя по говору всегда могла угадать, откуда родом парни, выпрашивающие милостыню.

— Она не похожа на обычную бродяжку, — сказал Прыщавый. — Эта ее одежда… она шикарная. Но у нее, похоже, немного не в порядке с головой. Парни с рынка говорят, что она немая. Она не побирушка, и еще панически боится мужчин. Вот только вчера я слышал, как Микки Робсон рассказывал про нее. Умрешь от смеха! Было очень рано, и, наверное, она в темноте прокралась в лавку. Микки поймал ее, когда она схватила яблоко из ящика, он стиснул ее руку и спросил: «Что делаешь, воришка?» Она выронила яблоко и задрожала, как желе. Он сказал, что слышал о ней раньше и думал, что она пьяница, но оказалось, что нет. Выглядит она слабой, но чуть не выцарапала мужику глаз, когда он попытался ее свалить. Теперь все стараются обходить ее стороной. Он сказал, что не знает, где она ночует, но явно на улице, потому что ее одежда вся в грязи, а раньше была очень модной. Правда, она немного смешная. Она носит шляпку, бархатную, с козырьком, как у клерков.

— Что это еще за козырек, как у клерков? — не поняла Белла.

— Ну, знаете, газетчики и те, кто работает в конторах, носят такие зеленоватые козырьки над глазами, для защиты от света, что ли. У нее только узенькая полоска, но она закрывает глаза. Поговаривают, что она немая, но не глухая — это точно, потому что явно понимает, что ей говорят. Но, со слов Микки Робсона, она всегда выглядит какой-то напуганной. Он дал ей однажды яблоко и с удивлением обнаружил, что она не немая, потому что она очень тихо пробормотала: «Спасибо». И ему показалось, что выговор у нее не как у работницы. А Салливан, который тоже там был, сказал, что как-то раз видел ее входящей в магазин «Пирожок и горошина». А еще кто-то сообщил о ней и о том, как она одета, девушкам из Армии спасения, и те привели с собой одного из попечителей. Но, когда он хотел взять ее под руку, она оттолкнула его и убежала. И вот теперь она у нас.

— Что значит «у нас»? — буркнула Белла. — И как, скажите мне, пожалуйста, она сюда попала? А вы куда смотрели? Вышли и оставили калитку открытой?

— Нет, Белла, — ответил Джо. — Я выходил только на минутку, вывез целый воз мусора на свалку, но здесь оставался Прыщавый, он подметал.

— Наверное, вот тогда она и пробралась! Я заходил ненадолго в прачечную посмотреть, горит ли огонь, — мы поставили греться котел с водой, потому что были грязные, как черти.

Белла с трудом пробралась через хлам к дальнему углу двора. Там она остановилась, вглядываясь в бледное лицо незнакомки. На нее смотрели огромные, полные ужаса глаза. Женщина сидела, поджав под себя ноги и укутавшись в то, что с трудом можно было назвать длинным темным пальто. Она была похожа на кучу тряпья. Белла глубоко вздохнула, потом тихо произнесла:

— Не бойся. Никто не собирается тебя обижать.

Двое мужчин, стоявших справа от нее, переглянулись. Еще больше они удивились, когда их босс в юбке, как они про себя ее называли, сказала:

— Ну давай, поднимайся. Хочу на тебя посмотреть!

Существо не пошевелилось. Тогда Белла взяла женщину за плечи и рывком приподняла, удивившись, насколько та легкая. Странно: из-за широкого пальто создавалось впечатление, что под ним находится куда более крупное тело.

Белла спросила:

— Почему бы тебе не устроиться в ночлежном доме? — Но сразу поняла, что сказала глупость. Если бы у этой женщины были деньги, она именно так бы и сделала.

И тут ей пришлось быстро выставить вперед руку, потому что стоявшая перед ней сильно покачнулась и чуть не упала.

Прыщавый крикнул:

— Осторожно! Она сейчас грохнется!

Большие руки Джорджи Джо не позволили женщине рухнуть на землю; подняв ее обмякшее тело, он посмотрел на Беллу и спросил:

— И что теперь, а? Чего делать-то?

— Тащи ее в прачечную.

— Чего? На себе, что ли, тащить?

— А ты что, дубина ты стоеросовая, думаешь, что она сама туда долетит? Или добежит вприпрыжку?

— Фу… Она, наверное, вшивая.

— Ну, тебе это не первый снег на голову, правда? Хватит болтать, шевелись!

В прачечной Джо замешкался:

— Куда класть-то?

— А как ты думаешь? На пол!

Он опустил бесчувственное тело на пол, и Белла склонилась над ним. Она подняла козырек шляпки и дотронулась до светлых волос, выбившихся из-под бархатного края. Потом потрогала сеточку для пучка, прикрепленную к шляпке сзади, и пробормотала себе под нос:

— Что прятать-то в эту сетку?

— Интересно, откуда она? — спросил Прыщавый, — И что с ней случилось?

— Да, Прыщавый, мне бы тоже хотелось это знать. В общем, мы оставим ее здесь на сегодняшнюю ночь.

— Где это «здесь»? С нами, что ли?

— А с кем же еще? Если, конечно, вы хотите поспать во дворе на ящиках, я не против….

— Ну, это… Я слышал, и вот Прыщавый говорит, что она боится мужиков.

— Тогда вам придется убедить ее, что бояться нечего, понял? — Белла повысила голос: — У тебя что, поднимется рука отнести ее обратно, к ящикам, или, может, выбросить на улицу? Давай! Завтра я предоставлю тебе такую возможность. Но эту ночь она проведет здесь.

— У нас нет лишнего матраса.

— Слушай, Джо, — разозлилась Белла, — ты всегда спишь на том, что получше. Вот и одолжи его ей на одну ночь. А Прыщавый, я уверена, поделится с тобой своей подстилкой. У него ведь их две. Правда, дорогуша?

— Э… Ой, Белла… Ну, если Джо попросит…

— А куда он денется? — Белла говорила очень громко и это, должно быть, потревожило женщину, потому что она вдруг подняла руку к лицу.